Михаил Лайков

Успеть проститься

Михаил Николаевич Лайков родился в селе Николаевка Брянской области в 1960 году. Автор стихов, рассказов, статей, повести "Праздники" и романа "Возвращение в дождь". Печатался в "Литературной газете", "Литературной России", журналах "Москва", "Лепта", "Грани", "Ост" (Германия).

Адам Урусов, кладоискатель, родился и жил в городе Шумске, что по дороге из Москвы на юг, к морю. Этой дорогой ехал однажды в Крым император Николай I. О проезде его в Шумске узнали заранее и встревожились: городские улицы были плохи. Городничий приказал улицы вспахать и хорошенько утрамбовать. Для утрамбовки по городу возили засушенного крокодила, за которым толпою бежали зеваки. В уличном прахе, перевернутом глубоким плугом, эти зеваки заметили и подобрали немало ржавых подков и медных монет, а еще бычий рог, залепленный смолой. В роге хранился кусок пергамента, на котором был начертан план захоронения некоего клада. Многие из толпы зевак искали потом этот клад до конца жизни. Впрочем, надо сказать, кладоискатели в неубывающем множестве водились в Шумске и до проезда императора Николая. Не перевелись они доныне.

Воображение зевак смутил кусок пергамента - рядовое обстоятельство из тех, что подвигают человеков на поиски кладов. С Адамом Урусовым случилось нечто совершенно необыкновенное, единственное в своем роде. Но об этом в подробностях чуть дальше, прежде необходимо рассказать кое-что о самом человеке Урусове и городе, где он жил.

Родился он в голодный сорок шестой год двадцатого века. Это бабка-повитуха посоветовала дать ему такое имя. "Бог его прокормит, сказала бабка. - Бог любил Адама".

Жил Адам в верхней части Шумска, над рекой, упоминаемой в "Слове о полку Игореве". Во времена, о которых повествует "Слово", здесь был княжеский, хорошо укрепленный город. Его взяли штурмом и сожгли татаро-монголы.

Позднее здесь, на самом высоком месте, стоял замок знаменитого своим богатством и сумасбродством князя Иеремии Славинецкого. Князь Иеремия, если хотел, мог посреди лета устроить в замке зиму, для чего насыпались сугробы из муки и соли и лошадей перепрягали в сани. Замок был тоже разрушен людьми из степи - казаками.

Век спустя русским инженером Фон-Залеком над рекой была поставлена крепость, та самая, в которой генерал-лейтенант принц Гессен-Кобургский принял в подданство русского царя казаков Новой Сечи. Крепость простояла недолго. Но поражена она была не вражьей силой. Причина была внутренняя: в крепости вдруг объявилась моровая язва, и ратные люди бежали из нее. Жители города также покинули свои дома. Они бродили по степи, урочищам, речным островам, плавням, прятались каждый от всех, а встретясь случайно, в ужасе разбегались. Страшны были друг другу сородичи, в любом могла таиться смертельная зараза. Опустевшие крепость и город сгорели.

Селитренники, искавшие селитру по курганам-могильникам и древним городищам, откопали потом добрые ее пласты на обезлюдевших холмах Шумска, найдя в них вдобавок, и в изрядном количестве, оплавленные украшения из золота и серебра.

В наше время над рекой, на холмах и обрывах, стояла часть Шумска, которая называлась Старым городом. Новый город лежал на равнине, в сторону от реки. В свою очередь, Старый город делился на две части: Верхний Вал и Нижний Вал. Адам жил на Верхнем Валу, в доме, построенном его дедом, казаком. Дед еще был настоящий казак: вольный человек, у которого в жизни праздничных дней было больше, нежели будничных. Сила и крепость его были таковы, что волков на охоте он добывал голыми руками и жениться не торопился до восьмидесяти лет, считая, что с женой жить - кандалы тереть. Он и погиб казаком - на волчьей охоте. Силу и крепость дед Адама перенял от своего отца, молодость которого прошла в Сечи - казацком раю, где никто, сколько бы он ни прожил, не умирал от старости. Смерть находила казака на войне, в пути, на хмельной пирушке, но не в постели, замученного старостью. Рай тот казацкий, куда женщина, вечно искусительное семя, и на шаг не подпускалась, был разрушен по велению известной блудницы - царицы Екатерины. И с тех пор казацкая сила, рассеявшаяся по свету, стала хиреть и мельчать в потомках, чахнуть от трудов и болезней и казаки стали умирать - как все люди.

