— Чимини, — он барахтался на полу, то оказываясь на альфе, то под ним, получая жесткие удары, — давай.

Чим стер слезы со щек, которые, кажется, начали течь еще двадцать минут назад и, встав на ноги, принялся бежать куда глаза глядели. Но, увидев, как часто его отец пропускает удары, он резко развернулся и, плача, подобрал нож, выбитый из рук альфы пару минут назад. Секундное колебание может стоить жизни, победы, надежды. У омеги не было ни секунды на взвешивания всех за и против, он поддался инстинктам. Но не тому, что отвечает за самосохранение, а тому, что заставляет оберегать свое. Сквозь красную пелену почувствовал, как забил нож по самую рукоять и увидел, как быстро кровь растекалась по полу. Он сделал свой выбор, он сохранил выбор правильному человеку.

Старший Пак тащил сына за руку, минуя опасные зоны и, потихоньку выбираясь из ангара, он петлял между подвешенными клеенками, что были такие же черные, как и волосы Мин Юнги. Чимин старался не всхлипывать и покорно бежал за отцом, еле перебирая ногами. Он почувствовал поток свежего воздуха, когда они выбежали в ночь. Не было сил оглядываться, оставалось лишь бежать, да стараться не потерять сознание. Ладонь отца была такая теплая, что на Чимина накатывала волна нежности, он представлял, какого это будет, почувствовать в другой руке папину руку и, идя между самыми родными, гулять по парку. Вдруг тепло исчезло, а Кибом, пошатнувшись, упал на землю.

— Отец, вставай, — омега не узнавал свой голос, еще никогда в нем не было столько отчаянья, как сейчас. Он не замечал ни пятна крови, что растянулось на всю грудь упавшего альфы, ни криков людей, что бежали за ними.

— Пожалуйста, иди, Минни, иди, позаботься о себе, — отец хрипел, с его рта вытекала тоненькая струйка крови. Он отталкивал сына от себя, но поняв, что все безрезультатно, обхватил руками его лицо. — Малыш, слышишь, уходи отсюда, — и, стерев слезки с нежного личика, добавил упавшим голосом: — я люблю тебя.

Чимин почувствовал, как холодная ладонь оторвала его от папы и потащила дальше по полю, не переживая, что ему больно или обидно. Он не мог осознать то, что случилось несколько минут тому назад. Все думал, что сейчас проснется, так и оставшись сидеть на том неудобном стульчике в ангаре. Неверие заполнило его легкие и они взорвались хриплым смехом, ему было все равно. Он просто сядет, а вы добейте, но только побыстрей, а то сил терпеть больше нет. Но холодная рука проигнорировала чужую накатывающую истерику, она тащила и ей все было пофигу.

Добежав до машины, Чим только почувствовал, как его в нее затолкнули и слышит крик того, кого никак не ожидал здесь увидеть, но не может разобрать ни слова. Юнги бежит за неизвестной машиной, в которую только что усадили рыжего и рычит от бессилия, когда водитель наглым образом сворачивает с колеи полевой дороги и едет в непонятном направлении. Юнги хватает за руку подбежавшего Чонгука и тянет того спрятаться в траве, чтобы те, кто преследовал Чима не увидели их. Но, кажется, люди поняли, что машина скрылась и, главный, с криками “четвертуйте папашу”, развернул своих ребят в обратную сторону.

Чимин медленно повернул голову от окна к человеку, который его вырвал из рук отца и, увидев незнакомого альфу, почувствовал, как реальность покинула его.

========== 10. ==========

Образы плыли, мысли и желания не давали сосредоточиться на себе, бессознательное состояние холодило прохладным ручейком воспаленный мозг, и хотелось навсегда прекратить терзания. Видны были лишь черные силуэты, все, как на подборку — с угольными волосами, прокуренными голосами, что вещают «пора», с ножами в левых прозрачных руках. Подорванная психика рисовала картины, залитые кровью по щиколотку. Хотелось скрыться, убежать, покинуть пределы кошмара и навсегда упокоиться в чуткой тишине. Есть ли на свете справедливость? Если есть, то где она подевалась? Наверное, курит на пару со смертью в сторонке, решила взять перерыв, только вот такие паузы она делает очень часто, с каждым разом покидает все на дольше своих детей и, словно непутевая мать, позволяет им страдать без себя. Метания ни к чему не приводят, умереть хочется еще больше, оказаться там, где никто не сделает снова жертвой, где не нужно притворяться, что ты сильный, можно просто лежать и наслаждаться красотой Эдема, слушая мелодичную игру на сопилке.

