– Вот! Обед захолодел, дитенок не кормленный! А он тут развалился, хвостом машет. А как зайдет кто?

– Да кто сюда кроме Мюллера ходит? – отозвался Фаби, при упоминании хвоста тут же сменивший ипостась на человеческую.

И только тут до Ринки дошло…

– Фаби, а как же секретность? Магда же…

– Да я никогда! Никому! Что же вы так-то, мадам! – губы служанки задрожали. – Я же его с яйца нянчила, как же я выдам? Да никому! Даже Мюллеру!

«А она и не сможет, – раздалось у Ринки в голове. – Папа дракон все продумал. Это магия, мама».

Прикинув, сколько уже народу знает тайну Фаби, Ринка закрыла лицо ладонью и покачала головой. Магия или нет, а когда тайна известна дюжине человек – это уже не тайна. Так что если сегодня же обнаружится, что о драконе-оборотне догадалась вся дворня, начиная с Мюллера и заканчивая помощником садовника, Ринка совершенно не удивится.

– Пошли уже обедать, великий комбинатор, – вздохнула она, потрепав мальчишку по вихрам.

– А кто это такой?

– За обедом расскажу.

Под пересказ фильма про Остапа Бендера и сотню самых неожиданных вопросов от Фаби они спасли и захолодевшие котлетки, и нежное суфле из цветной капусты, и супчик из ребрышек со спаржей, и что-то там еще, чем безумно гордилась фрау Шлиммахер. Если не присматриваться, то Фаби казался совершенно обычным – веселым и безмерно любопытным. Но иногда он отводил взгляд, отвечал невпопад и грустнел, на мгновение, не больше, и тут же снова улыбался. На осторожный вопрос Ринки, что же все-таки произошло, он не ответил: сделал вид, что не услышал, и задал очередной вопрос про ужасно странный мир, в котором драгоценности зачем-то прячут в стулья. А когда позвонил Людвиг – сразу после обеда, они еще не успели покинуть столовую – и вовсе отвернулся и буркнул, что пойдет к себе и почитает, ему очень много задали, и тут же сбежал.

От Людвига добиться толку тоже не удалось. Он коротко сообщил, что сегодня не вернется, любит, скучает и непременно придет сразу, как только они решат «небольшую проблему»…

– Ты поссорился с Фаби? – прервала его Ринка, понимая, что через секунду он повесит трубку: на заднем плане слышался нетерпеливый голос Германа, какие-то команды, в общем, типичная рабочая суета.

– Мы не ссорились, любовь моя. Извини, я не могу долго разговаривать, завтра…

Начальственный рык послышался совсем близко, но Ринка не успела разобрать ничего, кроме «пора» в не совсем цензурном варианте, и связь прервалась.

Подозрения Ринки только укрепились. Эти двое поругались, и молчат, как белорусские партизаны! Наверняка из каких-то глупых соображений типа мужской солидарности и заботы об ее спокойствии. Ох уж эти мужчины!

Эту ночь Фаби спал под боком у Ринки, так что ей снились доменные печи, пустыня Сахара и перегревшийся трактор. Наверное, потому что во сне дракончик еще и урчал, а под утро забросил на Ринку хвост, тяжелый, как половина трактора. А когда она проснулась, снова попытался слинять под предлогом «растущему организму надо хорошо питаться». На предложение пойти и позавтракать по-человечески он только фыркнул и потребовал нормального драконьего завтрака, то есть мяса. Много. Сырого. Ринке ничего не оставалось, как только отправить его в лабораторию, подальше от глаз вездесущих слуг, и велеть Магде под благовидным предлогом стащить с кухни кусок парной говядины и накормить малыша.

Сама Ринка пришла в лабораторию, когда дракончик с урчанием и топорщением крылышек доедал свой завтрак.

– Фаби, давай ты все же расскажешь мне, что случилось во дворце, – потребовала Ринка, встав напротив «страшного хищника».

«Не видишь, я ем!»

– Вижу. И знаю, что тебе это никогда не мешало болтать.

«А теперь мешает. И вообще, мне после еды положено спать».

– Фаби!..

Глянув на нее честными-пречестными синими глазищами, дракончик душераздирающе зевнул, облизнулся – и влез на стопку сложенных на полу одеял.

«Я сплю», – заявил он, свернулся калачиком и закрыл глаза.

