- Дэмонра!

  - Не ори на меня, ты мне не муж.

  Направляясь к Дэмонре, Рейнгольд истово молил небеса о терпении, но терпения у него не хватило. Он вырвал у нордэны бутылку и молча разнес ее о противоположную стену комнаты. Дэмонра, откинувшись в кресле, несколько секунд с интересом наблюдала, как по дощатому полу, усеянному изумрудно-зелеными осколками, растекается пятно, потом скривилась:

  - Очень хорошо. Мы теперь поженились, я правильно понимаю?

  - Пойди умойся.

  - Пойди на ..., - почти благодушно отозвалась нордэна, но глаза сузила недобро.

  - Твое поведение неприемлемо.

  - А твое морализаторство - невыносимо.

  С Дэмонрой можно было препираться и дальше, но безо всякого результата, а просто так выслушивать гадости Рейнгольд смысла не видел, поскольку наслушался достаточно. Он круто развернулся и направился к лестнице. У ступенек остановился и задал вопрос, который очень не хотел задавать:

  - Это правда, что генерал Рагнгерд к концу жизни стала спиваться?

  Повисла напряженная тишина. Рейнгольд не удивился бы, если бы в него прилетела очередная бутылка, но Дэмонра лишь рассмеялась. Громко и с нотками истерики.

  - Вот уж неправда!

  - То есть она не пила?

  - То есть "стала спиваться" она где-то к середине жизни. Ну а к концу почти достигла того, к чему так стремилась... Поди много грязного белья перерыл, пока это накопал?

  - Рэссэ спросил.

  - Ах, этот мудрый канцлер Рэссэ, что б его бесы драли. А он тебе не сказал, что, когда мама вернулась из Рэды седой и с медалькой, мой отец, не размениваясь на интеллигентские пощечины, пошел да и разбил благородному канцлеру морду?

  - Нет.

  - А зря! Самый мужской поступок в папиной биографии, пусть и не самый умный...

  - Так генерал Рагнгерд спивалась.

  - Вопрос дискуссионный. Точно тебе могу сказать только то, что спиться окончательно ей не дали. Хочешь сказку?

  Сказку Рейнгольд не то чтобы очень хотел, но она его устраивала в том отношении, что Дэмонра хотя бы отставила бутылку на пол, протерла глаза и заговорила как человек.

  - Рассказывай.

  - Давным-давно, лет эдак восемнадцать назад, в тридевятом королевстве не хватало хлеба. Но дамы все равно красиво танцевали, кавалеры бились на турнирах, а рабы - прошу прощения, рабы это из имперской оперы, рабочие, конечно - трудились и периодически дохли. В одну не самую удачную зиму их в столице тридевятого королевства передохло так много, что толпа оставшихся похватала цветы и государевы портреты и потащилась к дворцу, за справедливостью, а лучше - хлебом. По счастью, цветами и портретами их походный инвентарь ограничился, так что стрелять в них не додумался даже тогдашний кес... король, конечно. Собрались министры и стали думу думать. И ситуация выходила паршивая. Народ хотел жрать, а кормить его было нечем, и казна - пуста. Ну, тут уж остается либо количество народа уменьшить, либо количество доступной еды увеличить. Разумеется, за счет уменьшения количества какого-нибудь другого народа. А тут рэдская дурочка пальнула в очередную великосветскую б... нордэнского происхождения. И всем вдруг стало ясно, что у королевства есть беспощадный внешний враг. И поехали восемь тысяч калладских дураков мир спасть. И, как ни удивительно, спасли. Кого-то повесили, кого-то в Седой искупали, кого-то добрым словом и шашкой убедили, что бунтовать вредно, а хлебом лучше поделиться без лишних истерик. Потом они вернулись домой, но дома их подвигов не оценили даже рабочие, которых за счет этих подвигов и накормили. Знаешь, Рейнгольд, героям очень вредно доживать до старости. Они, к счастью, и не дожили. Ба-бах, и нет героев. Может, это к лучшему. Так, мы говорили о моей матери. Да, она спивалась, если ты это хотел услышать. У нее были реальные шансы стать первой женщиной в моем роду, умершей естественной смертью - от алкоголизма. Бабку застрелил муж, прабабку - любовник, прапрабабку - уже не помню кто, но кто-то определенно постарался. В общем, и мама подкачала. Ну ничего, у меня еще есть все шансы поправить дело...

  Рейнгольд поднял глаза на Дэмонру. Она сидела в старом кресле, закинув ногу на подлокотник и ощерившись, как зверь. Одной рукой подпирала взлохмаченную голову, во второй держала неведомо откуда возникшую бутылку.