Холод вырывает мальчишку из снов, ледяная вода приводит его в чувство и лишь на миг удается открыть опухшие глаза. Жар, на перевес окружающему холоду, растекается по телу и хочется прекратить такие резкие контрасты. Он то просыпается, то проваливается в сон, что бросает его в пучину боли, без надежды выбраться живым. Он четко видит склад, видит себя со стороны, ужасается масштабам, на которые отлетели осколки от взрыва, который разорвал его душу. Он мычит от напряжения, которое можно потрогать руками, сдерживает себя, чтобы не отдаться истерике и не начать кричать в надежде избавиться от мучений. Но вдруг все сменяют картинки, где красноволосый хён учит его правильно считать шаги и восстанавливать равновесие после крутых поворотов, он отдается танцу и призывно смотрит на младшего брата. Омега отвлекается на миг и видит две сплетенные руки, с блестящими, будто вчера купленными кольцами на безимянных пальцах. Он видит счастливые улыбки омеги и альфы, что, присев на лавочку в теньке, наблюдают за сыновьями, едят сладкое мороженое и о чем-то щебечут.

Сердце сжимается в тиски и омега не выдерживает, он воет, моля о пощаде или смертельной ране, сам еще не знает, но холод уходит, а жар мешает дышать, и он, кажется, получил желаемое — он больше ничего не чувствует, проваливаясь на дно бытия.

***

Парня, будто за руку, вытаскивает со сна чужой голос. Он почти проснулся, но не хочет подавать виду, чтобы еще немного побыть в неведенье, чтобы реальность не падала на голову, как тяжелые мешки с цементом, но голос не умолим, он просит очнуться, просит открыть гребанные глаза, которые омега, от резкого голоса, сразу же зажмуривает, чем выдает себя, что уже не спит. Жар никуда не ушел и ему еще слишком тяжело дышать, он пытается втянуть как можно больше воздуха, когда на лоб ставят что-то холодное. Он собирает по крупицам всю ту смелость, что у него осталась и распахивает глаза.

Возле него сидит альфа средних лет, он точно годится в отцы омеге. Он бережно ставит холодный компресс на лоб и жестко смотрит в глаза напротив. Чимин лежит на небольшой койке и рассматривает человека напротив: короткие волосы, крепкое телосложение и отсутсвие одного пальца на правой руке приводят в ужас, но лежащие на мощной груди армейские жетоны умоляют перепуганного мальчишку не паниковать, если бы хотел убить — не делал бы компрессы и точно бы не дал попить теплой воды. Благодарно кивнув, Чим уже хочет открыть рот, чтобы узнать, что происходит, как альфа закрывает глаза и лениво делиться тем, о чем, наверное, подумал, когда впервые увидел рыжего омежку.

— Ты так вырос, Чимин-а, мне кажется, ты даже не помнишь меня, иначе бы не шарахался. Вот Хосок-и точно бы вспомнил.

Чимин пытается переварить информацию, но в него в голове пусто, слова альфы не вызывают никакую реакцию, и мужчина пронзительно вздыхает, садится на край кровати, но увидев, что этим действием только вспугнул, сразу встает и идет к столу, чтобы опереться на него руками. Чим оглядывает небольшую комнатушку, здесь стоит кровать, на которой он лежит, стол со стулом, небольшое окошко, завешанное плотной материей и плакат когда-то популярной айдол-группы. Этот кусок бумаги уже пожелтел, но, видно, что его приклеили ровно и, наверное, любили. Чимин будто бы увидел перед собой маленького омежку, ненамного младше самого себя, который прыгал от радости, что ему подарили такую ценную вещь, он видел, как мальчишка просил папу тут же повесить дорогую сердцу вещь на стену, не хвастаться, а, чтобы каждый день смотреть на то, что нравиться. Чим хотел бы улыбнуться, но недавние события наждачной бумагой пилит нервы.

— Скажите, кто вы? Где мой отец? — он проговаривает вопросы медленно, вовсе не желая слышать ответы, которые могут не понравится. Альфа только обреченно отталкивается от стола и разворачивается к сжавшемуся мальчику.