Продолжая тараторить, Джонатан повернул часы, просунул руку внутрь и остановил пухлый маятник. Затем знаком показал Льюису идти за ним и, нарочито бодро раскачивая фонарем, двинулся в другую комнату. Льюис шел за мужчиной в полной растерянности.

– Дядя Джонатан, а почему ты не включаешь свет?

Тот ответил не сразу. Тем же нервным тоном дядя неуверенно объяснил:

– Тут, Льюис, знаешь в чем дело… Если вот так ходить и включать-выключать свет, что скажут соседи? И подумай, какие счета придут за электричество. Сейчас ведь приходится платить за целый час, даже если только на секундочку щелкнешь выключателем.

Звучало не очень-то убедительно. Во-первых, по дяде Джонатану сложно было сказать, что его вообще когда-либо интересовало, что подумают о нем и его занятиях соседи. Если бы ему вдруг вздумалось поставить под развесистый каштан одномоторный самолет и посреди ночи, часа в три утра, поиграть на саксофоне, он именно так бы и сделал. Во-вторых, он частенько оставлял настольную лампу в кабинете включенной на всю ночь. Его мало заботили бытовые вопросы, и он вряд ли стал бы волноваться из-за счетов. Льюис, конечно, познакомился с Джонатаном всего три недели назад, но, казалось, уже успел понять, каков его дядюшка.

С другой стороны, не может же он просто так взять и заявить: «Дядя Джонатан, ты явно меня обманываешь». Так что мальчик молча пошел за родственником, в самую лучшую ванную наверху. Тут тоже был камин, из белоснежного кафеля, а на полке стояли маленькие белые пластиковые часы. Джонатан молча отключил их и пошел в следующую комнату, где остановился перед часами из красного дерева с маятником, который работал благодаря трем столбикам ртути и грузику. Затем направился в очередную комнату.

Наконец выключить осталось только древние часы в кабинете. В комнате с высоким потолком по стенам высились книжные полки. Там стояло пухлое, мешковатое коричневое кресло, которое с шипением выпускало воздух, когда в него садятся, и конечно, тут тоже располагался камин, в котором пока не потушили огонь. Часы устроились в углу около раздвижных дверей в столовую, высокие и мрачные. Затухающий огонь в камине играл бликами на тусклом латунном диске маятника. Джонатан потянулся к часам, схватил черный длинный трос. Часы остановились.

Странное путешествие по дому закончилось, и Джонатан погрузился в молчание. Казалось, он о чем-то думает. Потом дядя подошел к камину, пошевелил угли и подбросил еще одно бревнышко. Забрался поглубже в кресло и указал рукой на зеленое кресло сбоку от камина.

– Присядь-ка, Льюис. Давай побеседуем.

Льюис напугался, не отругает ли его дядя за ту нелепую слежку. Но было не похоже. Голос у Джонатана все еще был напряженным, но звучал вполне дружелюбно, да и внешне дядя совсем не казался злым. Льюис сел, наблюдая за тем, как мужчина разжигает кальян. Он был выполнен в виде испанского военного корабля, а чаша наверху – в виде вороньего гнезда на главной мачте. Само судно было заполнено водой, охлаждающей пар, а на носу галеона стоял боцман и курил трубку. Из кормы торчал шланг с черным резиновым мундштуком. Если дунуть в шланг, поднимался дым: от вороньего гнезда – густой колонной, от трубки боцмана – тоненькой струйкой. Если Джонатан случайно наливал в кальян слишком много воды, трубка у боцмана булькала и выпускала несколько пузырьков.

Когда Джонатан наконец раскурил кальян, он набрал полный рот пара, медленно выпустил его и сказал: «Знаешь, Льюис, мне кажется, лучше, чтобы ты немного боялся, чем чтобы думал, что твой сварливый дядя съехал с катушек на старости лет».

– Ты не сварливый, – нахмурился Льюис.

– Зато остальное тебе кажется вполне вероятным, – коротко усмехнувшись, заметил Джонатан. – Ну, после сегодняшнего я бы не стал тебя винить.

Льюис залился краской:

– Нет, дядя Джонатан, я не то имел в виду. Ты ведь знаешь, что я не считаю…

Джонатан улыбнулся:

– Конечно. И все же, наверное, лучше тебе кое-что узнать об этих часах. Не могу рассказать всего, потому что сам до конца не уверен. Порой мне и вовсе кажется, что я не знаю о них почти ничего. Но тем, что мне известно, я поделюсь.

Откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, бородач снова выпустил клуб дыма. Льюис подался вперед. Мальчик то сцеплял, то расцеплял руки в нетерпении и все смотрел на дядю Джонатана. Выдержав театральную паузу и медленно затянувшись из кальяна-галеона, тот, наконец заговорил.

– Я не всегда жил в этом доме, Льюис. Сказать по правде, я переехал сюда всего пять лет назад. Раньше я жил на Спрус-стрит, неподалеку от водопроводной станции. Но после смерти владельца этот дом продавали за бесценок, и я смог поселиться по соседству со своей лучшей подругой – миссис Циммерманн.

– А кем был прошлый хозяин дома? – перебил Льюис.

– Как раз хотел рассказать. Его звали Айзек Изард. Инициалы похожи на римскую цифру два – II, ты наверняка замечал их по всему дому. Они выгравированы, написаны или отпечатаны всюду: на обшивке стен, досках пола, внутри буфетов, коробок с предохранителями, на каминных полках. Рассмотри узоры на обоях в коридоре наверху – и там найдешь эти буквы, – Джонатан ненадолго задумался. – Надо их как-нибудь убрать… а, да, что я там говорил? Айзек Изард – странное имя, правда? Миссис Циммерманн думает, что оно пошло от слова «izzard», которым в некоторых частях Англии называют последнюю букву алфавита, «z». Мне приходится с ней соглашаться, потому что объяснения получше у меня нет, – он затянулся трубкой и устроился в кресле поудобнее. – Итак, я начал говорить, что старик Айзек был колдуном.

– Кем?

Судя по выражению лица, дядя Джонатан вовсе не шутил.

– Этим словом называют ведьм мужского пола, – ехидно пояснил он.

Льюис задрожал. И тут вдруг его поразила неожиданная догадка.

– Ты тоже колдун? – спросил он сдавленным от испуга голоском.

Джонатан посмотрел на мальчика, странно улыбнувшись:

– А что если да? Ты бы испугался?

– Нет. Я к тебе привязался, дядя, так что если хочешь, будь колдуном. Ты ведь от этого не станешь плохим, я уверен.

– Зависит от того, кого назвать плохим, – усмехнулся Джонатан. – Если ты в том смысле, что из меня не выйдет злодея, ты прав. Если же говорить о том, каких высот я могу достичь… Что ж, не уверен. Я салонный фокусник, горазд развлекать публику, хоть и умею побольше, чем вытаскивать кроликов из шляпы и показывать карточные фокусы.

– Например, делать волшебные витражи и вешалки для пальто? – с лукавой улыбкой спросил Льюис.

– Да, именно так. И чтобы уж ты совсем не боялся, сообщу тебе, что миссис Циммерманн тоже волшебница. Хотя в ее случае стоило бы использовать слово ведьма.

– А получше ее назвать нельзя? – робко поинтересовался Льюис.

– Ну, она предпочитает называться ворожеей или чаровницей, но я не могу без смеха выговорить ни одно, ни другое. Для меня она всегда будет старой каргой Флоренс. У нее степень доктора магических искусств, которую она получила в университете Готтингена в Германии. А я всего лишь бакалавр Мичиганского сельскохозяйственного колледжа.

– А что ты изучал? – оживился Льюис. Он как будто проводил собеседование на работу. К тому же было действительно интересно узнать, что изучал дядя Джонатан в колледже. Мама и папа Льюиса оба закончили колледж и часто вспоминали об учебе.

– Что изучал? – Джонатан залился краской. – Ну, что изучал? Сельское хозяйство. Разведение животных и прочее. Я собирался работать на ферме, но потом, когда мой дедушка умер, получил наследство и разбогател. Но вернемся к Айзеку Изарду. Тебе ведь он еще не наскучил?

– Нет, конечно! Расскажи, что дальше. Мне очень интересно.

– Так вот, Айзек был колдуном. Он баловался черной магией – а это худшее, чем может заняться волшебник. Не могу с уверенностью сказать, что уж такого плохого он натворил, но если волшебники могут друг друга оценивать, я бы сказал, что он был злым колдуном. Настоящим злодеем. Миссис Циммерманн со мной согласна. Помнишь, она ведь прожила с ним по соседству много лет. Ты можешь сам ее расспросить, конечно, но, скажу тебе, мы не один вечер провели, стоя в ее саду и глядя на злое лицо Айзека в окне нашей башни. Он держал в руках масляную лампу и ночами напролет смотрел вдаль. Миссис Циммерманн говорит, что он и днем постоянно сидел в этой башне. Похоже, что-то записывал.