- Я не рыдаю! – воскликнул Сеймей, но головы так и не поднял, отчего его голос прозвучал глухо, как будто он на самом деле плакал.

- Ну-ну! Всё наладится, Сеймей! Давай-ка поднимайся.

- Да не рыдаю я, говорят тебе!

- Конечно, не рыдаешь. Просто немного подавлен. Давай, я помогу, - сказал Нисей, обнимая его за плечо и пытаясь поднять.

И Сеймей послушно поднялся, вздыхая от боли полученных ран. Он не понимал, почему Нисей такой покладистый сейчас, почему он не пытается подколоть его и даже утешает. Странно всё это. Может, он в самом деле так жалок, что даже в Нисее проснулось нечто наподобие сострадания? Эта мысль не радовала, но в какой-то момент Сеймею снова стало всё равно. И он не отмахивался от Нисея и позволял ему обнимать себя. Просто было всё равно. И холодно. А Нисей был тёплым.

Он всегда считал себя птицей высокого полёта. Он думал, что птицы, подобные ему, благородные, высокомерные, никогда не падают. А если падают, то разбиваются насмерть. И смерть их красива, поэтична и тоже благородна. Но он упал и не разбился. Он думал, что умрёт, и не умер. И он продолжал идти, а снег под ногами мешался с грязью, и вода хлюпала в промокших ботинках. И Рицки не было рядом, но солнце не потухло. И ничего не изменилось. Всё шло своим чередом.

- Ты как? – спросил Нисей. – Болит где-нибудь?

- Нет, - зачем-то соврал Сеймей. Он не ожидал услышать подобный вопрос от Нисея, но потом подумал, что возможно, это просто так проявляется инстинкт бойца, который волнуется за свою жертву. Да. Всё так, как и должно быть. Нисей его боец. И они остались одни со своими грехами. И Нисей принимает его таким, какой он есть.

И на горизонте только руины того счастья, которое он сам же и разрушил. Но он жив. Он не разбился. И Нисей идёт рядом, болтая какую-то чушь. И рука его по-прежнему лежит на плече Сеймея. А лучи разгорающегося солнца слепят глаза, обещая тёплый ясный день. И они просто идут домой.

*

Неделю спустя

Рицка очень давно мечтал оказаться за городом, где виден горизонт. Он хотел любоваться красотой сливающейся с небом земли, немного размытой как в тумане, но такой далёкой и желанной. Красота зимней природы, нетронутой человеком, успокаивала взгляд, и Рицка не уставал описывать сидящему рядом Соби все места и живописные виды, которые они проезжали.

Они ехали в Токио, уютно устроившись на последнем сидении автобуса. Было раннее утро, и природа только начинала просыпаться, а Рицка, хоть и спал ночью от силы два часа, был бодр, весел и неутомим.

Соби сидел рядом, откинувшись на мягкую спинку и закрыв глаза. Можно было подумать, что он спит, но на самом деле он внимательно слушал, иногда улыбался немного грустно и говорил:

- Спасибо, Рицка. Когда ты описываешь всё это, мне кажется, я снова могу видеть.

И Рицка тоже улыбался и замолкал ненадолго. И в улыбке его тоже было много горечи, которую он тут же отгонял звонким смехом, и они оба снова забывались.

Рицка теперь не только постоянно рассказывал Соби обо всём, что происходило вокруг, но и водил его за руку, когда они ходили гулять. Ему не нравилось видеть Соби с тростью, потому что так он напоминал ему Рицу-сенсея. А Рицке хотелось видеть рядом с собой Соби и только его, не находя в нём ничьих призраков. И ещё ему просто нравилось водить Соби за руку. Соби всегда шёл послушно и медленно, молча улыбаясь. Рицка знал, что ему тоже это нравилось.

- Ты теперь всегда будешь моими глазами, Рицка, - говорил он.

Но Рицка всё же надеялся, что насчёт этого «всегда» Соби преувеличивал. Ему вообще не нравилось слово «всегда». В нём было что-то безнадёжное. А Рицке хотелось видеть перед собой светлую дорогу, где есть место переменам к лучшему, где нет этого «всегда». Пару дней назад он узнал про знаменитую глазную клинику в Штатах, и теперь решил во что бы то ни стало отвезти туда Соби. Два дня Рицка только и говорил, что про известных врачей, которые-обязательно-смогут-помочь. В итоге Соби со вздохом согласился, и они решили отправиться сначала в Токио, чтобы навестить в больнице маму Рицки, а там видно будет. Может, они действительно соберутся в Америку. Сейчас же думать об этом не хотелось. Рицке нравилось принимать сиюминутные решения, он стал находить в них определённую прелесть и даже некоторую долю романтики.

