====== Пролог ======
Воспоминания всплывают из далекой памяти,
Я всегда узнаю обо всем в последнюю очередь,
Плывя по течению на Север,
Куда плывут люди, подобные нам.
У меня есть место.
Оно для ушибов, тупиц и ударов,
Я никогда не исчезну,
Потому что навечно останусь здесь...
Шепча...
Утро, оставь улицы пустыми для меня...
Я ложусь на землю и ем снег,
Моя кожа горит, а язык так холоден,
На койке из паутины я думаю о том,
Как бы мне изменить себя...
Полно надежды в палатке на одного,
Нет места для наивности,
Отвези меня домой до начала шторма,
А бархатистые мотыльки согреют нас...
Шепча...
Утро, оставь улицы пустыми для меня...
Обнажаем наши головы, раскрываем наши души,
Мы были голодны еще до нашего рождения...
Fever Ray
(Keep the Streets Empty for Me)
====== Повседневность ======
И снова падение в бездну, сопровождающееся громким свистом в ушах и огромным желанием остаться в живых. Человек способен вытерпеть сорок пять децибел боли, но кажется, эта цифра стала зашкаливать, причиняя невыносимые муки и страдания. Тело нагревается так же быстро, как и сгорает на лету одежда, придавая оголенную кожу беспощадному огню, испепеляющему каждую клетку тела. Дин скорчился от приступа, стиснув зубы с мощной силой. Слепая буря, темный панический шум растет, – и вдруг свет вспыхивает снова, и беспечно продолжает слепить глаза. Ему слышится странный шум в голове, тонкий ультразвук, разрывающий барабанные перепонки. И вдруг душа задохнулась на миг от нехватки воздуха.
Дин летит с высокой скоростью, пытаясь ухватиться за невидимое спасение, которого нет… И за секунду до смертельного приземления… Он вновь просыпается от собственного возгласа. Все снова повторяется, раз за разом. Бесконечный шепот, неразборчиво пробивающийся сквозь ослепляющий свет. И вот Дин весь в холодном поту, судорожно хватает воздух, лежа навзничь. Его глаза широко открыты, и он изо всех сил старается побороть страх перед высотой, даже в какие-то доли секунды осмыслить смерть, понять ее по-житейски, без помощи религий и философий. Где-то на его галерке сознания, где мечутся живые, теплые мысли о том, что это всего лишь сон, проносится крик – и внезапно стихает, когда, наконец, повернувшись на бок, Дин позволяет себе проснуться окончательно.
«Твою мать», – проносится в голове, и он снова мечется на мягкой подушке. Это длится уже давно и, если раньше он не придавал значения своим снам, то сейчас это стало невозможно игнорировать.
Обычно на его крики прибегал Сэм и с неподдельным беспокойством интересовался, что же могло такое присниться брату, на что Дин, в привычной для него манере, отшучивался, пытаясь подтрунивать над Сэмом.
Но сейчас дверь его спальни никто не открыл, и не вбежал, еле успевая натягивать на ходу штаны. Сэм, уже как месяц, живет в соседней квартире, не ведая, что брату продолжают сниться непонятные кошмары. А казалось, только недавно они получили двушку за отличные заслуги на работе, разменяв ее потом на две однокомнатные, но довольно уютные квартиры на одной лестничной площадке.
И все же жить одному нелегко, после работы ждет холодная постель и стол, где лежит лишь один комплект приборов. Чашка одиноко простаивает свой пост на полке, и даже зубная щетка напоминает о том, что от тебя съехал собственный брат. Но не в духе Дина Винчестера вешать нос по таким, казалось бы, нелепым пустякам. Традиции посиделок двух братьев никто не отменял, и с приличным количеством алкоголя, и совершенно нелепым боевиком на телеэкране, они просиживали вечера на заслуженных выходных.
