– Придется тебе, Витальевна, – сказал в конце Петрович, – извиниться перед девочками за твою неумеренную резкость и грубость. А за пощечину ты должна будешь сделать ей подарок – лучше всего одну из тех безделушек, которые так милы девичьему сердцу. Вот такую я на тебя наложил епитимью, и не как жених этих девочек (это еще бабушка надвое сказала, моими они женами станут или чьими-нибудь еще), а как шаман нашего клана, который должен решать вопросы обиды и воздаяния.

– Я все понимаю, Петрович, – вздохнула Марина Витальевна, – и сделаю все по твоему приговору. Есть у меня посеребренные сережки с синими камушками, вроде бы бижутерия, но очень миленькая. Как раз к глазам твоей Сэти. Но скажи мне, почему ты дал девкам это дурацкое обещание? Что, нельзя было обойтись без него? Теперь каждая вшивая шантажистка полезет в баню к тебе или к Викторовичу, чтобы таким путем удачно выскочить замуж. Греха потом не оберешься…

– Не полезет, – ответил Сергей Петрович, – дело в том, что когда ко мне и к моим женам вломились Сэти и компания, это было не запрещено. Ну не догадался я наложить табу на подобные авантюры, каюсь. Но сегодня, аккурат после обеда я объявлю, что лавочка закрыта и что заявки о большой и чистой любви надо подавать только через женсовет, а в самовольном порядке это явление наказуемо. Например, пожизненным табу на замуж.

– Пожизненное табу – это слишком жестоко, – снова вздохнула Марина Витальевна.

– Пожизненное табу, – сказал Сергей Петрович, – можно будет в любой момент снять. Ну, в смысле – как только мы убедимся, что наказанный исправился. Но для этого надо будет очень сильно постараться. Ты мне лучше скажи, кто это у нас там такой бдительный, что сделал тебе этот ложный донос, расписав то, чего не было, да и быть не могло? Ведь если не скажешь, я эту ретивую доносчицу найду сам, своими шаманскими средствами, и тогда все будет только хуже.

– А может, не надо, Петрович? – жалобно спросила Марина Витальевна, – ты ведь их накажешь – а получится, будто это личная месть, и выйдет нехорошо…

– Ничего подобного, – возразил Петрович, – ведь я накажу их не за то, что они сообщили тебе о визите девочек к моей семье в баню (это чистейшая правда), а за то, что напридумывали себе дурацких подробностей, что было уже полной ложью. Если мы позволим развиться этому явлению (а коллектив у нас преимущественно бабский, склонный к таким вещам), то мы утонем в интригах и уже никогда не сможем отличить правду ото лжи. Ложь в нашем обществе, моя дорогая Мудрая Женщина, никогда не должна приносить дивидендов – а только самое строгое наказание. В то же время правда должна вознаграждаться и восхваляться, какой бы горькой и неприятной она ни была.

– Хорошо, – кивнула Марина Витальевна, – я назову тебе их имена, но только пообещай, что наказание будет суровым, но не жестоким.

– Обещаю, – торжественно произнес Сергей Петрович, – я и жестокость – понятия несовместимые.

Так и произошло. Перед обедом, в присутствии всего клана, сперва Сергей Петрович публично вынес свой приговор, потом Марина Витальевна так же публично извинилась перед напрасно оскорбленными девочками и принесла Сэти виру – те самые посеребренные сережки с синенькими камушками. Сказать, что девочка была обрадована – это значит ничего не сказать. Несправедливость была исправлена, правда восстановлена, а ей досталась вещь, которая по статусу приближала ее к уровню вождей. Печалило Сэти только одно – у нее не были проколоты уши, и носить эти серьги, подтверждая свой статус она не могла. К тому же на ее одежде отсутствовали карманы, (они еще не были изобретены), и серьги очень легко могли потеряться. Но тут на помощь девочке пришла старшая и любимая жена Сергея Петровича – красавица, спортсменка и просто комсомолка. Ляля забрала у Сэти серьги, сунула их в нагрудный карман и сказала, что прокалыванием ушей они займутся сразу после обеда, и если девочка согласна немного потерпеть боль, то ей потом будет удовольствие на всю жизнь. Забегая вперед, надо сказать, что так они и сделали, и на рабочее место невеста Сергея Петровича пришла донельзя довольная, поблескивая подаренными серьгами – чем вызвала страшную зависть товарок.