  - Если ты раздумал вещать мне про спасение души и престижа государства, то можешь выпить со мной. Или пойти к бесам. На твое усмотрение.

  Будь Рейнгольд твердо уверен, что после месяца в специализированном заведении Дэмонра просто его пристрелит, а не повесится сама, он не сомневался бы ни секунды и уже под белы руки волок ее к докторам. Что можно сделать помимо этого, он не знал. Уж точно не ругаться с ней и с ней не пить.

  Зиглинд нахмурился и молча спустился на второй этаж. Сумерки у моря наступали удивительно быстро, и здешняя тьма казалась Рейнгольду куда гуще, чем в кесарии. Возможно потому, что дальше дачных пригородов столицы он не уезжал никогда, а сердце столицы всегда пронизывали огни. В приморской темноте было что-то страшноватое, почти одушевленное. Рейнгольд сознательно не гасил светильники на втором этаже, и те горели всю ночь напролет, обеспечивая Дэмонре путеводные маяки по дороге в спальню, а ему - детскую иллюзию безопасности.

  Рейнгольд потушил свет в комнате, поглядел в окно на крупные южные звезды, висевшие необыкновенно близко к земле, и приоткрыл створки, чтобы впустить морской бриз. Переоделся в пижаму - данное новшество со штанами, заменившее традиционную ночную рубашку в пол, у него особенного прилива энтузиазма не вызывало, но Дэмонре нравилось. Видимо, возможностью утаскивать верхнюю часть пижамы себе. Во всяком случае, рубахи своей Рейнгольд не нашел. Он улегся в кровать и прислушался к ночной тишине. С чердака доносилась какая-то возня. Обычно свои возлияния нордэна заканчивала часам к четырем и в отвратительном настроении отправлялась в ванную, где плескалась и ругалась до пяти, и только после этого заваливалась в спальню. Время близилось к половине четвертого. Рейнгольд изучал потолок и думал, что в любви люди редко выбирают наилучший из возможных вариантов. Родители и друзья твердили ему, что они с Дэмонрой не пара. Он вежливо слушал и делал вид, что мнение окружающих его интересует, но в действительности никогда не сомневался в этом неправильном, но устраивающем его выборе. В конце концов, даже если на лесной дороге их свела не сама судьба, что сомнительно, до отъезда из Каллад они жили очень хорошо. Наверняка все можно было как-то вернуть и исправить. Переиграть. Привести в порядок. Рейнгольд считал "сломанную жизнь" чем-то из области романов. Рано или поздно кесарь бы успокоился. Они были не первыми и не последними людьми, которых выставили из Каллад.

  Куда больше его беспокоил вопрос, останутся ли они в месте к моменту, когда появится возможность вернуться.

  Полутокрытая дверь позволяла Рейнгольду видеть кусок коридора и струящийся оттуда свет. Он бездумно разглядывал желтый осколок дня на полу спальни. Полоса на мгновение исчезла и тут же появилась снова. Зиглинд, напрягая зрение, уставился на нее. Она опять пропала и тут же возникла снова еще раз. Теперь Рейнгольд мог поклясться, что по коридору мелькнула чья-то тень. Тень двигалась по направлению к чердаку.

  Рейнгольда пробрал озноб. О дачных ворах он даже не подумал: для этого следовало быть большим оптимистом. Ограбить их проще было днем, когда они уходили на море. Следовательно, люди пришли не за добром, а за чем-то другим. Ему необыкновенно ясно вспомнилось, сколько стоили заводы Дэмонры, а также тот простой факт, что они не в столице. Городовых под окнами нет, филеры не ошиваются на соседней улице. На шум никто не прибежит - до ближайшей дачи не меньше десяти минут ходу. Рядом только море и темный сад, пахнущий олеандрами.

  "У меня нет даже пистолета. Я последний идиот".

  Рейнгольд, стараясь действовать как можно тише, выскользнуть из постели. У Дэмонры оружие, конечно, имелось - она никогда не расставалась с автоматическим пистолетом системы Рагнвейд - но Дэмонра пила на чердаке, дулась на весь мир и ничего не знала. Рейнгольд прокрался к двери и замер. Либо у него от испуга мутилось в голове, либо в коридоре кто-то тихо дышал. Как человек сугубо мирный, он обвел темную комнату беспомощным взглядом. Из орудий, в его понимании годящихся на то, чтобы огреть незваных гостей, в поле зрения попала только средних размеров ваза на тумбочке. Времени на раздумья не оставалось: второй ночной гость, наверняка, уже подходил к лестнице.