Она хотела остановить его, готова была оглохнуть, ослепнуть, превратиться в дым. Она бы заставила его замолчать, охваченная в равной мере страхом и желанием, которые уже невозможно было отличить друг от друга. Но он сжимал ее руки в своих, и она ничего не могла поделать.

— Я хочу того же, что и ты, — прошептал Арин.

Кестрель отшатнулась. Это невозможно. Наверное, она не так поняла его слова.

— Мне тяжело было в это поверить. — Арин поднял голову, чтобы она могла видеть его лицо и глаза, исполненные чувства. Надежды.

— Но ведь твое сердце уже занято, — возразила она.

Он нахмурился, на лбу появились морщинки, но потом снова разгладились.

— О нет, все совсем не так. — Он коротко рассмеялся, и этот смех показался Кестрель мягким и неожиданно сильным. — Спроси меня, зачем я ходил на рынок.

Это была жестокая просьба.

— Мы оба знаем зачем.

Он помотал головой.

— Представь, что ты выиграла у меня в «Зуб и жало». Зачем я туда ходил? Ну же, спроси. Не затем, чтобы встретиться с девушкой, которой нет.

— Как… нет?

— Я солгал.

Кестрель ошеломленно моргнула.

— Тогда зачем же ты ходил на рынок?

— Мне просто хотелось свободы. — Арин невольно провел пальцами вдоль виска, потом, спохватившись, неловко убрал руку.

Внезапно Кестрель поняла, что значит этот жест, который она видела уже много раз. Это была старая привычка. Он пытался смахнуть с виска призрак своих длинных прядей, которые Кестрель приказала отстричь.

Она наклонилась и коснулась его виска губами. Арин мягко обнял ее одной рукой. Его щека прижалась к ее щеке. Потом он поцеловал ее в лоб, в закрытые веки, в шею. Их губы встретились. Кестрель почувствовала соленый привкус собственных слез, потом поцелуй стал глубже, и она поняла, что, должно быть, испытывал Арин, когда рассмеялся минуту назад. Это было нежное безумство… и безумная нежность. Она чувствовалась в движении его рук, которые скользили по ее платью. Жар его тела проникал сквозь тонкую ткань, заполняя Кестрель изнутри. Она все крепче прижималась к Арину.

Он слегка отстранился.

— Я еще не все тебе рассказал, — торопливо произнес он.

Карета качнулась, и на мгновение они вновь невольно прижались друг к другу.

Кестрель улыбнулась.

— У тебя есть еще какие-то воображаемые друзья?

— Я…

Тишину ночи нарушил грохот взрыва, прозвучавшего вдалеке. Послышалось испуганное ржание, одна из лошадей взбрыкнула. Карета затряслась, и Кестрель ударилась головой об оконную раму. Раздался крик кучера, свист хлыста. Карета остановилась. Рукоять кинжала больно ткнула Кестрель в бок.

— Кестрель? Ты цела?

Наполовину оглушенная ударом, она потрогала голову. На пальцах осталась влага.

Прозвучал второй взрыв. Карета снова вздрогнула — это дернулись в упряжке лошади. Но на этот раз Арин крепко держал Кестрель. Она посмотрела в окно на город и увидела странное свечение в небе.

— Что это?

Арин помедлил.

— Порох, — ответил он. — Первый взрыв был в казармах городской стражи. Второй — на оружейном складе.

Он мог просто высказать свою догадку, но по тону его голоса Кестрель поняла, что это не так. Она уже знала, что все это значит, но одновременно отчаянно не желала принимать это знание, позволяя себе задуматься лишь над тем, что сейчас происходит в городе: на них напали. Спящие стражники погибли. Враги растаскивают оружие со склада.

Кестрель выскочила из кареты. Арин бросился следом.

— Кестрель, вернись!

Она его не слушала.

— У тебя кровь, — сказал Арин.

Кестрель бросила взгляд на кучера-гэррани, который изо всех сил натягивал поводья, осыпая ругательствами непослушных лошадей. Свет над городом разгорался: начинался пожар. Она посмотрела на дорогу. До виллы оставалось всего несколько минут пути.

Кестрель сделала шаг по направлению к дому.

— Нет! — Арин схватил ее за руку. — Мы должны вернуться вместе.

Лошади притихли. В тишине раздавалось лишь нестройное фырканье и перестук копыт. Разум Кестрель зацепился за одно-единственное слово: «должны».

