– Хватит!

Вера Павловна выронила чашку. Та, подпрыгивая, покатилась по полу, а возле плинтуса вдруг рассыпалась на мелкие осколки. Шура хмуро наблюдала за ее траекторией и печальным финалом, даже не глядя на застывшую в углу начальницу.

– Пойду я работать. Кажется, кто-то пришел, – тихо промолвила пожилая женщина, пытаясь замаскировать обиду и пряча дрожащие руки в карманы сарафана.

Впрочем, старалась она напрасно – Шура на нее продолжала не смотреть. Взгляд ее все еще был прикован к осколкам возле стены.

– Уберешь тут, – велела начальница. – И приходи работать… как успокоишься, – тише добавила она и покинула закуток, отгороженный пустыми стеллажами.

Здесь они обычно обедали и устраивали небольшие чаепития. Чайник закипел, и Шура машинально отметила, как отщелкнулся выключатель. Зачем она так?.. Почему не сдержалась, дала выход злости? В душе расползалась чернота, заражая отчаянием. Когда же закончится этот проклятый дождь?! Шура с тоской посмотрела на залитое водой окно. Небо по-прежнему серело огромным пятном и ни намека на просветление она не заметила.

Нужно найти в себе силы и начать работать. Словно древняя старуха, Шура с трудом поднялась со стула. В ногах ощущалась вековая тяжесть, когда она двигалась по проходу к своему рабочему месту.

Начальница даже не оторвалась от работы, когда Шура остановилась в метре от нее.

– Простите меня, – с трудом пошевелила она непослушными губами. Больше всего ей сейчас хотелось на кого-нибудь накричать. От бессилия и бешенства глаза наполнились слезами.

Вере Павловне достаточно было одного взгляда на страдальческую физиономию Шуры, чтобы в ее доброй душе проснулось сочувствие. Она суетливо вскочила со стула, схватила грубиянку за руки и торопливо заговорила:

– Шурочка, во мне нет обиды, – заглядывала она той в глаза. – Я просто не понимаю, что с тобой происходит. Может быть, ты устала? Так пойди домой, отдохни. Я тут и одна справлюсь. Если тебя кто-то обидел, так ты не держи в себе, поделись… иногда совет друга творит чудеса. А порой нам всем просто выговориться нужно.

Шура смотрела на нее, машинально улавливая смысл слов, и думала, что если она сейчас хоть на что-нибудь не отвлечется, то просто сойдет с ума. Не выдержит ее мозг давления, которому подвергается изнутри в данный момент. Произойдет вспышка, и все исчезнет.

– Можно я порисую, там, в уголочке? – сказала она первое, что пришло в голову, кивая на детские столики с аккуратными стопками листов и пастельными мелками. Это был уголок досуга для малышей, что приходили с мамами в их библиотеку.

– Ну, конечно!

Если Вера Павловна и удивилась ее просьбе, то даже виду не подала. Она подвела ее к столику, как тяжело больную. Помогла опуститься на стул и положила перед ней листок.

– Рисуй, детка, рисуй. Рисуй, пока снова не станешь собой – нашим солнечным зайчиком.

Вера Павловна еще какое-то время смотрела на Шуру, но та ее не замечала, разглядывая мелки, перебирая их дрожащими пальцами… В глазах начальницы читались скорбь и непонимание. Когда Шура провела несколько линий желтого цвета, оставляя на листе яркий отпечаток, женщина покачала головой и удалилась к своему столу. Но еще долго она нет-нет, да поглядывала в сторону девушки с неизменным беспокойством.

Шура забыла о времени. Она чертила на листах мелками, пытаясь добиться нужного оттенка. Использованные листы летели на пол, возле нее их уже скопилось пару десятков. Не получалось… Все не то… Солнце должно быть ярче и не такое желтое. Она точно знает, какое оно. Она же любит его больше всего на свете. Вот! Это уже похоже… Еще чуть-чуть, и она оживит его.

