И все же, печальная судьба малолетнего наследника престола достойна сочувствия.
Будущий царь Иван Васильевич родился 25 августа 1530 г. Крестили его в Троице-Сергиеве монастыре. К тому времени его отцу, великому князю Василию Ивановичу было за пятьдесят, однако, наследником Бог его не наделил. Летопись показывает рождение Ивана Васильевича как событие мистического характера, сравнивая его с ветхозаветными историями: зачатием Исаака у Авраама и Сарры или зачатием Пречистой у Иоакима и Анны. Бесплодие стало для Василия III мучением и чуть ли не позором. Никоновская летопись трогательно и торжественно рассказывает о снятии этого бремени: «Бе… ему[1] все тщание везде к Богу молебная простирати, желаше бо попремногу от плода чрева его посадити на престоле своем в наследие роду своему, и тако потщася принудити непринудимое существо благости Божиа, его же ради Господь не преслуша молениа его и слезам его внят. Весть бо Богу содетель всяческих, яко сего ради многожеланным подвигом непрестанно разгорается сердце царево на молитву к Богу, да не погибнут бес пастыря не точию едины Русскиа страны, но и вси православнии; и сих ради милосердый Бог разверзе союз неплодства его[2] и дарова ему родити наследника державе его…»[3].
Семейное счастье великого князя отмечено было строительством знаменитой церкви Вознесения в Коломенском (1532). Порой искусствоведы добродушно шутят: дескать, форма храма – свеча, устремленная к небу, – явилась благодаря желанию Василия III сказать еще разок народу: «Нет, не старик я, люди добрые, отнюдь не старик!»
В 1532 г. у Василия III родился младший сын Юрий, единокровный брат Ивана Васильевича. Он, очевидно, страдал каким-то наследственным заболеванием, поскольку летопись говорит о нем: «несмыслен и прост». Никакой роли в судьбе старшего брата и в делах правления он не сыграл.
Отец с необыкновенным вниманием заботился о сыновьях, но недолго пробыл с ними. После мучительной болезни великий князь скончался в декабре 1533 г. Тогда старшему сыну шел четвертый год.
На смертном одре Василий III призвал своего первенца, Ивана, и благословил его крестом на великое княжение. Этот крест, по словам летописи, имеет древнюю историю: им благословлял еще Св. Петр-митрополит Ивана Калиту[4]. Умирая, Василий Иванович призвал «бояре своя» оберегать русскую землю и веру «…от бесерменства и от латынства и от своих сильных людей, от обид и от продаж, все заодин, сколько… Бог поможет», а также взял крестное целование со своего взрослого брата Юрия в том, что тот будет честно служить Елене Глинской и малолетнему сыну Ивану, не пытаясь захватить власть[5]. Впрочем, этот символический акт отнюдь не воспрепятствовал политической борьбе, развернувшейся после смерти Василия III…
Большинство историков придерживались и придерживаются концепции, согласно которой Василий III из числа влиятельных людей, которым он мог доверять, перед кончиной назначил «регентский» или «опекунский» совет. И этот совет мог действовать чуть ли не как особое учреждение, обладающее значительной властью. Но состав названного совета не определен, документов, составленных от его имени, науке не известно, а попытки реконструировать списки «опекунов» чаще всего выливаются в прикидывание: кто из «думных людей» имеет наибольшее влияние на дела? По всей видимости, значение имеет прежде всего то, какие силы правили страной, а не какие представители этих сил входили в реестр «опекунов». Само наличие «регентского совета» и четко очерченных властных полномочий «опекунов» до сих пор не могут считаться доказанными[6].
В среде современных историков одно время были популярны догадки о незаконном происхождении Ивана Васильевича. Во всяком случае, высказывались предположения (А.Л. Хорошкевич), что русская знать и соседние государи намекали время от времени молодому правителю о сомнительности отцовства Василия III. Летопись и иные официальные документы (кроме тонких обмолвок в дипломатической переписке) не дают для подобных умозаключений ни малейшего повода. Но, во-первых, великий князь Василий Иванович зачал сыновей лишь во втором браке, да и то далеко не сразу, притом будучи, как уже говорилось, на шестом десятке[7]. И, во-вторых, вскоре после его кончины возникли обстоятельства, заставляющие предполагать связь его вдовы, Елены Глинской, с боярином и воеводой Иваном Федоровичем Телепневым-Оболенским по прозвищу Овчина. В годы регентства Елены Глинской (1533–1538) князь И.Ф. Телепнев-Оболенский был могущественным человеком, крупным военачальником и приближенным великой княгини. Об этом свидетельствует императорский дипломат Сигизмунд Герберштейн. Он пишет: «…по смерти государя вдова его стала позорить царское ложе с неким боярином, по прозвищу Овчина, заключила в оковы братьев мужа, свирепо поступает с ними и вообще правит слишком жестоко». Далее Герберштейн добавляет: князь Михаил Львович Глинский, дядя Ивана Васильевича, крупный полководец и политический деятель, принялся увещевать великую княгиню, но был обвинен в измене, «ввергнут в темницу», где и умер «жалкой смертью». Вскоре после его гибели вдову Василия III, «по слухам», отравили, «…а обольститель ее Овчина был рассечен на куски[8]. После гибели матери царство унаследовал старший сын ее Иван…»[9]. Сейчас трудно определить, до какой степени верны сплетни об «опозоренном ложе», но само их возникновение обязано мыслям, бродившим в русских головах, а не в немецких. Русская служилая аристократия без особой лояльности относилась к Елене Глинской.
