Заботливой рукой хозяйки поперек зеркала яркой красной помадой было написано слово "ЗЕРКАЛО". Это было сделано потому, что великий хозяин по утрам уже несколько раз принимал собственное отражение за реальность, осведомлялся о состоянии его здоровья и предлагал неурочному "визитеру" его поправить.

Подойдя сегодня к отражению почти вплотную, прикрыв в предвкушении зрелища глаза, застыв так на секунду, он не заметил, как дверь распахнулась и перед ним, застывшим с закрытыми глазами в похмельном анабиозе, и возник овальный человек, по всему видно, опешивший.

Ни о чем таком не подозревавший Георгий (а по неосвятцам - Юрий) Федорович смело открыл глаза и приятно удивился. Он не так представлял себе себя. Прежде всего, он не носил галстук, и, пощупав лысую грудь, обнаружил, что и сейчас, как будто бы его не надел. "Неужели я вчера столько выпил?", подумал Каликин. - Но все-таки не столько же, чтобы не отличить выпирающих ключиц от галстука в горошек."

Озарение явилось не сразу. Потрогав то место у себя на челе, где у отражения была бородавка, Каликин успокоился: у него на этом месте был прыщ.

- Сколько я знаю Геюрия (Деюрия) Федоровича, - сказал Солодин, - он до сих пор после этой истории не доверяет зеркальным изображениям, а иногда и, видя их, приветливо раскланивается.

Зюганичев не знал, что на оборотной стороне двери висит зеракло. Поэтому, когда Каликин спросил его: "Вы живой или зеркало?", ему вопрос понравился.

Зюганичев ответил:

- Я - зеркало нашей эпохи, а вот вы, батенька, живее всех живых. У меня об том и постановленьице съезда ЦИКа имеется.

- А кто это такая, ваша Съездациха?

- Это не важно, - отрезало каликинское отражение.

Каликин растроганно смотрел на свое голое лицо в отражении, но позволил себе уточнить еще одну вещь.

- Я, конечно, не имею ничего против, но все ж об чем идет наша речь?

- Если вы посмотрите на себя в зеркало, - начал было Зюганичев, но Каликин слишком резво придвинул к нему свое перегаристое лицо, и ему пришлось отодвинуться, заметив, - не воспринимайте мои слова слишком буквально. ЦИК КП НС (нашей страны, не путать с ЭС - этой страны) поручил мне купить у вас одну вашу клетку, многоуважаемый товарищ господин.

- Клетку? - изумился Каликин, - у меня нет клеток! Я не произвожу клеток. Я свободный человек. Ах, это какая-то ошибка.

- Позвольте, Юрий Хведорович! - испугался Зюганичев, но из чего же вы тогда сделаны, вот же, я же вижу же, есть же клетки! Обычный клеточный организм из рода примитивных.

- Вы что же, Геннадий Зюганович, - растерялся Каликин, - имеете в виду мою личную клетку, с ядром и оболочком, а чего ж только одну, не хотите ли десяточек? По сходной цене уступлю!

Зюганичев подумал, взвесил и решил, что десять клеток компартия не потянет, ну, а парочку, для верности и чистоты экскр(пере)емента, приобрести можно.

- По рукам, Георгий Хфедорович! Беру обе.

- Надо же, как утро хорошо начинается. С какой части тела нужно сырье? - с готовностью оголяя ягодицу, спросил Каликин.

Зюганичев предложил ему снять всю одежду, а именно треники, в которых тот еще в школе уроки физкультуры прогуливал за чтением "Бедных людей", и вынув из кармана заранее приготовленные спирт, ватку, пробирку с резиновой затычкой, ланцет и пинцет, разложил все это на столе. Обошел вокруг тощего голого донора, выбирая место, из которого вышел бы наилучший вариант вождя мирового пролетариата.

- Пожалуй, одну клеточку возьмем с левой ягодицы, - решил Зюганичев, она у вас привлекательная, вторую клеточку возьмем с правой мочки. Итого я вам буду должен одну бутылку "Кремлевской" и одну "чебурашку" - ЧЕКУшку, по-старому. Приступим, подержите, пожалуйста, "дезинфекцирующее" средство.

Каликин не расслышал последнюю фразу, подумал, что с ним уже расплачиваются авансом, и, не мешкая, осушил бутылочку.