Отец Адама уже больше работал, чем праздновал. Но женился тоже поздно и умер не в родовом доме, который перестроил по-своему, а в кузнице, за работой.

Адам мало помнил отца. Запомнил его рассказы о чудесном: о казацких кладах, зарытых в степи, о сокровищах князя Славинецкого, утопленных в реке... Много чего знал отец, чего, может, не было на свете и быть не могло, а про то, что было, - войны и революции, выпавшие на его век, - говорить не любил. Остался от него Адаму в наследство дом, про который отец рассказывал, что построен он из корабельного дерева. Было, вспоминал отец, во времена его молодости: обрушился на Шумск небывалой мощи и ярости смерч, который затопил город водой, соленой, как слезы и пот, засыпал его морской травой, рыбой, медузами, обратил реку вспять, смыв в нее улицу домов, тюрьму, кладбище, и сбросил на двор Урусовых барк с изодранными в клочья парусами. В детстве Адам верил рассказу, но, когда вырос, не нашел ему подтверждения в архивных и исторических документах. К тому же и здание тюрьмы, в котором ныне находилась психбольница, было на месте, стояло невредимым со дня постройки. Никакого смерча, вышедшего из моря, не обрушивалось на Шумск при жизни отца. Это был явный вымысел, однако же среди кирпичных, саманных, сложенных из ракушечника домов Верхнего Вала их дом был единственный деревянный, и его темное, тяжелое, необыкновенной крепости дерево постоянно выделяло из себя какую-то едкую горечь, поистине морскую соль. Горечью этой отец лечил в детстве Адама все его болезни.

Мать свою Адам не помнил, она умерла, разродившись им. Ко времени нашего повествования о нем Адам был женат давно, хотя в своем роду, по своему возрасту и самочувствию, долго еще мог ходить в женихах. Вида он был приятного для глаз - округлого, нрава добродушного, но, как было отмечено в одной из служебных характеристик: "Способен на непредсказуемые поступки". Вообще, внешностью он походил на осеннего раздобревшего медведя, и голова у него была не голова, а башка, волос на которой рос густой, кудрявый, рыжей масти. В движениях он был спор, глядел бодро, весело, но, случалось, бывал сумрачным и вялым. С женой Адам прожил немало лет, а силу не потерял: когда завязывал шнурки на ботинках, иногда рвал их. Ботинки, рубашки, костюмы, галстуки - все, кроме белья, Адам покупал себе сам, не доверяя вкусу жены: она предпочитала блеклые тона, он любил яркие.

Дед Адама был человек удачливый, у него что задумывалось, то и получалось; отец - бесталанный, находящий отраду больше в вымыслах, чем в жизни; Адам - ученый, знаток иностранных языков. Стена в доме, на которой у деда висели икона и сабля, а у отца мандолина и фотокарточки в рамках, у Адама была занята книжными полками, сушеными бабочками под стеклом, моделями парусников. Книг, особенно словарей - переводных, толковых, энциклопедических - было множество. "От них в доме пахнет старостью", говорила жена Адама, не любившая запаха книжной пыли, но в ноздрях Адама эта пыль благоухала. Детей у них не было.

Утром того рокового дня, в который жизнь Адама переменилась самым неожиданным образом, его разбудили цыгане. Адаму снилось море, никогда не виданное им наяву, снился Шумск, тоже впервые увиденный, - белый город на зеленых холмах, в золотом сиянии; снился их дом-корабль, обвитый виноградом, готовый к отплытию. Блаженную печаль расставания с родиной почувствовал Адам во сне, и тут его разбудил крик:

- Бабо, глина! Бабо, глина!

Это кричали цыгане. Адам их услышал в окно, открытое - лето стояло жаркое, сухое, без комаров - на всю ночь. Цыгане привезли белую глину, которую добывали в заброшенных шахтах, с которой не сравнимы ни мел, ни известка. Мел и известка состоят из сухости, пыльности, а белая глина, словно только что поднятая с морского дна, прохладна на ощупь и свежа; ее можно прикладывать к ранам, ожогам, ее можно есть, у нее свежесть чего-то такого, что хочется попробовать зубами - так в детстве хочется свежести незрелых яблок. В Шумске белой глиной белили стены домов.