Ринка застыла в недоумении. Фрау Бастельеро-Хаас говорила искренне, тут невозможно было сомневаться. Но почему тогда она так себя вела в первый раз? И сегодня – этот выпендр с траурным платьем, этот показной конфликт с сыном. Ведь всякий, имеющий глаза, разглядит под тонким слоем показного приторного обожания едва ли не ненависть! И то, как фрау представляла ее сегодня, было насквозь фальшивым!

А фрау резко и немелодично рассмеялась и передернула плечами:

– Нас раскусили, девочка. Все знают и видят, что я терпеть тебя не могу, а истекаю медом только из опасения перед королевским гневом. Гельмут очень удачно изгнал меня из дворца, прелестный повод для нашей вражды, не правда ли? Мальчик отлично лавирует, даже когда сам не до конца понимает смысла игры. Прирожденный король. Так что теперь, когда мы с тобой враждуем, прикрываясь протокольной любовью, у тебя есть тайный союзник. Никто не заподозрит меня в помощи тебе, а значит – у нас есть еще один туз в рукаве.

– Но кто? Кому мешает Людвиг?

– Если бы я знала! Могу лишь предполагать, что это те же люди, которым мешает независимая Астурия. Бастельеро – гарантия мира и неприкосновенности границ. Не будет Страшного Черного Некроманта, не будет и Астурии. Кстати, если услышишь жуткие истории о том, что случилось на Айзенштрассе, обязательно опровергай и заявляй, что Людвиг милый и мухи не обидит, а все кошмары им привиделись. Как можно горячее и неубедительнее.

– А зачем это?

– Как зачем? Ни Людвиг, ни Клаус до него не показывали свою настоящую силу. Мы ни с кем не воюем, преступники держатся от некромантов подальше, и повода устроить демонстрацию не было. А тут Людвиг очень удачно показал, какие силы ему подвластны. Обыватели переполошились, шпионы настрочили панических докладов, и есть шанс, что кто-то крепко задумается, а стоит захват Астурии еще одной Пустоши, возможно, на месте их собственной столицы. Ты же знаешь, что на нас только Испалис не хочет наложить лапу? Первый Бастельеро был так любезен, что отправил испалийского главнокомандующего обратно домой. И тот до сих пор не понял, что умер, и является на все военные советы. О том, что он мертв и не имеет права голоса, ему как-то опасаются сообщать, потому что он и при жизни славился крутым нравом, а уж после с треском провалившейся кампании и смерти…

Фрау Бастельеро-Хаас хищно улыбнулась и достала из ридикюля еще один черный кружевной платочек.

– Ладно, девочка, хватит исторических экскурсов. Приедешь ко мне в гости, поболтаем еще. А сейчас самое время пойти в оранжерею и закатить небольшой, но эффектный скандальчик. Ты справишься, я в тебя верю. И не вздумай ничего говорить Людвигу!

Скандальчик удался на славу. Ринка, вспомнив актерско-музыкальное прошлое, шипела на свекровь не хуже гюрзы, а та изумительно изображала королевскую кобру. Дуэт склочных дур не подслушал только ленивый, а они обе делали вид, что и не подозревают об ушах за каждым деревом.

Под конец свекровь ей подмигнула и сделала знак рукой, мол, теперь можешь сбежать. Ринка и сбежала. Прямо в объятия Людвига, который примчался ее спасать от скандальной маменьки. Графиня Энн тоже примчалась и принялась успокаивать ее высочество Бастельеро-Хаас, то и дело бросая извиняющиеся взгляды на Ринку.

Честно говоря, Ринке было стыдно. Не перед толпой гостей, а перед Людвигом и четой Энн. От смущения она бледнела, краснела и едва не свалилась в обморок.

– Опять матушка кидается проклятиями, – поддержав Ринку и усадив на скамью под финиковой пальмой в кадке, сказал Людвиг и провел ладонью над Ринкиной рукой с зачарованным кольцом. – Тебе не стоило уходить с ней из общего зала. Матушка…

Людвиг вздохнул, не желая говорить вслух «склочная змея», а Ринка погладила его по руке и слабо улыбнулась:

– Ничего страшного, видишь, я не надела кольцо на кролика, так что все в порядке.

