Сверху, со стороны, откуда транспорт влетал в долину, город и впрямь виделся восьмым чудом света, сказочный и несказанно богатый сиянием драгоценных отделочных камней.

Все это были скромные "кирпичики" однородной массы, но - не верилось! Какая иллюзия поистине царской роскоши возникала перед взором новичка, впервые попавшего в колдовской город?! Казалось, алхимики всех веков, отовсюду прежде гонимые, собрались вопреки времени вместе и доказали миру своими чарами и бдениями над колбами и пробирками, что они нашли магический кристалл и показали людям свое могущество. , Я ходил, потрясенный, по улицам и не мог надивиться. Что Эйфель, поразивший Париж своей башней, чудовищной для современников и прекрасной- для потомков?! Что Ле Корбюзье, одаривший человечество возможностью жить в комфортабельных практичных жилищах из бетона и стекла?! Они только заглянули в будущее, но все остались на ступеньке своего века. Но ученые нашего века смогли сотворить такое: город, который вырастает, как дерево - из семени, как живое существо - из зародыша, из яйца. Вот вам совершенная модель грядущего градостроительства! О, как угадывалось, что город-идеал творил не один архитектор, а многие архитекторы мира, известные и безымянные, современники и созидавшие до нашей эры. И множество химиков, биологов вложили мысли и сердце в программу Сиэла. Наверное, каждый из них хотел в этом городе найти уголок для себя, и я находил в нем набережные Одессы и улицы Воронежа, уголки Таллинна и башни Риги, проспекты города на Неве и древние, милые всем стены с зубцами Московского Кремля.

Высились новые дома и ветшали, тронутые временем.

Иногда я постигал, что стены домов росли как кораллы на рифах морского дна, что своды зданий - это всего-навсего искусственно взращенный кристалл, застывшая пена, не уступающая стали, высчитанная заранее машиной гармония структурных решеток. И все равно восторгался завершенностью площадей, свежим воздухом улиц, четкой геометрией изящных двориков. Сердце замирало у витиеватых беседок, стройных ротонд на крутом берегу.

Ум отказывался верить, что сияющие на солнце, отточенные ветром колонны - это сталактиты, выросшие за год-два по программе, что холодный на ощупь мрамор - блок полимера, растение, развившееся не из зерна, а незримого атома, вскормленного и воспитанного формулой.

Даже в хаотическом нагромождении модернистских скульптур виделась мне недосказанная кем-то мысль.

Ежели бы только не необычность материала, от молочного, пористого, точно известняк, гладкого, как мрамор, до прозрачного, отливающего радугой всех цветов, словно сама музыка застыла и воплотила звуки в осязаемый цвет, я бы не поверил в силу науки нашего века. Можно сто раз услышать, но это еще ничего не значит, теперь же мне были понятны восторги тех, кто видел город-идеал, был в нем. И все же... он был пуст.

Где его жители, горожане? Я вспомнил о неясных слухах, что в этом городе есть даже... привидения.

Тишина не устрашала, но печалила: город хотел о чем-то рассказать, на что-то пожаловаться, но молчал, как больной немой человек. И словно невидимые глаза следили за мной, сопровождали каждый шаг. Город слушал мои мысли, а может, мне это только мерещилось в его печальной красоте улиц. Странная пустота, как вакуум, тоской сдавливала грудь. Или так резко ощущает человек необходимость видеть, общаться с себе подобными?! "Самая прекрасная на свете роскошь - это роскошь человеческого общения",- вспомнились мне слова французского летчика и писателя.

И здесь я остро почувствовал, как прав Сент-Экзюпери. Именно этой роскоши в блистающем великолепии улиц мне сейчас не хватало, поделиться восторгом и удивлением было не с кем.

Неожиданно я вышел к фонтану - вода танцевала в нем свой вечный танец любви, объясняясь в верности земле. Давление бросало алмазные капли вверх, а притяжение упрямо притягивало, и они падали вниз, торопясь опередить друг друга.

Казалось, озорная смешливая девочка танцует бесконечный танец, точно сама Терпсихора встала ножкой на макушку фонтана и крутится, бьет и вскидывает другую ножку, вздымает вверх руки, готовая сдаться в плен, вся тонкая, хрупкая; пляшут, спадают, струятся складки прозрачного платья на ее изящном обнаженном теле.

