Дальнейшая оборона державы была делом стратигов фем и доместика схол Востока, патрикия Иоанна Куркуаса. К осени те достигли уже немалых успехов: путем искусных маневров, уничтожая отряды скифов, оторвавшихся от основного войска, нападая из засады, пользуясь лучшим знанием местности, Варда Фока, стратиг фемы Армениак, истребил несколько тысяч скифов и тем заметно ослабил их. По последним донесениям василевсу Роману скифы заняли Гераклею в Пафлагонии и стоят там. Но туда же двинулся от границ Сирии патрикий Иоанн с более чем сорокатысячным войском. Числом его силы, подкрепленные частью тагмы Экскувитов, превосходили скифов в три-четыре раза. Можно было надеяться, что уже в ближайшие дни Бог поможет ему окончательно разбить варваров и надолго избавить державу ромеев от последней угрозы с севера. Со дня на день Феофан ждал гонца от патрикия Иоанна и молился за его успех. Сейчас ему приходилось сторожить Босфор с обоих концов – северного и южного. Если скифы, ушедшие вдоль Евксина, будут разбиты, одной угрозой станет меньше и его мере можно будет сосредоточиться только на той части их войска, что отправилось в Пропонтиду.
На крыльце Феофан мигнул слуге, и когда гость с хозяином уселись в триклинии, их уже ждал на мозаичном каменном столике золоченый кувшин вина, настоянного на лавровых ягодах, пирожки, свежие смоквы и персики. Феофан сразу налил гостю вина в большой стеклянный бокал с позолотой, и тот накинулся на медовые колечки, будто бродяга с рынка.
– Со вчерашнего дня не ел… – отчасти извиняясь, пробурчал он с набитым ртом, запихивая в рот сладкий пирожок едва ли не целиком и уже держа в другой руке следующий – с сыром и миндалем. – Ничего в горло не лезло…
Младший сын Романа из Лакапы родился уже тогда, когда тот достиг немалых степеней, но изысканные обычаи знати в этой семье так и не прижились. В церкви либо при дворе Феофилакт умел напустить на себя важность и шествовал позади предносного креста[8], будто воплощение грозной мощи Господа, чему весьма способствовал его высокий рост, широкие плечи и исполненная силы повадка. Но среди своих он расслаблялся, и под личиной главы ромейской церкви ясно проступали черты крестьянского парня. Политые разогретым каштановым пафлагонским медом и посыпанные дроблеными орехами кусочки яблока и дыни Феофилакт хватал с блюда прямо пальцами, хотя рядом лежала золотая двузубая вилочка. Но Феофан только улыбался, как нежная мать перед любимым чадом, и не собирался учить патриарха застольным приемам.
– Кушай, отец мой, тебе надо подкрепить твои силы, – ласково кивал Феофан. – Тебе ведь скоро служить – Воздвиженье Креста Господня…
– Да, и это еще, – горестно вздохнул Феофилакт. – Будто мне с Хрисолитой заботы мало! Тут еще Воздвиженье, и еще василевс… Это же он меня к тебе прислал. И Стефан тоже.
– Вот как? – Патрикий встрепенулся. – Роман август передал мне свою волю?
А он-то уж было подумал, что патриарх приехал только душу излить.
– Он говорит, – Феофилакт бегло облизал сладкие пальцы и приложился к кубку, – надо уже что-то делать с этими проклятыми скифами, что засели в Никомедии. А то они, похоже, намерены там остаться зимовать.
– Господь Всемогущий, только не это! – взмолился Феофан, воздев сверкающие перстнями пухлые руки.
– Вот-вот! – Феофилакт торопливо откусил половину персика. Сок потек по его гладкому подбородку, закапал на зеленую шелковую мантию. – Надо как-то, с Божьей помощью, их оттуда выгнать. Он велел тебе подумать, не послать ли к ним послов.
– В Никомедию?
– Туда. Ведь этот дьявол, что там засел во дворце того тупицы, Стахия, говорит, он сын того их старого архонта Эльга, который при Льве и Александре крокодил…
– Где крокодил? – изумился Феофан.
– Приходил! – Феофилакт проглотил то, что было во рту. – Сюда приходил, говорю!
