Петрин молча посмеивался, качая головой, а Виктор продолжал сердито:

– Кормили мерзко. В столовой этой школы – вход с другой стороны здания. Туда приезжали на машине две толстые женщины в нечистых «белых» халатах с флягой чая и сумками нарезанного хлеба и масла. Это такие завтраки и ужины – бутерброд со старым хлебом и подпорченным маслом и тёплый жидкий чай. Мы сразу стали возмущаться таким кормлением!… А на полевом стане кормили и кормят хорошо! Ничего не скажу – порции большие. Оно и понятно – нас из одного котла с работягами кормят там, с механизаторами. Те плохого пайка не потерпят! На поле стали полоть лук, вон, все руки в пузырях. Трава огромная. И никаких перчаток тебе – всё ручками, ручками!… А спать нам не давали местные уроды… В итоге, к седьмому числу наступил предел нашему терпению…

– А в результате убийство, – заключил следователь.

– Среди местных ищите, они это, – уверенно заявил Виктор.

– Понятно, – Петрин внимательно посмотрел на Костина, спросил, как бы подводя итог беседе. – Значит, сегодня ты ничего нового не расскажешь.

– Я тогда всё рассказал.

– Ладно, – Петрин выключил диктофон. – Иди. Позови Усидского.

Виктор кивнул, немного торопливо поднялся со стула, стремительно вышел из кабинета в коридор, словно опаздывая куда-то, но здесь остановился. Чёртовы допросы! Вроде, ничего плохого не происходит, а очень неприятные ощущения… Пошёл медленно по тёмному коридору к выходу с открытыми дверями, откуда давило уличным зноем… « А руки мои в кандалах!»…

Отправив Усидского, он занял своё прежнее место, и задумался.

– Что там? – наклонился к нему его приятель Володя Левин.

– Всё по старому, – выдавил Виктор, и уткнулся лицом в сложенные на коленях руки… Можно было пошутить, мол, принуждают взять вину на себя за все преступления, скопившиеся в данном районном отделе, но жара не способствовала общению. И, вообще, просто хотелось домой. Как он не подсуетился со справкой! Можно было что-нибудь придумать – внезапную простуду там… Придумал: десять дней отработаю, и родители приедут и заберут. А ты эти десять дней ещё проживи! Декада – тот ещё срок!

Володя стал раскачиваться – он нервничал.

У всех студентов психика была на грани срыва от негодования и возмущения. Привезли, словно рабочую скотину: «Арбайтен!». Сука этот директор колледжа, а его младший брат-фермер, ещё большая сука – жадная мразь! Луковый король! Чиполлино чертов! Чтоб ты плакал всегда от лука своего! Урод!

Виктор, глядя в землю, вдруг ощутил дрожь в спине… Он в тот вечер явственно видел ствол винтовки, направленный ему в лицо!…

Усидский, вопреки своей фамилии, был страшно неусидчивым, но в этот раз он боялся шелохнуться, и стыдливо чувствовал, что подмышками у него стекают выступающие капли пота.

– Так почему в ту ночь вы решили выйти драться? – спросил Петрин.

– Они обнаглели. Драка могла произойти и раньше, просто нас сдерживала Калина Михайловна. А в тот вечер не смогла. Да что вы, не знаете – это везде так. Во всяком случае, в нашем регионе – днём студенты работают, а ночью дерутся.

– Кто убил Васильева?

– Местные. Они кашу заварили.

– Усидский, вы все поёте одну песню, – вздохнул Петрин. – Вы говорите, что местные во всём виноватее, а местные вас во всём винят. Ты считаешь это убийство непреднамеренным?

– Конечно. В той драке, вообще, могло быть много жертв. Драться шли с кусками железных труб, прутами, ножи были.

– Винтовка и два взрывпакета, – добавил Петрин. – Ты, лично, с чем шёл драться?

– Ни с чем.

Петрин усмехнулся. В «признательных показаниях» все выставляли виновными других, а сами были ангелами с крыльями.

Петрин заговорщицки понизил голос и чуть нагнулся вперёд, к Усидскому:

– Ну, а другие?

– Я точно не помню. У местных были жерди, взрывпакеты и винтовка.

– Я знаю. А что было у твоих приятелей?

– У кого что, я точно не помню. Ну, палки были, бутылки. У Костина был железный крюк.

