Когда он обратил заклинание, подарок стал раза в два больше, если не в три, но был по-прежнему тонким. Гадая, что же одиннадцатилетний ребенок посчитал «скромным», Северус аккуратно убрал обертку и взглянул на то, что было в ней прятано. Его дыхание перехватило.
Сын Лили тоже нарисовал его.
Северус смотрел то на один рисунок, то на другой, подмечая сходства и различия, которые обнаружились, даже несмотря на то, что портреты разделяло двадцать лет. У Гарри, в отличии от Лили, рисунок сразу же был сложным, но непрофессиональным и будто специально упрощенным — темные линии чернил смыкались очень старательно.
Должно быть, мальчик сделал этот набросок карандашом и чернилами по памяти, поскольку на рисунке Северус был изображен за работой: он наклонялся над бесконечно испускающим клубы пара котлом, и мальчик не мог зарисовать его в такой позе на уроке и не попасться. Гарри неплохо справился с перспективой, которую выбрал для фона. Он взял в рисунок часть кабинета Северуса, где стояли полки со склянками и флаконами с ингредиентами, а не скучную классную доску. На мантии Северуса мальчик блестяще отрисовал складки и несколькими штрихами обозначил выпуклый бейдж. Но больше всего Северус оценил то, как мальчик нарисовал его лицо, искусно положив тени, чтобы обозначить прорези глаз, крылья его свисающего носа и брови. А в огоньках темного огня, что плясали в его глазах, читалась страсть Северуса к работе.
Это был поистине впечатляющий результат для такого юного художника, не говоря уже о том, что он был самоучкой: Северус прекрасно понимал, что Дурсли ни за что не оплатили бы нелюбимому племяннику обучение рисованию.
Ему так много нужно рассказать Гарри. Возможно, даже показать рисунок Лили. Возможно, сделать это завтра в качестве награды за урок окклюменции, если все пройдет хорошо. Северус задумался, поджав губы, и вздохнул. Возможно, он должен показать ему рисунок, даже если урок закончится неудачей, что было очень вероятно, учитывая возраст Гарри и потрясения, которые до сих пор напоминали ему о себе.
Проклиная Альбуса за то, что тот уже который раз вмешивается, не заботясь о благополучии Гарри, Северус вернулся на диван, где допил свой чай, прежде чем убрать последствия утренних впечатлений. Вязаный плед, который Гарри стащил, пока пил какао, он набросил на спинку дивана, а посуду отправил на кухню. Несколько подарков — от Минервы, Альбуса и Гарри — он отнес в кабинет, где положил на место — последней после всех книг этого же автора — одну из книг, а другую оставил на столе, чтобы внимательнее перечитать позже и решить, в какую категорию ее поместить. Рисунок Гарри после некоторого раздумья Северус приставил к стене у стола, чтобы видеть его, работая над планами занятий — для вдохновения, например, как он с улыбкой подумал затем. Наконец, насладившись продолжительным принятием ванны, Северус оделся и почтил своим присутствием Большой зал с его великолепным рождественским обедом. Сегодня обычные для Рождества, громкие и внезапные хлопушки, которые раньше вызывали одну лишь головную боль, не испортят ему настроение.
Дети ели очень много сладостей и пудинга, как и ожидалось, и чем ближе был полдень, тем больше они шумели. На взгляд Снейпа все десять учеников, оставшиеся в Хогвартсе на каникулы, даже два семикурсника с Рейвенкло и одинокий четверокурсник с Хаффлпаффа, были сверх меры веселыми. Исключение, пожалуй, составлял Персиваль Уизли, гриффиндорский староста — у него были свои неприятные особенности личности, которые он всеми силами старался компенсировать, не гнушаясь тошнотворной склонностью подлизываться.
Рождественские конфеты-хлопушки, как обычно, взрывались, раздражающе дымили; Дамблдор впечатлял всех своим новым колпаком из цветов и праздничной песней; Хагрид все сильнее краснел с каждым кубком вина, пока, в конце концов, не поцеловал Минерву в щеку. К удивлению Северуса, она лишь хихикнула и зарделась, вместо того чтобы оттолкнуть громилу, как тот того заслуживал, а ее шляпа покачивалась из стороны в сторону. Северус редко видел, чтобы она так сильно напивалась перед детьми, и ради нее самой надеялся, что она лишь забыла о прошлом случае и как минимум не сделала ничего более глупого, прежде чем взяться за кубок. Он сделал себе мысленную заметку отказать ей завтра утром в приготовлении антипохмельного, пока она не попросит очень, очень хорошо. И не принесет что-то взамен.
