– Ну, паа, хоть слово мне напутственное скажи.

– Ты уже взрослая девочка, – отец отложил в сторону газету и потрепал меня по щеке. – Мы с мамой доверяем тебе и по тому, отпускаем в эту поездку.

Мама кивнула в знак одобрения. Когда отец говорил, она не вмешивалась и не спорила, лишь молчаливо соглашалась с мужем. Её тонкие пальцы теребили салфетку, выдавая волнение, и меня это насторожило. Вдруг начнёт отговаривать от поездки, просить остаться дома. Ведь в дороге со мной может приключиться всякое. Маме везде мерещилась опасность. Список её страхов был так велик, что легче перечислить то, чего она не боялась. По улицам нашего захолустья, если верить мамочке, толпами бродили маньяки и грабители, в ресторанах– алчно потирали руки отравители, нанятые врагами и соперниками отца, Школа, в глазах мамы, была рассадником инфекции, и я никогда не выходила из дома, не проглотив таблеток, укрепляющих иммунетет. Отношения с подругами мать порвала сразу же, как вышла замуж, ведь те, могли увести ненаглядного Валечку. Она считала, что каждый житель городка завидует нашей семье и готов причинить зло. Ведь мой отец не абы кто, а третий секретарь приёмной СГБ. Я смеялась над страхами матери. Учителя меня уважали, в классе боготворили. Моё слово было решающим, мнение непререкаемым. Сомневаетесь? Ну так пеняйте на себя!

Тем временем папа продолжал:

– Ты должна помнить, что отправляешься в страну соблюдающую нейтралитет, и вполне возможно, что на улицах Эвилии, тебе встретится вампир…

– Валентин! – вскрикнула мама, выронив салфетку.– Прекрати пугать ребёнка!

– Она уже не ребёнок, – папа шумно отпил из своей чашки. – Завтра ей исполняется восемнадцать.

– О да! – мама грустно улыбнулась, прижав руки к груди. – А ещё совсем недавно наша Верочка была такой крошкой. У тебя часто болел животик, ты плакала, плохо спала по ночам. Помню, как к нам в гости приехала моя подруга. Бедняга, она не смогла сомкнуть глаз, слыша твои крики. А ещё у тебя был жёлтый медвежонок, ты его везде таскала с собой. Засыпала только с ним. И однажды игрушка потерялась…

И почему родителям нравится вспоминать то, как их дети были какающими и сикающими под себя червяками, пищащими и безмозглыми? Чем их не устраивает нормальная, самостоятельная, сформировавшаяся личность с целями, устремлениями и собственным мнением? Не пойму, чем там вообще можно умиляться? Слюной, вечно вытекающей из беззубого рта? Беспорядочными движениями уродливых ножек и ручек? Бррр!

– Ладно, – я поднялась из за стола, давая понять, что тема мне неприятна, и неинтересна. – Я в школу опаздываю. Подвезёшь, пап?

Отец сосредоточенно вёл машину, я же молча сидела рядом. В лобовое стекло бились крупные мохнатые снежинки. То и дело светофоры вспыхивали красным, но мы не обращая внимания, продолжали свой путь. Моему отцу ещё и не то позволялось.

– Как ты думаешь, решила я задать мучавший меня вопрос. Нужно выяснить всё прямо сейчас, чтобы не думать весь день. У меня и без этого проблем полно.– Мама обиделась на меня?

– Не знаю, – ответил отец, пожав плечами. В стёклах его очков блестел оранжевый свет уличных фонарей. – Но лично я считаю, что так нельзя. Это лучшие моменты её жизни. Вот будут у тебя свои дети, тогда поймёшь.

– Фу, вот этого мне не нужно, – я демонстративно поморщилась.– Превратиться в домохозяйку в засаленном халате – не для меня. Хочу сделать карьеру, чтобы все уважали и боялись.

– Моя дочь, – засмеялся папа, и огоньки в очках засмеялись тоже. – Ты, Вероника Валентиновна учись, старайся, не отвлекайся на глупости. А уж дальше – моя забота.

