Испугавшись пришедшей в голову мысли, я выпалила:
– А если наш обмен изменит ход истории целого мира? А вдруг я должна совершить что-то такое, что спасет его? – замолчав на мгновение, в ужасе выдохнула. – Или уничтожит?
Папа потянулся, обнял меня за плечи одной рукой, а второй потрепал по макушке:
– Глупенькая моя девочка! А как же закон равновесия? Забыла?
Я пожала плечами, пропустив замечание про глупость.
– Нет, не забыла, но закон не отменяет того…
– Ты веришь в то, что способна уничтожить целый мир? – прервал поток моих сомнений папа. – Любым способом?
– Нет, ни за что! Но…
– А спасти? Целый мир? – снова оборвал он, уже насмешливо.
– Ну не зна-аю… – а потом, встрепенувшись, добавила уверенно: – Но я точно знаю, что за добро и свет готова биться до последней капли крови!
Папа одобрительно похлопал меня по плечу и заявил:
– Во-от! К чему и веду! Из тебя разрушительница мира, как из меня воительница! А равновесие должно соблюдаться неукоснительно! Значит, твоя замена волей-неволей будет следовать предначертанному и по мере сил и возможностей помогать нам, феидам. Как это делала бы ты, оставаясь здесь! Да и Мякун – Видящий! Он никогда не дал бы мне такую подсказку о другом мире, если бы провидел что-то плохое для тебя или для феидов в целом.
– Ты считаешь? – по-прежнему неуверенно спросила я.
– Уверен! – кивнул отец.
– Но это значит, что у меня дорога… лишь в один конец! И обратно я уже вряд ли смогу вернуться, – сделала я вывод, тоскливо заглядывая в родные, так похожие на мои, желто-зеленые глаза, оттенённые пушистыми густыми золотистыми ресницами.
– Тебя так пугает именно это? – грустно спросил папа. – Или что-то другое?
Я невольно вцепилась в ярко-красную отцовскую штанину, словно мне прямо сейчас придется уходить в другой мир.
– Просто тогда… я больше не увижу тебя… да и маму тоже и Сетту, и племянниц…
– То есть тебя смущает только это? – довольно улыбнулся родитель. – А не то, что ты примешь на себя чужую судьбу? Мало ли какая она будет? – уже серьезно предупредил он.
Я кивнула, потом пожала плечами, молча показывая, что у меня и так судьба не подарок – война. Так что может быть хуже?
– Портал открыт целый световой день. И пусть один раз в году, но мы сможем видеться! Если ты решишься на этот безумный – я считаю – шаг, равноденствие станет днем наших встреч.
Под впечатлением от услышанного я недоверчиво спросила:
– Ты меня отпустишь в другой мир? И это после того, как ты меня словно пацана нерадивого все время контролируешь, опекаешь, пирожки в рот суешь… Да это же отдельная тема для насмешек моих сослуживиц.
Папа поморщился, признавая за собой грех чрезмерной опеки, свел к переносице золотистые брови и с искренним отчаянием признался:
– Ты ж – мое дитятко, любимая доча, а я по ночам твои всхлипы слушаю. Одиночество никому счастья не приносило, так неужели, зная теперь, что тебя здесь, рядом со мной, ждет, привяжу к дому? Я хочу счастья для тебя. Поэтому с болью в сердце и со страхом отпущу.
Мы обнялись, посидели минутку, я отстранилась и шепотом, как и он недавно, заговорщицки выдала:
– Равноденствие через три дня…
– Вряд ли ты с собой много вещей можешь взять. Вдруг при переходе ограничение по весу или еще какое-нибудь. Не надо рисковать!
На верное папино замечание я с задумчивым видом кивнула:
– Ты, как всегда, прав!
В этот момент на стол рядом с нами с грохотом упал меч в ножнах. Мы с отцом чуть не подпрыгнули от неожиданности. И вскинули испуганные взгляды, чтобы уставиться на маму в полном боевом облачении.
Тугой корсет плотно облегает торс с большой грудью, кожаные полоски юбки и нижняя рубаха не скрывают накачанных сильных бедер, а ремешки сандалий подчеркивают крепкие голени. Клевер Пчелка – лучший воин королевства феидов, что признано многими спецами, и звание бригадного генерала заслужила честно. Кровью и потом!
Высокая мощная фигура матери заслонила дверной проем. Упершись мускулистыми руками в бока, приподняв брови, она выразительно разглядывала нашу спевшуюся парочку.