Что за наважденье? - я тряхнул головой. Фонтан, девочка! Впрочем, мне всегда нравилось смотреть на бег воды, меня тянуло к ней. Не выходя из оцепенения размышлений, протянул руку, хотелось поймать веселую игривую струю, и тут пальцы мои больно хрустнули, ударившись о неожиданную преграду. Я подивился- и машинально потянулся к фонтану второй раз. Не может быть?! Даже талантливейший скульптор не смог бы заставить его застыть и в то же самое время - бежать, струиться, плясать! Что это? Те галлюцинации, о которых предупреждали?

Пальцы снова хрустнули, наткнувшись на преграду, и в тот же миг верхушка фонтана отломилась и зазвенела, падая к моим ногам.

Я растерянно оглянулся, никто не видел моего преступления. С неловкостью слона на цветочной клумбе поспешно наклонился и воровато сунул обломок в карман.

Обезображенный мною фонтан больше не менял своих форм. В смятении, огорченный, я пошел дальше. Писать об этой нелепице в репортаже было бы смешно. Досадный пустяк, ничего не объясняющий, тем более что с характером городка я пока не ознакомился.

Найти ключ к таинственной проблеме, почему люди все-таки не хотят жить в этом прекрасном городе, мне не удавалось. Я шагал по улицам без толчеи, без очередей, без сора и пыли, дышал воздухом, напоенным озоном, созерцал творение человеческой мысли и природной энергии - и настроение мое портилось. Я чувствовал усталость от... одиночества. Это была неизвестная мне до сих пор усталость, какое-то болезненное состояние грусти, тоски. И все это среди сверкающего мира. Отчего так?..

Наконец ближе к центру появились редкие прохожие, и я сразу повеселел. Шныряли какие-то испуганные типы с вороватым выражением лиц. Но с ними разговаривать мне не хотелось. Моя интуиция подсказывала, что это и есть контрабандисты, дельцы удачи. Только отчего вид утшх такой перепуганный, помятый потрясением? Они, видно, пережили коечто похлестче, нежели я у фонтана?! Неудивительно при их ремесле. Но что? И почему шарахаются от каждого встречного? От меня?

Я услышал за своей спиной негромкий свист и оглянулся. На меня изучающе смотрел невысокий худощавый человек, почти ровесник, но, судя по цепкому взгляду, лет на пять постарше.

В черной кожаной походной куртке в "молниях", он стоял, небрежно облокотясь о распахнутую дверцу желтого пикапчика. На мой немой вопрос ответил белозубой улыбкой на загорелом лице.

В нем угадывалась живость характера, предприимчивость, энергичность делового человека. Из-под жесткой, выгоревшей от солнца, косой челки горели синим насмешливым огнем глаза. Он мне кого-то напоминал, хотя мы с ним прежде, уверен, нигде не сталкивались. Впрочем, вот кого!

Американского супермена, героя многих кинофильмов прошлого века.

Хотя такой тип мужчин пользуется успехом у женщин, видимо, во все века.

Единственное, чего ему не хватало для полного комплекта, киногероя, эдакого ковбоя, так это кольта или винчестера. И если бы он сейчас достал пушку из своего желтого пикапчика, я бы не удивился.

- Эй, приятель! - окликнул он меня.- Тебя не удивляет все это?

- Что? - Я не торопился подходить к нему скорее из-за усталости от шатания по пустынному городу, но в душе был рад, что меня наконец окликнули, -позвали - мираж одиночества сразу сдался, отступил.

- Все вокруг?! И особенно... эта чертова тишина. Кажется, кричи - не докричишься до живого человека. Непривычно после наших шумных городов, где даже спишь под их рев.- И он похлопал свою лошадку по крыше, та гулко и одобрительно отозвалась.- А тут оглушительное безлюдье! И все такое прочее... Подозрительно как-то.

Он выразительно посмотрел на меня.

Значит, и у него что-то случилось, он скрыл нечто необычное за неопределенным пожатием плеч, а теперь искал человека, чтобы поделиться тем, что, видимо, переполняло его, а может, вызывало сомнения.