Знание, от которого она отвернулась, больше невозможно было игнорировать.

Почему Арин просил ее не пить вино? Почему нельзя было пить вино?

Она подумала о Джесс и Ронане, обо всех, кто остался на балу.

— Кестрель… — Арин говорил тихо, но настойчиво, словно собираясь ей что-то объяснить. Она ничего не хотела слышать.

— Пусти.

Он убрал руку и понял, что она обо всем догадалась. То, что ждало ее дома, было не менее опасно, чем порох и отравленное вино.

И Арин, и Кестрель понимали, что сейчас — посреди дороги, ночью, без помощи — у нее мало выбора.

— Что происходит? — К ним подошел кучер. Он тоже уставился на сияние, разливавшееся над городом. Потом он взглянул Арину в глаза и выдохнул: — Пришел бог возмездия.

Кестрель выхватила кинжал из ножен и приставила его к горлу кучера.

— Будь проклят ваш бог, — бросила она. — Отвяжи мне лошадь.

— Нет! — крикнул Арин кучеру. Тот испуганно сглотнул. — Она тебя не убьет.

— Я валорианка. Убью.

— Кестрель, теперь… многое изменится. Но позволь мне все объяснить.

— Не позволю.

— Тогда подумай вот о чем. — Челюсти Арина напряглись, резко очерченные тенями. — Что ты станешь делать, когда убьешь кучера? Набросишься на меня? И к чему это приведет?

— Я могу убить себя.

Арин отшатнулся на шаг.

— Ты этого не сделаешь. — Однако в его глазах она увидела страх.

— Я уйду с честью. По достижении совершеннолетия нас всех учат, как это делается. Отец показал мне, куда колоть.

— Нет, ты не можешь покончить с собой. Ты ведь не откажешься доиграть партию до конца.

— Гэррани попали в рабство, потому что не умели убивать и побоялись умереть. Я говорила, что не хочу убивать. Я не говорила, что не умею. И я никогда не говорила, что боюсь смерти.

Арин посмотрел на кучера.

— Отвяжи обеих лошадей.

Кестрель твердо сжимала в руке нож, пока гэррани снимал с лошадей упряжь.

Когда она вскочила на спину коня, Арин попытался схватить ее. Кестрель ждала этого и воспользовалась тем, что сидит верхом, и тем, что у ее башмачков есть деревянный каблук. Она ударила Арина ногой в лоб, и он пошатнулся. Тогда она вцепилась в гриву коня свободной рукой и погнала его галопом.

Луна светила достаточно ярко, и Кестрель хорошо видела глубокие выбоины на дороге. Она сосредоточилась на том, чтобы не попасть в них, стараясь не думать о боли предательства. Эта боль жгла кожу, клеймом горела на губах. Башмаки потерялись по дороге, косы растрепались и хлестали ее по спине.

Вскоре она услышала стук копыт за спиной.

Ворота поместья были распахнуты, вдоль дороги лежали мертвые стражники. Среди них Кестрель увидела Ракса. Из его живота торчал короткий меч.

Ее конь несся к дому, когда арбалетный болт просвистел по воздуху и вонзился в бок животного. Конь заржал и сбросил Кестрель на землю. Какое-то время она лежала не шевелясь. Потом пальцы правой руки почувствовали пустоту, и она принялась шарить вокруг в поисках кинжала.

В то мгновение, когда ее рука сомкнулась вокруг рукояти, Кестрель увидела перед собой чужой сапог. Каблук воткнулся в грязь, а подошва нависла над ее пальцами.

— А вот и молодая госпожа, — произнес распорядитель аукциона. Кестрель уставилась на него снизу вверх и увидела арбалет, который он так непринужденно держал в руках. Аукционист окинул ее оценивающим взглядом, от босых ног и изорванного подола до окровавленной макушки. — Та самая, что играет на фортепиано. — Его нога слегка придавила ее руку. — Выпусти нож, или я переломаю тебе пальцы.

Кестрель послушалась.

Распорядитель ухватил ее за загривок и заставил подняться. От страха она часто, прерывисто дышала. Он улыбнулся. Кестрель вспомнила, как он стоял на арене и пытался продать Арина. «Этот раб обучен кузнечному делу, — сказал аукционист. — Пригодится любому военному, особенно офицеру, у которого есть личная охрана и много оружия».