Краем глаза, он заметил, что Поттеру из хлопушек выпала помимо прочего шахматная доска, и задумался, знает ли мальчик вообще, как играть в шахматы. Чутье подсказывало, что не знает. Но, когда ближе к вечеру дети разбрелись кто по гостиным факультетов, кто на улицу играть в яростные снежки — за ними Северус незаметно наблюдал, чтобы никто (Поттер, например) не пострадал, — Гарри, к его удивлению, остался играть в шахматы с младшим Уизли за одним из уменьшенных на время каникул столов.
Как он помнил, до этого Поттер с Уизли не дружили. Уизли больше всех доставал Поттера прошедший семестр и чаще всего обвинял в том, что тот станет темным волшебником, раз учится на Слизерине. Северусу не нравилось ни его отношение к Гарри, ни предубеждения, которые служили его причиной.
Решив разобраться, с чего они вдруг стали общаться, Северус направился к ним. Возможно, они всего лишь были единственными, оставшимися в Хогвартсе со всего первого курса. А может, Уизли любит шахматы больше, чем цепляться к Гарри из-за дурацких предубеждений. Как бы там ни было, Северус был рад, что Гарри сейчас явно нравилось общаться с Уизли. Он лишь надеялся, что мальчик не будет возлагать на дружбу этого рыжеголового слишком много надежд. Иначе сильно разочаруется.
С этой мыслью он остановился возле мальчишек и, сделав вид, что наблюдает за ходом игры, пригляделся к Уизли. Фигуры Гарри уходили с доски, и по тому, как мягко (и неуверенно) он убеждал их слушаться себя, стало ясно, что он никогда не играл.
Игра не требовала большой концентрации внимания, и все же рассеянный рыжик заметил профессора, стоящего через стол от него, лишь несколько ходов спустя. Ничего удивительного: этот болван никогда не замечал ничего дальше своего носа, становясь на уроках такой же угрозой, как и его однокурсник и однофакультетник Лонгботтом. Там, где сидят эти два безруких кретина, пол и потолок придется драить все лето из-за то взорвавшихся, то растаявших котлов, за которыми они не уследили. Северус мечтал, чтобы они заплатили за весь нанесенный урон, и надеялся, что до конца года они не покалечат ни одного ученика — а нынче они учились вместе с его слизеринцами.
— Поверить не могу, что ты не умеешь играть, — тихо сказал Уизли, обескураженно качая головой. — Или не поверил бы, если бы сам не размазал тебя. Ты и правда безнадежен? Вот бы увидеть лица близнецов, когда я сообщу им, что побил в волшебных шахматах Гарри Поттера.
Северус заметил, что задняя часть шеи Гарри покраснела — это означало, что Гарри очень расстроился из-за слов Уизли, но не хотел этого показывать. Как он помнил, магглы, растившие Гарри, наказывали его за жалобы и высказывание своих чувств, так что его молчание в ответ не удивило Северуса. По его напрягшимся плечам он также понял, что мальчик знает, что Северус стоит за его спиной и слышит каждое слово. И это тоже мало удивляло, если помнить, в каких условиях Гарри рос.
Прежде чем рыжий наконец поднял голову и заметил его, Северус приготовил свою лучшую ухмылку. О, какое наслаждение — видеть, как кровь отливает от этого маленького веснушчатого лица! Усмехнувшись про себя, он подумал о той способности внушать ужас первокурсничкам, которой обладал. Как низко он пал, в самом деле.
— П-п-профессор? — сглотнув, спросил мальчик, а его щеки быстро вернули себе свой цвет, стоило Снейпу скривить губы чуть сильнее.
Этот Уизли, в отличие от старших, быстро вспыхивал, и его легко можно было спровоцировать на нахальство и показную смелость. По крайней мере Северус надеялся на это: нет ничего слаще, чем назначить взыскание гриффиндорцу в Рождество.