Но было для Дина и иное времяпрепровождение: посещение стриптиз-клуба или обычного бара, где он мог подхватить любую красотку на одну ночь. Как считал он, с такой жизнью лучше ни к кому не привязываться, никого не любить, лучше отпустить очередную подружку после бурной ночи, клятвенно пообещав ей перезвонить и тут же выбросить номер в переполненное мусорное ведро. Ведь одному ему сподручней. ФБР это не шуточки, все серьезно. Профессия, требующая полного вложения сил и отключения каких-либо сентиментальных чувств, а еще лучше – отсутствие постоянного партера и, конечно же, детей. Но это была личная точка зрения Дина, которую он с радостью оглашал, кто посмел заикнуться про женитьбу заядлого холостяка. Возможно, будь его жизнь более обычной, ничего не изменилось бы – разве что ко всему прочему он стал бы раздолбаем, которого интересует только ковыряние в собственной тачке.
Но отношения с собственным братом Дин ценил как никто другой. Его ахиллесова пята, самое слабое место, на которое можно было бы с легкостью надавить. В их с Сэмом тандеме роль мозгового центра по праву досталась младшему, по крайней мере, так считал сам Сэм. Дин был достаточно умным и порой интуитивно замечал то, чего брат не в силах воспринять, ввиду каких-то обстоятельств. Однако Дин и сам порой бывал не менее субъективен. Когда не доверял брату, пытаясь уберечь его от необдуманных поступков, кроме одного… Разумеется, никто тогда не предполагал, что Сэм проявит себя, вызвавшись стать федералом. Однако это уже не имело отношения к тому подростку, что хотел учиться на юриспруденции. А теперь два брата на одной службе. Что могло быть разрушительнее этого? Какова цена подобных кровных уз на опасной работе? Где каждый неверный шаг, с излишней сострадательностью грозит смертью.
Дин не ожидал, что Сэм окажется столь рассудительным, каким он проявил себя с самого начала. Поэтому пошел ему навстречу с одним условием: работать они будут под разными фамилиями и в личных делах ни слова о родстве. И с этим стоило примириться…
Дин сидел за срочной работой в небольшом кабинете на седьмом этаже, который был, по своему, необычен. Возможно даже больше странен, чем необычен. Правая стена от его рабочего места была завешана ужасающими фотографиями с мест преступлений, а вокруг крепились перетянутые нити красного и синего цвета, пересекающиеся и ведущие от снимков к вырезке из местной газеты, либо к отметке черным маркером на пожелтевшей карте города. И один только Дин мог разобраться в этом хаосе его трудоголизма.
Мужчина пытался сопоставить два дела, как к нему в кабинет неслышно заглянул невысокий человек в черном костюме. Дин не сразу заметил его, пока тот громко и демонстративно не хлопнул дверью. Единичка, обозначающая номер кабинета снова подозрительно пошатнулась и перекосилась, изображая из себя дробь 1/3.
– Ты бы сменил цифры на своей двери. Сидишь в несуществующем кабинете, – хихикнул вошедший.
– Мне нет до этого дела, Кроули.
– Хорошо, хорошо! – так называемый Кроули, выставил руки вперед. – Я к тебе по делу. Ты же понимаешь, что в связи с трагедией Джонса…
– Это не трагедия. Это же очевидно, как пятно от кофе на твоей, я бы сказал, не очень чистой рубашке, что человек изначально был с расшатанными нервами, и как он оказался здесь, пройдя полностью медицинскую комиссию? Если только очередная шишка тут не постаралась, – протараторил мужчина, даже не отрываясь от собственного дела.
– И все же, нервный срыв это серьезно, пожалуй. Но нам нужно признать, что он был лучшим из наихудших! Это я к чему говорю… Завтра мы назначим тебе нового напарника. Кто-то же должен усмирять твой пыл!
Дин поднял глаза на собеседника и в открытую рассмеялся.
– Если это Гавриил, то вы сами вырыли нам яму раздора, –Дин приподнял бровь.
– Нет, этот сотрудник из другого штата. Он новичок в этом деле, если честно, – Кроули довольно улыбнулся, словно это был самый важный подвох за все время разговора.
Дин с ужасом распахнул глаза, приподнимаясь со стула.
– Чудненько! Вы вешаете на мою шею стажера?! Кроули, не мсти мне.
– Люблю, когда ты упрямишься. Это меня трогает до самой глубины моих трусов, – мужчина саркастически засмеялся. – За что мне мстить, милый? За то, что ты подсиживаешь меня? Ну что ты… Не в моей власти предотвратить это!