Итак, закончив с компенсацией за несправедливое и самовольное наказание, шаман Петрович перешел к вопросу возмездия за ложный донос. Из общего строя были вызваны несколько девочек – одна бывшая Лань по имени Тума, примерно тринадцати лет от роду, и две такие же юные полуафриканки Гаитэ-Герта и Форитэ-Фрося. На них, всех троих, шаман Петрович наложил недельное табу на разговоры, пояснив при этом в краткой формулировке суть наказания, заключающуюся в том, что если не знаешь подробностей какого-либо события, то лучше их не выдумывать. А то получится так, как сейчас, когда приходится отвечать за произнесенную ложь.

И что самое удивительное – девки реально не могли произнести ни звука. Рот, как рыбы, открывают – и тишина. Сергей-то Петрович думал, что он запретит им разговаривать, а за исполнением этого запрета еще надо будет проследить, но, как выяснилось, все утряслось само собой, потому что авторитет Сергея Петровича среди девок достиг таких высот, что наложенное им табу действовало самым непосредственным способом – видимо, тут в чистом виде срабатывала психосоматика…

Примерно вот так прошло воскресенье, десятое сентября, в течении которого больше никаких особых событий не случилось.

11 сентября 1-го года Миссии. Понедельник. Пристань Дома на Холме

Как оказалось, Фэра была права, и ночью пошел весьма сильный холодный дождь, который к утру ослаб до мороси, но все равно и пожелтевшая пожухшая трава на лугу, и наполовину облетевшая листва на деревьях и все прочее оказалось насквозь мокрым, а в холодном влажном воздухе повис специфический запах грибной прели. Стоило только тронуть дерево или куст, как на землю проливался самый настоящий ледяной дождь. Сергей Петрович, как и все остальные вожди, только порадовался тому, что картошка уже убрана и спрятана в накрытый пленкой бурт. Не дай Бог, она осталась бы на открытом воздухе в такую погоду…

Когда на завтрак пришел Сергей-младший (который со всем своим семейством поселился в шалаше-вигваме, построенном у стройки Большого Дома, с задачей охранять бурт с картошкой и поддерживать, по необходимости огонь в печи для обжига известняка), то выяснилось, что ночью там произошло небольшое несчастье. Ну это для кого несчастье, а для кого совсем наоборот. Кабанья банда, попробовавшая совершить налет на бурт, понесла невосполнимые утраты. В расцвете сил погиб секач, которому жаканом из «Сайги» прилетело прямо в раззявленную пасть – захлебнулся собственной кровью. Это ему не повезло, взрослого секача в период жировки по большей части можно подбить только из гранатомета – натуральный танк в броне из сала. Пали от арбалетных стрел на поле боя также два подсвинка и взрослая свинья, от которой по лесу с визгом разбежалась стайка подрощеных свинтусов, каждый не менее полсотни кило весом. Все случилось из-за того, что дождь затушил сторожевой костер, и теперь клану опять предстояла возня со свининой. По счастью, погреб с ямой для засолки мяса был выкопан в земле по всем правилам – с дренажом и надежным перекрытием, так что стратегическим запасам свинины ничего не грозило. Было решено, что секач и свинья пойдут в яму, а подсвинки останутся Марине Витальевне на ежедневные расходы. Кстати, сальцо у тех и у других уже имелось – сезон жировки был в самом разгаре.

А вот штамповка сырцового кирпича накрылась медным тазом. То есть отштамповать его, конечно, было еще можно, а вот надеяться, что он высохнет – это уже увольте. Поэтому всю ту бригаду, что штамповала кирпич и копала глину, Сергей Петрович вооружил острыми ножами и направил на резку тальниковой лозы, обильно произраставшей по берегам Ближней. Лоза – это и теплица Марины Витальевны, и тара для хранения продуктов (короба и корзины), а также каркасы для керамических изделий по технологии, не требующей гончарного круга. Пусть будет. Ту же картошку в подвале лучше хранить не навалом, а расфасованную по мешкам, или в данном случае корзинам. В любом случае, лежит и есть не просит, пока у Антона Игоревича (и именно у него) не дойдут руки показать народу еще один мастер-класс по плетению лозы.