Погруженная в себя, Шура ничего вокруг не замечала. Она не видела, как в библиотеку зашел Слава. Он какое-то время топтался возле порога, поглядывая на нее, а потом подошел к Вере Павловне, и они долго о чем-то шептались. Если бы Шура в этот момент обратила на них внимание, то поняла бы, насколько расстроен тот, кого она привыкла считать своим другом. Даже в одежде его, всегда безупречной, сегодня проскальзывала небрежность – рубашка кое-где вылезла из брюк и торчала из-под куртки, галстук он вообще забыл или не захотел повязать. А ведь галстук – неотъемлемая часть внешнего вида агента, его визитная карточка. Да и причесаться Слава сегодня явно не успел – черные волосы торчали во все стороны. И под глазами его залегли темные круги, словно он всю ночь думу думал, вместо того чтобы спокойно отсыпаться.

С каждым новым штришком Шура чувствовала, как тот огромный айсберг, что с утра плавает по океану ее души, медленно, но таит. Дышать становилось легче, на плечи не давила вековая тяжесть. Мышцы лица тоже расслаблялись, она ощущала это физически. Губы уже привычно трогала улыбка, когда она смотрела на творение рук своих, так похожее на оригинал.

Славу Шура заметила, когда он уже несколько минут стоял рядом с ней и рассматривал яркое блестючее солнце, нарисованное ею.

– Привет! – улыбнулась ему Шура, но тут же нахмурилась, заметив следы усталости на его лице. – Что-то случилось? – с тревогой в голосе спросила она. Наконец-то, собственные проблемы отошли на второй план, гораздо важнее для нее было выяснить, что так беспокоит ее друга.

– Все хорошо, – одними губами улыбнулся он ей в ответ. Глаза его все так же печально разглядывали ее. – Пойдем обедать?..

Как? Время уже обеденное? Шура мельком взглянула на часы. Она столько времени прозанималась ничем? Стыд вспыхнул в душе. Как она теперь посмотрит в глаза начальнице?

– Я, наверное, не пойду… Работать нужно.

– Нет, Шурочка, иди, прогуляйся, – перебила ее Вера Павловна. Все это время она внимательно прислушивалась к их разговору. – Тебе нужно проветриться, да и дождь, кажется, пошел на убыль…

Шура взглянула в окно. Действительно, небо посветлело. Где-то там, за тонкой пеленой уже угадывалось солнце. От этой мысли настроение ее вспорхнуло, как стайка испуганных воробьев, сердце сильнее забилось в груди. Захотелось броситься Славе на шею и расцеловать его. Но, конечно же, она не стала этого делать, помня, что расстались они вчера не очень хорошо, и прощение его ей еще предстоит получить.

Дождь уже едва моросил, когда они вышли на улицу и сели в машину. Шура понимала, что должна что-то сказать. Слава вел себя, как обычно, повернул ключ в замке зажигания, тронул машину с места, плавно выехал со стоянки… Но она чувствовала, что он ждет, когда она заговорит первая.

– Слав, ты меня извини за вчерашнее, ладно? Сама не знаю, что на меня нашло… – она кривила душой, потому что отлично понимала, почему резко испортилось настроение, отчего не сдержалась и нагрубила ему. Но объяснять все не имело смысла, вряд ли он поймет, а осуждать станет еще сильнее. Не хотелось терять друга.

– Шур, не надо, – бросил он мимолетный взгляд на нее и снова сосредоточился на дороге. Но Шура успела заметить боль в его глазах. – Не нужно объяснять то, что я не в состоянии понять, – облегчил он ей задачу. – Если я за почти три года так и не разобрался, что же ты за человек, то вряд ли сделаю это сейчас, – он снова посмотрел на нее, на этот раз с доброй улыбкой. У Шуры от сердца отлегло, она поняла, что он больше не сердится. – Лучше скажи, где хочешь пообедать?

Есть совершенно не хотелось, и она назвала первый пришедший на ум ресторан, где подавали бизнес ланчи. Через пять минут они уже усаживались за свободный столик в полупустом зале.

Когда расторопная официантка принесла им заказ, и Шура внезапно поняла, что проголодалась, Слава ненароком спросил:

– Ты когда к маме ездила в последний раз?

Уже прошел почти год, как Шура виделась с мамой. Деревня находилась не на краю света, но добираться до нее нужно было целый день, да еще и на перекладных. Прямой автобус туда не ходил. В прошлом году, летом, Шура провела отпуск в родной деревне. После этого так и не выбиралась больше туда, за выходные не успела бы, а в праздничные дни все время находились какие-то дела, и поездку приходилось откладывать до лучших времен.