Храбриков прислушался, звали как будто его. Он недовольно вытер о штаны масленые руки - наверное, раздобревший ПэПэ приглашал к общему столу, спохватившись, что нет ближайшего помощника, а ему больше нравилось здесь, в одиночестве. Вздохнув, Храбриков взял в обе руки тарелку с кусманом лосятины, приоткрыл ногой дверь и, повесив на себя улыбку, пошел к общему столу.

Сейчас, в вертолете, вспомнив этот первый шаг в столовую, Храбриков проклял себя за минутное благодушие. Надо же, старый хрен, решил, что его зовут к столу! Особенно его убивала эта тарелка с огромным ломтем наилучшего мяса - он так и стоял с ней до конца и с ней потом вышел. Из всего, что случилось потом, его ничего не угнетало столь сильно, как эта первоначальная промашка, мысль о том, что его зовут к столу, и тарелка.

Он переступил порог и вшагнул в общий зал, когда Кирьянов снова гаркнул:

- Хрр-рабр-риков, в конце концов!

Сергей Иванович, улыбаясь, подошел к Кирьянову вместе с тарелкой. Гости глядели на него снисходительно, словно на прислугу, и, даже не видя их, Храбриков чувствовал это.

- Храбриков! - воскликнул Кирьянов, прохаживаясь, разыгрывая опять спектакль. - Сколько это может продолжаться?

Приходя в себя, видя стоящую за столом Цветкову и соображая, о чем будет речь, Храбриков все же слегка ссутулился и естественно дрогнувшим, упавшим голосом спросил:

- Что продолжаться?

Кирьянов обошел возле него еще раз, и Храбриков заметил, как он встал, чтобы казаться еще выше, на какую-то приступку в полу. Что-то должно было произойти, какая-то неприятность, это было ясно, неясно только, в какую сторону и как поведет Кирьянов свой цирк, даст ли возможность экспедитору, от которого, между прочим, зависит, не ведая сам, выкрутиться? Или пойдет, как бульдозер сквозь чащу?

Насторожась, подбираясь, Храбриков посмотрел Кирьянову прямо в глаза, как бы намекая на существующую между ними связь. Кирьянов был непробиваем.

- Долго будет продолжаться это безобразие?! Начпартии просит вас переправить людей в безопасное место, людям угрожает опасность, может, даже смертельная, а вы тут... - он оглядел Храбрикова с головы до ног и закончил уничтожающе: - занимаетесь обжираловкой!

Храбриков вздрогнул, в мутных глазках от обиды навернулись слезы, но он тут же спрятал их, проморгался и сказал:

- Не понимаю, об чем речь?

Цветкова, все еще стоявшая за столом, кажется, поперхнулась, Храбриков заметил, как Кирьянов мельком, подозрительно взглянул на нее, и довершил:

- Про лодку мне Цветкова действительно говорила, тут я виноват, запамятовал, а больше ничего не знаю.

- Как не знаете! - крикнула Цветкова. - Заметив, что она побледнела, Храбриков вновь почувствовал себя в форме.

- А так! - удивился он наивно. - Ничего мне не говорили!

- Вы что? - всплеснула руками, плачущим голосом закричала Цветкова. Белены объелись?

- Э-э, - заблеял Храбриков, щуря глазки и мотая головой, - нехорошо обзываться-то, девушка! - Он переходил в атаку, по многолетнему опыту зная, чем наглее он будет себя вести, тем лучше. - Ты ведь мне в дочки годишься! Старика обзываешь!

- Да он подлец! - крикнула Цветкова. - Разве вы не видите! Подлец! Отказывается от своих слов.

- Ну-у! - протянул Храбриков, победно глядя на Кирьянова. - Дак она пьяная!

В зале стоял шум: не зная истины, люди всегда много и охотно толкуют, строя предположения, догадки, осуждают и обсуждают - важно было вызвать симпатии у этих незнающих людей, и Храбриков сказал громко:

- Ишь, набралась!

Он пошел к выходу, сутулясь, изображая несправедливо оскорбленного, Цветкова бухнулась на стул, заплакала - громко, истерично, ее бросились утешать долговязый начпартии и грузинчик этот. Но Храбриков довольно усмехнулся, подумав: "Съела, сопливая? Съела?"

- Стой! - услышал Храбриков окрик Кирьянова.

ПэПэ кричал властно, словно собаке, но Храбриков, ликуя победу над Цветковой, не заметил этого. Он обернулся.

- Я не знаю, - воскликнул Кирьянов, - как там было. Кто и что сказал или вообще не говорил...

Столовая слушала его внимательно, притихнув, - только слышались всхлипы Цветковой, а Кирьянов смотрел лишь на гостей, не замечая как бы ни Цветкову, ни Храбрикова, выключая их из дела, беря решение в свои руки и играя, опять играя.

- Сейчас важно не это! Важно другое! - ПэПэ стоял с наполненным стаканом в руке, но глаза его казались холодными, деловитыми. Стакан был лишь подробностью, он не имел никакого значения в том, что говорилось. Важны люди! Группа Гусева! Их надо спасать! Немедленно! Товарищ Лаврентьев, - сказал он, успокаивая нескладного начпартии. - Никакой группы спасения не надо. Ничего страшного пока не произошло. Храбриков обязан лететь, он и полетит.

Кирьянов поднял стакан. Лицо его опять выражало сердечность и добродушие.

- Выпьем за людей! За тех, кто в поле! За тех, кто решает все! - и, перед тем как выпить, велел Храбрикову: - Слышите! Летите немедленно! Сию секунду!

Храбриков сжался, понимая, что ему приказывают - унизительно, властно. Тарелка с куском лосятины снова стала оттягивать руки, он увидел, что гости смотрят на него, - недоверчиво, с опаской, как на жуликоватую прислугу.

Плечи его опустились, он вышел в кухню под придирчивый, насмешливый взгляд толстозадой поварихи, поставил тарелку на стол.

Заскорузлые пальцы тряслись как после контузии, в животе противно заурчало. Он натянул картуз, когда дверь из столовой хлопнула и его обнял Кирьянов.

- Ничего, дядя! - хохотнул ПэПэ, залезая в карман, и прибавил, приглушая голос, укорительно: - Нехорошо, нехорошо девушек непорочных обижать!

Храбриков вскинул голову, прищурился, готовясь защищаться, но Кирьянов добродушно поглядел на него, подмигивал едва заметно, как бы успокаивая, все понимая и даже присоединяясь.

- Вот возьми, - сказал он, протягивая мятые, потные бумажки. Долетишь заодно до станции, ящик спирту возьмешь. А то кончается.

ПэПэ хохотнул, больно ударил его по спине, даже зазвенело что-то в груди, - оглобля стоеросовая, - и исчез за дверью.

Храбриков мгновенно соображал, держа на ладони деньги, потом, веселея, подмигнул поварихе.