Ей ответом послужила мрачноватая, но все же улыбка. А Ринка подумала, что после разговора со свекровью смотрит на Людвига несколько иначе. Да, у него характер – не сахар, он стремится все контролировать и требует от нее послушания. Но не из вредности, а потому что ей в самом деле грозит опасность. Почти такая же, как ему самому.

А она – истерит, прячет от него драконье яйцо… О, черт! Вот зачем она вспомнила о Фаберже? Он же там совсем один, ему холодно и страшно! А она тут ерундой всякой занимается!

Ринка с трудом подавила порыв вскочить и бежать к мобилю, чтобы немедленно ехать домой. Это – не ее желание. Это всего лишь влияние дракончика. Маленького, еще не вылупившегося, и как все дети, насквозь эгоистичного – ведь для него пока не существует окружающего мира, только он сам и его мама.

– Может быть, ты хочешь выйти в сад? – спросил Людвиг. – А мне нужно немедленно переговорить с матушкой. Она, похоже, не желает понимать, что мы с тобой женаты, и она уже ничего не изменит.

– Хочу, – согласилась Ринка. В саду, по крайней мере, не придется улыбаться гостям и ловить сочувственные и злорадные взгляды.

Впрочем, когда они с Людвигом под тихие звуки вальса шли через полный прогуливающихся гостей зал, вместо сочувствия и злорадства она ощущала страх. Намного, намного сильнее, чем на приеме в королевском дворце. Вокруг них тут же образовалось пустое пространство, и разговоры затихли, и только какой-то старик в наступившей тишине громко и скрипуче заявил невидимому за толпой собеседнику:

– Пустошь на Айзенштрассе? Вранье! Бастельеро давно выродились!

На старика тут же зашикали, музыканты заиграли громче, а гости отступили еще дальше, словно ждали, что вот-вот с рук Людвига сорвутся призрачные гончие и начнут охоту.

– Слышали звон, да не знают, где он, – отчетливо сказала Ринка и приникла к Людвигу ближе. Демонстративно. А потом подняла на него взгляд и улыбнулась: – Если бы ты хотел сделать новую Пустошь, ты бы выбрал для этого место получше какой-то там Айзенштрассе, не правда ли, дорогой?

– Несомненно, моя радость, – улыбнулся Людвиг. Фальшиво, насквозь фальшиво. И глаза у него было холодные и злые. Еще бы. Он же маг, он наверняка чувствует всю эту ненависть и страх куда острее.

– Ты пригласишь меня танцевать?

Ринка сжала его руку и сама удивилась собственному порыву. Ей бы бежать отсюда в тишину и покой сада, а она сама, добровольно подставляется! И ради чего?

«Людвиг – мой муж, и я должна его поддержать! Ему некуда бежать от общей ненависти и страха, а значит, я буду рядом», – ответила она сама себе.

– С удовольствием, – после полусекундной заминки кивнул Людвиг и развернул ее в танцевальную позицию.

И – повел в вальсе.

Весь его вид говорил: плевать мне на вас всех! А этикетом и протоколом можете подтереться! Это вы не танцуете до обеда, а я – танцую со своей женой тогда и там, где захочу.

«А кто не согласен, тот – обед», – мысленно поддержала его Ринка.

Ей вспомнился ее выпускной бал. Одноклассники в костюмах, надетых впервые в жизни. Одноклассницы в непривычно длинных платьях. Взгляд самого красивого парня класса, Влада. Оценивающий, снисходительный. Сейчас она видела его совсем иначе, чем тогда. И впервые за три года, прошедших с окончания школы, при воспоминании о нем ей не было больно и стыдно. Даже не так: она радовалась, что у них ничего не получилось. Что она оказалась недостойной парой будущему светилу мировой науки.

Видел бы ее Влад сейчас!

А лучше – танцевали бы они с Людвигом вот так, как сейчас – там и тогда, и чтобы толпа одноклассников вот так расступалась вокруг них, а они видели только друг друга! И плевать на зависть, плевать на страх и ненависть, на все плевать! Есть только музыка и Людвиг, его сильные руки, его полный темного пламени взгляд, их дыхание и движение. В такт. Вместе.

К концу вальса Ринка чувствовала себя совершенно счастливой. Как же давно она не танцевала вот так, полностью отдаваясь музыке и доверяя партнеру!

– Вы прекрасны в вальсе, – горячий шепот Людвига отдался волной томления во всем теле, захотелось прижаться к нему, поцеловать.