– Ну, и о чем вы тут шушукаетесь? Машук, не верь Лютерции, правым ты бываешь далеко не всегда, – раздался ее хрипловатый грудной голос.
Услышав его в бою, многие враги тут же пускались в бегство, уж больно угрожающе он всегда звучал. Это не мой писклявый голосок, в исполнении которого боевой клич, как заявила Регана Шмель, походил на кошачье завывание.
Услышав вопрос, мы с отцом синхронно нарисовали на лицах невинное выражение и захлопали ресницами, изображая святую простоту. На маму это почти всегда действовало. Особенно когда это делал папа. Ему она многое прощала – да все практически. Но только не мне.
Подозрительно нас осмотрев, родительница раздраженно заявила:
– Я весь день торчала в поле с солдатами, пришла домой, а мне даже пожрать не предлагают.
Отец заискивающе улыбнулся, вскочил и принялся хлопотать вокруг любимой супружницы. Я же подхватила со стола оружие и понесла в прихожую. Не забывая краем уха прислушиваться к отцовскому щебетанию и раздраженным порыкиваниям мамы, неожиданно задумалась: «А если папа прав, что в том мире правят мужчины? Выходит, тогда я буду вот так, на кончиках крыльев, вокруг мужа порхать? А я готова к этому? И стоит ли вообще семейная жизнь подобного?» И все же мысль о том, что Видящий Мякун еще никогда не ошибался в своих видениях и предсказаниях, холодила внутренности беспросветностью. Войну я ненавижу!
Вернувшись в столовую, застала привычную картину: мама за обе щеки уплетала пироги, но стоило отцу подойти и поставить на стол кувшин соевого молока, любовно шлепнула мужа по ягодицам, а потом и вовсе прижала его к своему боку. Они улыбались, откровенно наслаждаясь обществом друг друга, и меня уже не замечали. Любовь, она такая – ослепляющая.
С завистью глядя на родителей, я, наконец, приняла твердое решение: однозначно рискну своей судьбой, чтобы обрести нечто подобное. Только постараюсь найти приличного мужа: спокойного и покладистого, как мой папа.
***
– Не забудь! Каждое равноденствие чтобы была в положенном месте! – напутствовал отец. – Пирожки я в холстину завернул. Яблочек тоже положил.
– Все поняла! Ты мне за эти три дня ожидания плешь проел! – нервно хохотнула я.
Заря уже занималась, а мы стояли на краю полянки неподалеку от дома и все не могли проститься. Уходили из дому тихонько, чтобы маму не разбудить. Боялись, проснется и не пустит никуда – сомнений нет. Для нее война – это жизнь. А мы с отцом – такие романтики и в любовь верим.
Последний раз прижалась к щуплому отцовскому плечу, резко отстранилась и распахнула крылья. Первый рассветный лучик скользнул по зеленым бархатистым кончикам и засиял на золотистом фоне. Подхватила с земли котомку и, не оглядываясь, взлетела в небо. У меня теперь своя дорога, а все нюансы мы с отцом обговорить успели. Маме он все расскажет, если только я к ночи не вернусь. Хорошо, что этот день равноденствия на выходной пришелся, а то за прогул влетело бы мне от Реганы Шмель по первое число.
К длительным перелетам за время обучения в Академии я привыкла. Как и ко многому другому, что выпадает на долю любого курсанта. Разнотравье остался далеко позади, меня уже встречал разлапистыми елями, запахом смолы и сухих иголок под деревьями Заповедный лес. Среди густых веток лететь стало невозможно. Сложив крылья, я зашагала на своих двоих, осторожно ступая по земле, стараясь не раздавить братьев наших меньших – насекомых.
Сверяясь с картой, которую по памяти нарисовал для меня отец, я упорно шла к своей цели. Несколько часов блужданий – и я ощутила странное желание побыстрее убраться отсюда; ноги отказывались идти дальше. И чем больше я прилагала усилий, тем сильнее давила в груди непонятная тяжесть. Казалось, все внутри меня кричит об опасности, запрещает двигаться в том направлении.
Значит, я на верном пути. Через силу, ощущая панику, буквально на подгибающихся от страха ногах я шла дальше. И вдруг все неожиданно закончилось. Ушли и страх, и слабость, и паника. А передо мной открылся вид на небольшой пруд, вдоль берега заросший ряской и лилиями. Сообразив, что наконец-то дошла, нашла это место, обрадовалась, захлопала в ладоши, даже попрыгала и приглушенно повизжала от радости. Здесь можно. Все равно никто не узнает, что Лютерция Пчелка ведет себя как мужчинка.