– Упрямый, как осел, – буркнула Ринка, надеясь, что природная склонность к спорам возьмет верх над нежеланием выдавать военную тайну.

Тщетно. Дракончик только недовольно дернул хвостом, но глаз не открыл и ничего не сказал. Пришлось Ринке заняться привычными измерениями растущего организма и записями в дневнике наблюдений, а затем – изучением добытых у доктора Курта материалов. В них, кстати, не было никаких данных о скорости роста драконов. А скорость эта противоречила всем мыслимым законам природы: то есть если Фаби продолжит в том же духе, то через месяц станет размером со средний грузовик. А значит, не пролезет ни в одну дверь и не сможет дальше прятаться от слуг. Вот если бы они с Людвигом поехали в замок!..

– Кушать подано, ваша светлость, – в разгар ее размышлений о нездоровом контрасте между благими намерениями и суровой реальностью контрразведчика явился Рихард.

Ринка недоуменно посмотрела на часы: время обеда. То есть второго завтрака, потому что обедом тут принято называть ужин. Аристократические заморочки.

Разумеется, первым помчался в столовую Фаби, мгновенно проснувшийся и перекинувшийся в мальчишку. И, разумеется, он никак не мог ничего рассказать Ринке за едой, потому что был страшно занят чтением учебника. Ему же ужасно много задали!

– Фаби, ты не умеешь врать, – покачала головой Ринка.

Честно сказать, ей стало не на шутку обидно. Наверное, потому что прекрасная сказка о любви, понимании и доверии слишком быстро закончилась. Меньше недели, да что там, каких-то несколько дней, и все! У мужа – служба и дела по ночам, у сына – тайны. Даже Магда почему-то сегодня не попадается на глаза, как будто и ей есть что скрывать!

Когда Фаби буркнул что-то неубедительное на счет учебы и сбежал из столовой, Ринка даже не стала его останавливать. Ни к чему. Если он не хочет с ней разговаривать – нет смысла его заставлять. Он упрямее любого осла. А вот Магда… Она хоть и упряма, но держать язык за зубами не умеет. И Мюллер вряд ли сумел удержаться и не рассказать ей все, что услышал по дороге, а может быть и от дворцовых слуг.

Камеристка нашлась на кухне, в дальнем углу под окном. Она что-то шила, и появления хозяйки не заметила. Вот и хорошо!

– Магда! – позвала ее Ринка, подойдя почти вплотную и перегородив пути к отступлению.

– Ой, мадам! – она подпрыгнула, словно ее застали за чем-то ужасно неприличным, покраснела и уколола палец. – Ой…

Магда сунула пораненный палец в рот и забегала глазами, явно ища эти самые пути отступления.

– Пойдем-ка, хорошая моя, посплетничаем.

– А может… ну… потом, а? – она покраснела еще сильнее и попыталась прикрыться шитьем. – Я тут скатерть дошиваю… давайте я после подойду!

– Никаких после. Идем в будуар, – сердито велела Ринка. Ей так и хотелось воскликнуть: это заговор против меня и Франции! Жаль, Магда не смотрела знаменитых фильмов, да и вообще не знает, что такое кинематограф. Вот продолжат Людвиг и Фаби увиливать и держать ее за дурочку, она им покажет! Как изобретет кино, а с ним – рекламные ролики! Вот уж местной цивилизации мало не покажется!

Опасливо косясь на Ринку, Магда нехотя встала, очень аккуратно и медленно сложила скатерть, воткнула иголку в подушечку, поправила юбку и, не глядя на хозяйку, обреченно пошла в будуар.

– Вперед, – приказала Ринка, когда Магда открыла перед ней дверь. Уж слишком крупными буквами на веснушчатой мордашке было написано намерение сбежать сразу же, как хозяйка на секундочку отведет взгляд. – Садись и рассказывай. Все!

– Что все? – округлила глаза рыжая, нервно комкая фартук. – Ничего не знаю!

– И ты, Магда, – укоризненно нахмурилась Ринка.

– Нет, я – нет! – тут же замотала головой камеристка.

– Что тебе Фаби сказал?

– Да ничего он не говорил! Я его сегодня и не видела!

– Магда, ты не умеешь лгать! А Фаби не умеет хранить в себе неприятные мысли, мне он ничего не рассказал, значит, рассказал тебе.

– Да ничего такого, просто всякие мелочи, – рыжая ерзала и пыталась спрятать взгляд.