– Я дам тебе рекомендацию в комсомол, – она сказала:

– Нет-нет, что ты, я – Божья дочь!

Я тогда вынесла это на обком. Вначале на партком, потом было на обком. Девочку исключили из института. И вот это, я все это вспоминаю. У меня проходят, как картины. Я говорю: «Господи, прости меня! Господи, прости меня!» И тут прозвучал призыв к покаянию. Я не думала, что обо мне думают эти замечательные люди. Я шла через всех. Я шла… мне надо было срочно, срочно просить прощения. За все. За те письма, за личные дела, за исключение из института. За то, что судовой врач попросил дать ему рекомендацию, он учился у нас в институте, и ему нужна была рекомендация на открытие визы. Конечно, я ее не дала. Видите ли, он не был активен в комсомоле. Как можно такого человека пускать за границу? Я не думала о том, что я портила жизнь людям. Так, спокойно, мимоходом. Я о нем даже забыла, об этом человеке, и только теперь, на проповеди, я поняла и ужаснулась, сколько зла я сделала. «Господи, прости!»

Я видела, что еще кто-то выходил и упал на колени. И я упала на колени. И я говорила Богу, я говорила все, что у меня было, я говорила: «прости, прости, если можешь, прости меня!» Я не оправдывала себя. И вдруг я опять заговорила на том языке, что в церкви. Я не могу остановиться. Я хочу остановиться, мне страшно, но я не могу остановиться. И тут прозвучало: «Аминь!» Я замолчала, и я вся сжалась: «сейчас меня опять возьмут за шиворот, и с позором вытащат из этого зала». (Заплакала). Никто меня не взял за шиворот, а, наоборот, пастор подошел, поддержал меня так за локоть, чтоб я поднялась, и говорит:

– Поздравляю тебя, дитя! Ты знаешь, что с тобой произошло? – Я говорю:

– Я не сумасшедшая! – Он говорит:

– Конечно, нет. Тебя Бог крестил Духом Святым! Аллилуйя!

Я спросила:

– Это хорошо или плохо?

Ну, в зале заулыбались, и когда пастор сказал: «можете поздравить новообретенную сестру в Господе!» Думаю: «неужели сестра?»

Через несколько дней я пришла в партком и положила партбилет. Я сказала, что не могу состоять в двух партиях. Я теперь в Партии Христа. Меня уговаривал секретарь парткома, очень уговаривал:

– Не спеши, подумай, это пройдет, это эмоции. – Я говорю:

– Нет!

Ну, конечно, с партбилетом я лишилась… Его мне вручали в Кремле, я была самым молодым коммунистом Советского Союза. Мне его вручали в Кремле, в присутствии папы, меня поздравляли, папа был гордый. Появилась фотография в журнале «Советский пограничник», газета «Правда» писала. Это все шестьдесят седьмой год. Прошло четыре месяца. Четыре месяца была членом партии. До этого я была комсомолка, активистка, спортсменка, все как… полный набор коммунистической молодежи (смеется).

И, когда я положила партбилет, естественно, автоматически меня исключили из института. Несмотря на то, что я была ленинский стипендиат… Какой мерой меряешь. Я каялась. Я тоже исключала, я давала дело на исключение, настаивала. А теперь исключили меня. Ну, что ж, справедливо. Институт я все-таки закончила.

Пресвитер поехал со мной домой (после покаяния). И сказал:

– Если папа будет настаивать и не примет, но ты должна, потому что: «чти отца и мать твою, дабы продлились дни жизни твоей». – Я говорю:

– Он меня выгнал, а его почитать?

– Да. Родителей не выбирают. И ты должна простить отца.

– Если он меня простит, и я его прощу, – сказала я пресвитеру.

– Нет, – говорит, – ты дочь, и ты должна простить отца. И молиться за него. И тогда он простит тебя.

Мне это не совсем было понятно, но, как теперь я понимаю, учение было правильное…

Вначале папа был очень рад, что он обрел меня. Потому что время уже было довольно позднее, и он переживал, как бы со мной чего не случилось. Но, когда он узнал, что его дочь стала сектантка, как он тогда это мыслил, он просто сказал пресвитеру:

– Если вы от нее не отстанете, я вас убью. – Пресвитер ему ответил:

– Вы не можете убить то, что возродил Господь. И будьте благословенны. – И ушел.

Ну, папа пытался меня воспитывать всю ночь. Мы говорили с ним. Но потом сказал:

– Да делай, что хочешь! Что будет, то будет, уйду в отставку.

Таким вот образом. Но, когда меня исключили из института, папа мне говорил:

– А ты что хотела? Все правильно, все справедливо.