- Что же вы так долго тянули, - крякнув, укорил он, - какая вещь хорошая, из большевистского подполья? - Зюганичев уже делал надрез на ягодице, так и не продезинфицировав верхний слой эпидермиса. Небольшой кусочек уха также был закупорен в пробирку. Всего несколько тысяч клеток, не меньше. Он довольно пощелкал ногтем по склянке, поднимая ее к свету.

Каликин, одной рукой схватившийся за ухо, другой за ягодицу, крутился на месте от немыслимой боли.

- А позвольте узнать, не собираетесь ли вы глумиться над частицами, так сказать, моей субстанции? Цель, так сказать, использования? - на прощание спросил он.

И тут Зюганичев ошарашил прооперированного, истекающего кровью демократа.

- Я же говорил, вы, батенька, вылитый Владимир Ильич перед смертью. Мы вас клонируем, будет у нас свой Ленин, мы его еще в Президенты выдвинем. Это уж я вам, как честному демократу, по секрету. А эта восковая мумия нам даром не нужна. Вождь из воска! Тьфу, одно отключение системы кондиционирования, и вождя не стало. Только парик с надписью "Мэйд ин Ю эС эЙ" останется, потому что выдерживает высокие температуры, я иногда беру напрокат, когда иду в баню. Нет уж, мумию похороним, так и быть, бросим им эту кость, зато всех обхитрим.

-Все, - он еще раз пощелкал по пробирке, - у нас теперь дубликат есть.

Глава 3

ЗЮГАНИЧЕВ И ПРЕЗИДЕЛЬЦИН

А вечером мы потанцуем вальс,

Я буду бесконечно ласков

И рад, если придет Чубайс

И принесет сто тысяч баксов...

Клонирование - это верный способ консервирования коммунистических идей. И наша история была бы неправдива, если бы я рассказал вам, что после указа Президельцина о захоронении тела вождя некто позволил себе все-таки взять одну-единственную клетку этого уникального человека и вырастить в пробирке второго. Умершие клетки клонировать еще не научились. Моя история была бы неправдива еще и потому, что, во-первых, все мои истории неправдивы, кроме этой, а во-вторых, самое умное, что придумал господин Зюганичев, начитавшись одесских эссе "Шаг вперед - и два назад", он решил пойти на компромисс.

Компромисс состоял в следующем. "Мы, - отбойным, как молоток, голосом гудел Зюганичев, - устраиваем похороны. Мы хороним вождя мирового пролетариата, но. Мы хороним его после торжественного Съезда-фуршета компартии и приглашенных на съезд представителей инородных политических движений. На них мы прочествуем рождение Ленина, потом идем его закапываем в районе староверского кладбища, что будет иметь свое символическое значение. А в Мавзолее, пока нас нет, меняют тарелки. Мы быстренько возвращаемся, нам подают горячее, день рождения плавно переходит в поминки. Зал нужно будет расширить до размеров всея Красной площади, тент уже натягивают".

Президельцин подтянул губы к носу и пять раз просопел. Думал.

- Ну-у-у, а меня-то как-нибудь пригласят? - спросил он наконец, явно на что-то решившись: уж больно простоватый вид у него, хитреца, был в этот момент.

- Мы обсуждали этот вопрос на ЦИКе...- уклончиво начал Зюганичев, от волнения бородавка на лбу его налилась чем-то коричневым и превратилась в большую Родинку.

- На ЦИКе, не на ЦИКе, ты тут, понимаешь, отвечай за себя, тут тебе не ЦИКа, а озоновая дыра. Я для чего тебя сюда вызвал? ЦИКу цитировать?

- У нас было серьезное обсуждение, но большинством голосов, коммунистический централизм...

- Знаю, знаю, - вновь перебил Президельцин, глубоко вдыхая озон в легкие и протягивая руку за приглашением, которое Зюганичев доставал из кармана, - в гробу я видел твой централизм, в американском парике! Ха! Небось поприжать хотел пригласительный, думал, не спрошу!

- В Эфиопии голодают! - объяснил Зюганичев, - и Фидель...

Озоновая дыра сегодня была небольшая, не развернуться. Президельцин облокотился на ее край и осторожно спустился в атмосферу, стоявший неподалеку кабриолет подлетел как раз вовремя, Президельцин плюхнулся прямо в бежевые кожаные подушки.

Глава 4

КАДРЫ РЕШАЮТ: ВСЕ!

Здесь я хочу напомнить читателю, что пишу не просто книги, а только те, которые еще никто не читал... Их нет и в библиотеках.