Пухлая рука отца легла мне на макушку. Да, мой папочка маленького роста, толстенький, очкастый– не орёл. Вот только его боится весь наш вшивенький городок и ближайшие к нему деревеньки. Да, он не первый секретарь, а всего лишь третий, но всё ещё впереди. А я буду учиться, буду доказывать всем, что достойна быть дочерью такого человека, и добьюсь высот. А дети и муж– глупости. Не нужно мне это. К тому же детей нужно делать, и способ этот, если верить рассказам девчонок, довольно мерзкий. Никогда и никому не позволю творить такое с моим телом. Это же как нужно себя не уважать, чтобы допускать подобные гнусности? А Дениска Журавлёв нужен мне, как товарищ, как союзник. Ни о какой дурацкой любви даже и речи не идёт, что бы там мои подруженьки себе не навыдумывали. Светка и Аринка, ещё глупые, вот всякие романтические бредни в головы и лезут. Ну, ничего, воспитаем.

Отец припарковался прямо на школьной аллее, напугав дворника с куцей бородёнкой, сметающего с дорожек снег.

– Куда прёшь! – вскрикнул дядька. – совсем обнаглели, скоро в школу на своих машинах заедут!

Но узнав номера, тут же попятился, прижимая к себе метлу, забормотал какие– то извинения. Я захохотала. Трусливый жалкий нищеброд, не удивительно, что кроме метлы ему больше ничего в этой жизни не доверяют.

Чмокнув папочку в колючую щеку, я вышла из машины и направилась к зданию школы.

Визг малышни. Цоканье учительских каблуков, гудение ламп, запахи пыли, бумаги, талого снега и готовящегося обеда дружно встретили, окружили, окунули в обычную жизнь. Школа– мой второй дом, как бы пафосно это не звучало. И если дома, я принцесса, любимая, обласканная, избалованная. То в школе, я – королева. Меня уважают, меня боятся, ко мне прислушиваются, мною восхищаются. Дома безраздельно правит отец, последнее слово всегда остаётся за ним. Я же вынуждена подчиняться и гордиться тем, что мне выпала честь быть дочерью Валентина Краевского. А вот школа– моё царство.

– Вероника, – из за угла вынырнул одноклассник Лёшка Ожегов.

Серое лицо мальчишки, усеянное мелкими гноящимися прыщиками, гнилые зубы, чёрные противные усики над верхней губой, растянутый свитер и пузырящиеся на коленях брюки всегда вызывали у меня стойкое отвращение. Но парень, будто бы нарочно, преследовал меня начиная с пятого класса. Приглашая то в кафе, то в кино, то на каток. Несколько раз даже посмел позвонить домой. Как назло трубку поднял отец. Ох и был мне потом нагоняй от дорогого родителя за то, что веду себя слишком доступно, за то, что рано начала думать о парнях, и за то, что вожу дружбу с плебеями. Пришлось долго убеждать разгневанного папу и солидарную с ним маму, что они всё не так поняли. За свою выходку Ожегов заплатил сполна. Ему целый месяц пришлось дежурить в классе на радость всем ребятам.

– Ты же любишь оперу, – Лёшка шмыгнул прыщавым носом, втягивая сопли. – В филармонии дают « Мы больше не источники». Может…

Где– то в закоулках школьного коридора я различила голос Дениса. Вкрадчивый, спокойный. Ему вторило блеяние Светки. Фу, ну и смех у неё! Эта дурочка готова хихикать над каждой ерундой. Неужели Дену интересно с ней? Нет! Дениса не могут привлекать пустышки. Ему нужна умная, духовно богатая союзница, смелая, сильная, волевая. Но, тем не менее, эта дура продолжала заливаться идиотским смехом, а вместе с ней веселился и Денис. А если он обнимает её за талию? Нужно скорее идти к ним, помешать, освободить товарища из когтей этой драной кошки. Но вместо того, чтобы отправляться спасать друга, я стою здесь, рядом с прыщавым заморышем.

Раздражение вырвалось наружу, хотя обычно я веду себя довольно сдержанно и тактично. Но всё так внезапно на меня навалилось, и дурацкая попытка мамы покопаться в моём горшковом прошлом, и предстоящая поездка, и подготовка к докладу, и милое воркование Светки с Денисом, моим Денисом, что выдержка изменила мне.

– Молодой человек, – начала я, стараясь придать своему голосу как можно больше холода. – Похоже намёков вы не понимаете.

Мальчик потупился, нижняя губа мелко затряслась. Он сглотнул раз, потом другой, попытался что– то сказать, но я опередила его.

– Вы неприятны мне, вы мне отвратительны. Посмотрите на себя, в каком виде вы приходите в школу? Неужели так сложно одеться во что-то более приличное, чем эти лохмотья? А избавиться от прыщей? А почистить зубы, чтобы из вашего рта не несло рвотой. И прекратите шмыгать носом!