Петрин оживился:

– Как у пирата из «Питера Пена»? И что, он его приладил себе на руку? Капитан Крюк к вашим услугам?!

Усидский усмехнулся.

Петрин построжал:

–А почему ты запомнил, что было именно у Костина?

– Он спит со мной рядом. Он ещё до драки облюбовал его, и хранил у себя под подушкой.

– Заранее приготовился. Так он стремился в драку?

Усидский заёрзал на стуле.

– Никуда он не стремился. Но он не трусил. Всегда был готов, но вперёд не лез.

– А ты?

– Я тоже.

– Кто же лез? – как бы удивился следователь.

– Местные.

– Ладно. Ну, а из-за чего они вам не давали покоя? Из-за девушек?

– Нет. Просто так. Наверное, им здесь скучно живётся. Одичали совсем в своей дыре никому не нужные. А мы студенты из города, значит, плохие. Но и девчонки сыграли не последнюю роль…

– Чем именно?

– Не могу сказать, – пожал плечами Усидский задумчиво. – Не знаю. Как дикари от их вида бесились. Мозг у них выносит. У местных. О-о, девушка!!! Видно, у них здесь с этим добром катастрофическая нехватка.

Петрин улыбнулся, согласился:

– Может быть… Это правда, что у вас были плохие условия отдыха? Ну, не про конфликты с местными ребятами, а, имею ввиду, бытовые условия…

– Отдыха не было вообще. Кормили, чем попало. Работать заставляли, как на каторге! Рабы на плантации!

– То есть, как это заставляли?!

– Была норма. Но её постоянно повышали – жадность и скотство фермера беспредельны! Всё ему денег мало! Люди в поле для него – рабочий скот! Рабы! Не зря негры мотыгами забивали плантаторов в давние времена.

Петрин усмехнулся:

–В сериалах видел?

Усидский бросил с вызовом:

– Читал. «Хижина дяди Тома»! Устраивает?

– Я следователь, значит, у меня высшее образование, соответственно, я знаком с этим произведением, – улыбнулся Петрин. Ему нравилось, что Усидский начал нервничать – возбужденное состояние подследственного или свидетеля – гарантия дополнительной информации.

– А сериалы про негров с плантаций я смотрел в глубоком детстве – мать и бабушка очень увлекались…

– Если бы убили фермера, мне было бы понятно, из-за чего… – снова улыбнулся Петрин. – Так что с нормой выработки?

– Сначала нам определили двести метров прополки на брата. И это была приемлемая норма. Всё-таки, мы мобилизованные студенты. Нам не привычно часами дёргать высочённую траву голыми руками на солнцепёке! Но потом, чем невыносимее становилось наше житьё, тем большим назначалось дневное задание. Довели до пятисот метров. Вы представляете? Улыбаетесь. Не представляете. Полкилометра продёргать, при высоте травы в восемьдесят сантиметров! А лук – еле видные волоски.

Петрин встал, прошёлся по кабинету, отгоняя усталость.

– Ребята из райцентра к вам часто заходили? – спросил он.

– Нет. Были дважды.

– А на третий раз вы вмешались в междоусобную драку на их стороне. Почему?

– Я говорил вам. Эти парни веселы и добродушны. Мы с ними искренне подружились, а местные приносили нам одни неприятности. Неудобства.

– Сколько раз вы могли начать непосредственно драку только с местными?

– Не менее трёх раз. Они всегда вели себя вызывающе. По-свински.

– Ладно, иди, – отпустил Усидского следователь. – Позови следующего…

Автобус, прыгая по ухабам, ехал в поле. Усидский молчал. Виктор смотрел в окно. Калина Михайловна пыталась читать книгу.

Глядя на выжженные солнцем степные пейзажи, Виктор вспоминал, как они ехали в фермерское хозяйство, навстречу сельским приключениям, как им обозначил это событие сам директор колледжа на линейке перед отправкой: «Вас ждёт сельское приключение и хорошие деньги в финале!». Все закричали: «О! А! У!». выражая неописуемую радость. В тесном салоне «ЛиАЗа» всем мест не хватило, сидели на сумках в проходе. Плевался хриплой музыкой переносной музыкальный центр, девчонки то смеялись, то визжали, а он – Виктор, сидел рядом с ним, с Маратом Васильевым, которого больше нет.