– Прости, я стал плохо слышать. Видно, к старости… Да, – кивнул Феофан, – тот архонт, что в Никомедии, говорит, что он племянник по брату того Эльга и старший в своем поколении. Поэтому носит то же имя – Эльг. У этих скифов, то есть росов, считается очень важным, чтобы имя прежнего вождя носил только его законный наследник и больше никто. Наверное, после смерти того прежнего Эльга этот – единственный Эльг в Росии.
Благодаря гражданам Никомедии, что уже больше месяца жили под властью скифского архонта, протовестиарий знал о пришельцах настолько много, насколько это возможно для того, кто не встречался с ними лицом к лицу. Не считая битвы в Босфоре, конечно.
– Константину расскажи – пусть к себе в книги запишет, – хмыкнул Феофилакт, подшучивая над привычками зятя скрываться от жизни в ученых трудах. – И что – те беглые девки все еще со скифами? – Патриарх с презрением выпятил губу.
– Вероятно, да. – Феофан поднес ко рту руку с перстнями, пряча усмешку. – Поскольку понятие о добродетели варварам неведомо…
– Да поразит их Господь! – Феофилакт с негодованием взмахнул рукой, взглянул на нее и слизнул пятно от меда с края ладони. – Я тут подумал – это были мои женщины, они ведь были монахинями, хоть и очень плохими! А этот проклятый скиф украл их у меня! И теперь развратничает с ними в Никомедии, пьет Стахиево вино, а его мерзавцы обчищают округу по всему Никомедийскому заливу! А к тому же он еще выпустил из тюрьмы проклятого Созонта, этого самозваного епископа, и слависиане[9] смеются надо мной. Из-за него я себя чувствую дураком! Как обманутый муж!
– Не говори так, отец мой, это уж совсем не пристало… – пытался унять его Феофан, мысленно, однако, оценив сравнение.
– А ты из-за него третий месяц в Неории ночуешь!
– Это почти верно, – вздохнул Феофан.
– Не пора ли нам покончить с этим беспокойством? А девок гулящих пусть забирает с собой в ад, мне они не нужны! Пусть их там всех вместе черти жарят!
Патриарх выразился грубее, и Феофан беспокойно сглотнул, радуясь, что в его доме их не может слышать никто лишний. Вероятно, Феофилакт потому и оказал ему честь своим посещением, что желал поговорить свободно.
– Что нам за дело до их грехов? – Феофан попытался отвлечь мысли патриарха. – Это же варвары, а те женщины мало чем их лучше. Поместив их в монастырь и дав возможность спасти душу, ты сделал все, чтобы вернуть их самих на путь добродетели, а их души – Богу, но дьявол в них оказался сильнее. Так что они пошли путем, который сами себе выбрали.
– И среди них те две, до которых весьма охоч был мой брат Стефан! Его от злости корежит, как он об этом вспоминает!
– Тише, отец мой! – взмолился Феофан и даже скривил свое пухлое лицо от досады.
Ну да, все знают: весьма высокопоставленные люди порой посещали монастырь Марии Магдалины, и вовсе не для того, чтобы павечерия слушать. Однако благоразумным людям ни к чему упоминать о таких вещах – пусть и с надежными собеседниками.
Но только патриарх благоразумием не отличался.
– Эти девки его, Эльга, научили изображать василевса! – горячо продолжал он. – Ты сам слышал: он принуждает тамошних динатов отдавать ему поклонение, как помазаннику Божию! Он спит с девкой, с какой спал василевс, и заставляет людей падать ниц перед ним, как перед василевсом! А та девка сидит с ним рядом, разряженная, как царица, и он принуждает честных людей кланяться ей и подносить дары! Прямо как новая Феодора!
– Рассказывают и такое. – Феофан усмехнулся. – Ну что же, если никомедийцы выказали себя такими дураками и не сумели отличить скифов от стратиотов Стахия и сами впустили их в свой город… Хотя, разумеется, требовать себе царских почестей – это ужасное кощунство! – Опомнившись, он сделал суровое лицо.
– Сколько же можно такое терпеть! Стефан уже сам готов взять тагму и идти туда к нему!
– А вот это уже совсем неразумно! – Феофан нахмурился. – У Зенона семь сотен человек, а у Эльга – две тысячи. Да еще слависиане выступают на их стороне, поскольку он освободил из тюрьмы их самозваного епископа…
