Я гладила Игорька, трепала его волосы, сдерживая слезы, мне было смертельно жаль внука, но как можно помочь во сне?
- Ты просыпаешься, потеряв всякую надежду? - спросила я.
- Да, меня что-то мучает, я пока не знаю что, но мучает. Как и тебя. - Он повернулся ко мне. Спросил серьезно: - Что же нас мучает?
- Перестань! - проворчала я. - Мне простительно, я старуха, а ты еще слишком юн для суеверий.
Игорь улыбался, кивал головой, потом вдруг предложил:
- А давай я тебя прокачу на мотоцикле!
На мотоцикле? Я замахала руками, запричитала, но он оказался упорным человеком, и через полчаса мы с ним покатывались со смеху. На меня из зеркала глядела старуха в коричневых лыжных шароварах, на носу очки, а голова утонула в красном мотоциклетном шлеме.
Был теплый весенний вечер, всюду полно народу, и от меня требовалось немало мужества, чтобы на глазах у публики пересечь в своем чудовищном виде двор и взгромоздиться на мотоцикл. Но чего не сделаешь ради любимого!
- Я тебе покажу наш мотобродвей! - крикнул Игорь, набирая скорость. Там пацаны катают своих девчонок, а я прокачу бабушку. - Внук вел мотоцикл уверенно и плавно, и я, сидевшая вначале как окаменевший будда, понемногу расслабилась, даже покачалась по-хулигански из стороны в сторону, ничего не произошло, - с сытым стрекотом машина мчалась вперед. Незаметно мы выскочили на широкий зеленый проспект.
- Смотри! - крикнул мне Игорь.
Смотреть действительно было на что. Нас тотчас обогнали три мотоцикла, и я перехватила удивленные взоры, обращенные на меня. Игорь явно был новичком, но его разглядывали мельком, не уделяя должного внимания, зато я поражала мотогонщиков. Особенно пассажирок. Сначала они просто глядели, то отставая, то обгоняя нас снова. Потом стали переговариваться. Я решила сломать стену отчуждения, и когда новая парочка поехала рядом с нами, разглядывая меня, я выкинула вбок одну руку и громко крикнула им:
- Не уверен, не обгоняй!
Игорь расхохотался, поддал газу, мы рванулись вперед, оторвались от любопытных.
Никогда не приглядывалась к весенней Москве, а оказалось, ее дальние бульвары запружены мотоциклами. Они проносились мимо нас цветными, размазанными скоростью пятнами, устраивали разноголосые спевки перед светофорами, юркали среди машин, и мне становилось страшновато за лихих гонщиков.
Неожиданно Игорь свернул в сторону и понесся к центру. Мелькали знакомые дома Садового, я узнала забор зоопарка, крутой, с ходу, поворот, угол сквера, скамейка. И вот мы стоим возле нее...
Со скрипом - в прямом, не переносном смысле слова - перебираюсь с задней подушки "Явы" в удобное ложе садовой скамьи, озираюсь, и сердце мое, раскачиваясь, начинает бить в набат.
- Ба, - позвал Игорь, - ты узнаешь?
Узнаю ли я? Почти сорок лет прошло с тех пор, как я уехала из Москвы, увозя от тяжкой памяти Сашу и Алю. Сорок, а будто вчера.
Еще бы не помнить!
Но Игорь-то, откуда знает он? Я спросила. Отец, Саша. Однажды, когда Игорь был маленьким, они пошли в зоопарк, и Саша показал сыну дом, где мы жили раньше.
- И ты запомнил? - удивилась я.
- Не только, - ответил он.
Я повернулась к Игорю, он смотрел на меня удивленно и ласково.
- Прошлым летом нашел старика, который вас помнил. - Внук разглядывал меня, словно маленькую напроказившую девчонку, потом сказал негромко: Ба! Зачем ты скрываешь?
Я складывала буквы ледяным, непослушным языком:
- Им сказал?
Он словно всхлипнул - коротко рассмеялся:
- Нет!
Я молчала, потихоньку приходила в себя. Отступать некуда. Но может ли хранить тайну мальчик?
Тайну? Я берегла ее множество лет. Страдала, бывало, отвергала, сомневалась в ней, ее нужности, и все же молчала, не могла рассказать. Единственно - Марии, сердобольной спасительнице моей, сказала в тяжкий какой-то миг, разделила ношу на двоих. Но Мария жизнь прожила, а Игорь мальчик.
- Я ведь все знаю, - подтолкнул он меня. - Ты только объясни.
Будто слышит мои сомнения.
Действительно, знает.
- Чур, уговор, - говорю я. - Им ни слова.
- Никому, - отвечает внук, смотрит на меня блестящими глазами, и я вздыхаю: верю ему, как Марии.
Нужна ли безмерная любовь? Уничтожающая все, даже счастье?
Итак, Женя и я, всегда Женя и я, хотя мне выпало появиться на свет четвертью часа раньше.
Мы не близнецы, а двойняшки. Родились вместе, а совершенно не похожи, она в маму, я в отца, - сколько чудес на свете! Может, поэтому, всегда и во всем, сначала - Женя, потом - я. Ну мне, старшей, на роду написано во всем уступать.
Женя, Женечка! Так получилось и во взрослой жизни - ее освещали лучи внимания, сперва родительского, потом окружающих. Бывает, сестры и братья, став взрослыми, не дружат, мы не просто дружили, любили друг друга. Слишком уж многое связывало нас, чтобы дуться друг на друга по каким-нибудь житейским пустякам.
Пятнадцатилетними, ощущая нежное приближение девичества, мы мечтали о необыкновенной любви. Как многое другое, она выпала на долю Жени.
Женечка выскочила в девятнадцать! И когда! В сорок втором. Январь, немцев только отбили от Москвы, лютая стужа, голодуха, а она является поздно ночью. И не одна - за нею чернобровый военный, майор, геройская звездочка. Родители погибли всего месяц назад, от одной бомбы, рыли противотанковые рвы, и мы еще не очухались от горя, плакали вечерами, спрашивали друг дружку, как жить, и вдруг на пороге розовая от мороза Женька - глаза сияют. По праву старшей я хлопотала, как мать, накрывая стол, робея перед Героем, мучительно соображая, каким образом вести себя, такая же девчонка, что и Женька, только старше на четверть часа. Мне следовало приструнить Женю, уберечь от необдуманного шага - знакомство длиною в день, и он - Герой, это не только хорошо, но и опасно - избалован славой, а значит, женщинами.
Летчика звали Андрей, он только что выписался из госпиталя, еще прихрамывал, принес с собой спирт, мы праздновали победу под Москвой, и, честно признаться, у меня кружилась голова, когда Женя поманила пальцем от двери. Мы вышли в коридор.
- Сонечка, голубушка, - прошептала разгоряченная Женька, - я выхожу замуж!
- Когда?
- Сейчас, немедленно! И прошу тебя, милая, - ее лицо светилось ликованием, наивностью, чистотой. - Прошу тебя!