- И всё-таки, я буду очень скучать по Хаконэ, - сказал Рицка, протирая рукой запотевшее от тёплого дыхания стекло.

- Мы ведь вернёмся, - отозвался Соби. – А то твои друзья будут тосковать по тебе.

- Твои тоже. Кио не переживёт очередной долгой разлуки с тобой, - Рицка улыбнулся, и сердце снова защемило надрывной тоской. На этой неделе он устроил Соби и Кио встречу, и теперь при воспоминании о ней у него так и вставал комок в горле.

Кио не требовал от Соби никаких объяснений, как это бывало раньше. Он вообще так и не спросил ничего в тот вечер. Он только смотрел на Соби и иногда плакал, но тихо, чтобы Соби не заметил. И когда Соби случайно узнал, что Кио тоже приносил цветы на его «могилу», он сказал немного хриплым, как будто и не своим голосом:

- Прости. Что тебе тоже пришлось пройти через это.

- Ничего, - ответил Кио с улыбкой. – Не извиняйся. Главное ведь, что ты жив, правда? И теперь Рицка позаботится о тебе. Правда ведь, Рит-тян?

- Конечно. Позабочусь, - ответил Рицка, улыбаясь и задыхаясь от застрявших в горле слёз. Но он научился не плакать теперь.

И всё снова стало как обычно, и Кио рассказывал про выставку картин Соби, про свои выставки и про работу, которую нашёл. Он ни разу не сказал ни слова о том, что Соби потерял зрение. И всё повторял: «Главное, ты жив. Ты жив».

И Рицка подумал, что, наверное, такими и должны быть настоящие друзья. Они просто принимают тебя таким, какой ты есть и любят тебя. Несмотря ни на что. Они могут всё простить тебе. Это тоже любовь. Только немного другая. У любви бесконечное множество обличий.

- Юйко тоже будет скучать, - сказал Соби, находя его руку, спрятанную в рукаве тёплого свитера. – Хоть она теперь и с Яёем, ты был её первой любовью. Девочки это так просто не забывают.

Рицка улыбнулся. Юйко всегда вызывала улыбку и приятное тепло на сердце.

- Надеюсь, с ней всё будет хорошо, - сказал он.

- А та, другая девочка? – спросил Соби немного изменившимся тоном. – Осаму, кажется? Или Комидзука-сан? Та, что ждала тебя на крыльце, когда мы пришли забирать вещи. Она ведь тоже твоя подруга?

- Да, - ответил Рицка, помрачнев. – Из старой школы.

- Ты не рассказывал про неё. И ещё, почему она спросила про меня: «Это он?». Ты ей что-нибудь рассказывал?

- Да не то чтобы… - ответил Рицка с ещё большей неохотой. – Это всё Юйко. Болтушка. Но именно благодаря Осаму я нашёл тебя. За это я и сказал ей спасибо.

В тот день, когда Рицка вернулся домой за вещами, перед самым отъездом в Токио, Осаму стояла на крыльце. Она ёжилась от холода и прятала руки в карманы. А когда увидела Рицку, что-то вспыхнуло в её остановившемся взгляде, но тут же потухло, когда рядом с ним она заметила Соби.

Рицка хотел поговорить с ней, но она тут же заторопилась уходить, изредка бросая на Соби косые взгляды.

- Нет. Теперь всё в порядке, Рицка. Теперь я знаю, что с тобой всё хорошо, и мне будет спокойно. Я пойду.

- Я был у Соби всё это время, а ты приходила сюда каждый день и ждала меня?

Она тут же смутилась, покраснела, отвела взгляд.

- Нет. Я только сегодня сюда пришла, совсем недавно, - Осаму посмотрела на его ушки, и тут же снова отвернулась, смутившись ещё больше. Рицке показалось, она была рада, что ушки его ещё целы.

- Осаму, я хотел сказать спасибо. Если бы не та фотография…

- Ничего. Не надо меня благодарить. Я просто сделала то, что должна была. Ты счастлив теперь, Рицка?

И Рицка подумал, что от его ответа зависит в какой-то степени и её счастье тоже. А ему очень хотелось бы, чтобы она была счастлива.