Прежде всего, с ее именем связывали некрасивые обстоятельства, связанные с расторжением первого брака Василия III. Его предыдущая супруга, Соломония из старинного боярского рода Сабуровых, не дала ему ребенка. Трудно судить, кто в этом виноват. После насильственного пострижения в монахини она как будто родила (уже в монастыре!) царевича Георгия, что больше похоже на басню[10]. На место Соломонии Сабуровой, абсолютно «своей» в среде старомосковской служилой аристократии, является чужачка Елена Глинская, к тому же человек властный. Она имела большое влияние на мужа. Желая «угождать» ей, Василий III сбрил бороду – поступок небывалый! – и завел кое-какие обычаи, характерные для Великого княжества Литовского, откуда явилась со всем семейством Глинских великая княгиня. После кончины супруга Елена Глинская, опираясь на группировку верной ей знати, правила твердой рукой. При ней была проведена реформа денежного обращения 1535–1538 гг., построено несколько важных крепостей, унифицировавшая монетную чеканку во всем Московском государстве[11]. Худо-бедно ей удавалось подвигнуть русских воевод на активные действия в Стародубской войне[12]. И, главное, великая княгиня обезглавила оппозицию, способную сместить ее с престола. В начале ее регентства дядя Ивана Васильевича, удельный князь Юрий Иванович Дмитровский повел странные переговоры с князем Андреем Михайловичем Шуйским. Оба они могли претендовать на престол, покуда прямой наследник великого князя мал и не способен за себя постоять. Первый – брат Василия III, а второй принадлежит к числу «принцев крови». Об особом положении Шуйских советский историк Г.В. Абрамович писал следующее: «Князья Шуйские выделялись среди московской знати… родовитостью. Будучи, как и московские великие князья, потомками великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича, они считались принцами крови, т. е. персонами, имеющими право на великокняжеский престол в случае вымирания Московского рода»[13]. Более того, сами Шуйские считали (и не без оснований) себя более родовитым семейством, нежели Московский княжеский дом. В 1606 г., когда на российский престол взошел князь Василий Иванович Шуйский, у него были на это все генеалогические основания[14]. Князя Юрия Дмитровского по приказу Елены Глинской отправили в темницу, где он и умер через несколько лет «на чепи и в железах»[15]. Князя Андрея Михайловича Шуйского арестовали, но он, хотя был, как показывает летопись, ведущей фигурой в мятежных настроениях, отделался легко. Наконец, другой брат покойного Василия III, удельный князь Андрей Иванович Старицкий летом 1537 г. попытался захватить Новгород, и едва не вступил в прямое вооруженное столкновение с войсками Елены Глинской, во главе которых встал кн. И.Ф. Телепнев-Оболенский. Мятеж его был подавлен, а служилые люди князя – казнены. Сам князь Андрей Иванович через несколько месяцев после ареста умер в декабре 1537 г. «в нуже и страдальческою смертью»[16]. Наиболее влиятельный представитель рода Глинских, как уже говорилось, также отправился в заточение. Некоторые другие аристократы попали в опалу. Трудно определить, до какой степени братья Василия III на самом деле стремились занять престол и затевали мятежи. Их активность во многом явилась ответом на жесткие превентивные меры Елены Глинской и ее партии. Великая княгиня опасалась за судьбу малолетних сыновей, поэтому она избрала курс радикального подавления всех политических противников, в том числе потенциальных. В этом смысле характер ее правления напоминает образ действий Екатерины Медичи… В конечном итоге Елена Глинская достигла своей цели. Но после всех принятых ею истребительных мер московская знать не имела ни малейшего повода, чтобы относиться к великой княгине мало-мальски доброжелательно. Через много лет князь Андрей Михайлович Курбский, изменивший Ивану IV, передаст мнение большого пласта русской аристократии на этот счет в нескольких фразах: «…посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний. Так ведь было и с царями Израиля, особенно когда они брали жен из других племен». И, далее, обращаясь к Ивану Васильевичу: «Ведь отец твой и мать – всем известно, сколько они убили»[17].