Почему отец сказал: «с Богом не шутят». Он сказал, потому что на фронте к нему пришел Ангел, перед боем… Он говорит: «я четко видел: отодвинулась плащ-палатка, и в блиндаж вошел Ангел в белой одежде». Он подошел прямо к моему отцу и сказал: «Михаил, утром атака. Они не вернутся, а ты не бойся, будет больно, – и положил руки здесь, здесь и вот здесь, – но ты останешься жить. И не бойся». Действительно, еще утро не наступило, как подняли в атаку, и отец был ранен в живот. Вот как Ангел положил пальцы, так были осколочные ранения: в живот, в ногу, и руку. Отца контузило, и конец войны он встретил в госпитале, в Алма-Ате. И он сказал тогда, что с Богом не шутят…

Через год я на общих основаниях поступила в институт, в Запорожье. Я закончила этот институт, закончила с красным дипломом. Начала писать диссертацию. Господь даровал мне мужа. Здесь еще одна история. Я стала членом церкви, но возрождение не произошло со мной, в полном объеме. Потому что мое «я» было даже выше меня…

Мне уже двадцать лет. Все мои подружки замужем, папа мечтает о внуках. А здесь сектантка ждет принца, которого ей даст Господь. Он пришел в церковь и сказал пастору:

– Если до Нового года моя дочь не выйдет замуж, подгоню танк, и сровняю ваш «курятник» с землей. – Это дословно он выразился так.

Церковь стала молиться за меня. Никто ж не знает, что сделает этот полковник. Стали молиться: «Господи, огради, вразуми его, Господи, и дай ей пару!» И Господь проговорил: «не наступит Новый год, как она получит опору в жизни». Это было дословно. Не: она выйдет замуж, а: «она получит опору в жизни», – было сказано. И когда в октябре ко мне посватался лидер молодежи баптистской церкви, я решила: «это оно, то».

Но пастор сказал:

– Ты крещеная Духом Святым, ты будешь томиться у них в церкви. Ты должна перейти к мужу. – И вот, что-то мне мешает. Я ему сказала:

– Это вы просто препятствуете мне. Не хотите, чтобы я уходила в другую церковь. – Я была очень активна в церкви. Может даже, гиперактивна. Поэтому, все:

– Мне Бог сказал!

– Тебе, – говорит, – Бог сказал лично?

– Да. – Я так это…

– И ты уверена, что именно об этом человеке идет речь?

– Да. – Ну, а что, молодой, красивый, высокий. Все сестрички на него заглядываются, а он сватается ко мне. Конечно, мне Бог сказал.

– Послушай свое сердце.

Я подумала: «а если оно молчит. Есть ли оно вообще, это сердце. А тут потерять такую партию. Они его уважают в церкви, у баптистов, значит, и меня будут уважать». Ну, гордость, гордость, моя гордыня.

И вот, день свадьбы. Я заявила:

– Все, раз не хотите нас сочетать, нас будут сочетать у баптистов.

Пошла на беседу к баптистскому пастору. Он согласился. И день свадьбы. Папа вывел меня, посадил в машину, потом в другую машину сели гости. И та машина уехала, а жених садится со мной в одну машину. Я уже в ужасе: «это не положено». Это уже неправильно. Я-то смирилась, а он-то не очень. И ему уже хочется обнять невесту, прижать к себе. Я говорю:

– Ты что? Нельзя! Нам вообще нельзя в одной машине ехать! – А он говорит:

– А кто видит? Мы одни, – говорит, – посмотри. – А это «ЗИМ», опускаются шторы и водитель, как бы, отгороженный. И говорит: – посмотри, нигде никого! – Я говорю:

– Ты туда посмотри (показывает вверх).

И мой этот жених, лидер, и он вдруг говорит:

– Ты что, серьезно в это веришь? Что там на тебя «Старичок плешивый» только смотрит?

Меня охватил ужас. Я вспомнила, что сказал пастор. Я так закричала, что водитель затормозил. Я не дождалась, пока машина полностью остановится, выскочила из машины и побежала. Но куда бежать? Я двух кварталов не доехала до ЗАГСа. Всего два квартала отделяло меня от этого неудачного замужества. Домой нельзя, там уже гости вокруг столов ходят. Ну, а в ЗАГС тем более мне незачем, там еще и папа. И это тридцатое декабря. Очень холодно, я в свадебном платье, фату я кинула жениху, потому что он ее покупал, и, вообще, ничего не хочу. Дождь со снегом. Куда? Только в церковь. Только в церковь! Одно убежище у меня. Я покаюсь, я встану на колени… Я себе рисую такие картины, как меня простят. Но стыдно.