– Я знаю все про эту историю, – сказал Уоттон, – и это была одна из самых замечательных вещей, которые Понд когда-либо сделал. Это было дело огромной важности – что-то вроде общественного дела, которое должно сохранять частный характер. Понд дал несколько советов, которые показались излишними, но оказались совершенно точными; в конце же концов он сделал поразительное открытие. Не знаю, в какой связи случилось ему о том помянуть, но, конечно, это нечаянная обмолвка. Впрочем, он тут же поспешил ее замять и сменил тему. Но он определенно спас Англию; к тому же его едва не убили.

– Да ну! – воскликнул Гэхеген.

– Должно быть, тот человек стрелял в него пять раз, – припоминая, сказал Уоттон, прежде чем выстрелил в себя, уже в шестой.

– Я поражен, – промолвил Гэхеген. – Я-то всегда считал Понда самой очаровательной из застольных комедий. Никогда бы не подумал, что он участвует в мелодрамах. Не мудрено, если выяснится, что он разыгрывает волшебную пантомиму. Кажется, сейчас он обрел интерес к театру. Он сам спросил меня, не похож ли он на Полония; но люди злые заметили бы большее сходство со вторым клоуном, истинным простофилей. Я бы представил себе, как вас обоих по волшебству пересадили в рождественскую пантомиму о Хьюберте и Понде. Настоящая арлекинада, с фейерверком, где второй клоун падает на полисмена. Извините, что несу вздор, – вы ведь знаете, что мой несчастный разум переполнен всякой невозможной чушью.

– Забавно, что вы считаете это невозможным, – сказал сэр Хьюберт Уоттон, сводя брови. – Ведь именно это и приключилось с нами.

Сэр Хьюберт Уоттон выказал определенную сдержанность и благоразумную неясность относительно официальных деталей истории, хотя рассказывал ее спустя столько лет близкому другу. В Англии – да, особенно в Англии – бывают грандиозные происшествия, которые никогда не попадут в газеты и явно не предназначены для исторических книг. Здесь достаточно сказать, что под поверхностью, хотя и близко к ней, наметился заговор, имевший целью государственный переворот и поддерживаемый континентальными властями. Были пущены в ход гонка вооружений, секретная подготовка войск и намерение выкрасть государственные бумаги, и опасались, что какую-то часть низших чиновников подкупили либо совратили заговорщики. Так что, когда надо было переправить некоторые, очень частные документы (о содержании которых Уоттон до самого конца сохранил довольно смутное представление) из одного северного порта в особый отдел лондонского правительства, сперва состоялось небольшое и закрытое совещание под председательством сэра Хьюберта, но в маленьком офисе мистера Понда – ведь мистер Понд ведал именно этой проблемой. Кроме него там все время сидел один из первых чинов Скотланд-Ярда. Уоттон привел с собой клерка для какой-то помощи и вскоре нашел предлог отослать его с поручением. Дайер, сыщик из Скотланд-Ярда, тяжелый большеголовый человек с усами, как зубная щетка, методично, если не машинально, объяснял, какие меры предосторожности он сочтет необходимыми. Ему понадобились: бронированный автомобиль с пулеметом, несколько человек с замаскированным оружием, полицейское дознание всех, кто вовлечен в это дело, особенно – тот ящик и пакет, и многое другое.

– Понд сочтет, что все это ужасно дорого, – сказал Уоттон с печальной улыбкой. – Когда речь идет об экономии и сокращении расходов, он – старый либерал. Но и он согласится, что все мы должны проявить особую осторожность.

– Н-нет, – сказал Понд, поджав губы в сомнении. – Не думаю, что проявлю особую осторожность.

– Не проявите! – повторил изумленный Уоттон. – Как же так?

– Конечно же, я ее не проявлю, – сказал мистер Понд. – В подобных случаях здравомыслящий человек не предпринял бы особенных приготовлений. Важные письма не отправляют заказной почтой.

– Простите мою докучливость, – сказал сэр Хьюберт, – но, вообще-то говоря, я слышал, что отправляют.

– Да, это принято, – сказал мистер Понд со сдержанным неодобрением. – Чтобы письмо не потерялось. Теперь же надо, чтобы его не нашли.

– Любопытно!.. – произнес Дайер, предвкушая развлечение.

– Вы не понимаете? Это совсем просто, – отвечал Понд. – Если вам надо, чтобы документ не упал в канаву или в мусорный ящик, чтоб им не разожгли костер и не починили птичье гнездо, – словом, если вы охраняете его от какой-либо небрежности, то лучше всего привлечь к нему внимание, снабдив маркой или печатью, или охранным свидетельством. Но если вам надо, чтобы документ не выследили, не опознали, чтобы он не ушел у вас из рук благодаря хитрости или насилию, то отмечать его нельзя. Заказная почта не обеспечит, к примеру, что вашего почтальона не ударят по голове не ограбят. Она означает лишь то, что почтальон или почта берет на себя ответственность и в случае чего оправдается или возместит утрату. А вам не нужны оправдания или компенсация, вам нужно письмо. По-моему, оно гораздо надежней укрыто от бдительного врага, если никак не помечено и просто отправлено с тысячью других точно таких же.

Припишем природной проницательности, скрытой за деревянным обликом Уоттона и Дайера, то, что парадокс этот восторжествовал. Однако документы оказались чересчур громоздкими, чтоб отправлять их как обычные письма, и после небольшой дискуссии их поместили в один из ящиков, легких и вполне компактных, которые обычно употреблялись для пересылки шоколада и прочей провизии в армию, флот и еще куда-нибудь. Твердоголовый Дайер требовал только охраны и дозорных на важнейших участках пути.

– Потом начнется эта чертова суета, – сказал он, – и нас станут донимать. Как же, вмешательство в свободу личности! В этой проклятой конституционной стране у нас невыгодное положение. Вот если б мы были в…

Он резко замолчал, ибо послышался осторожный стук в дверь, и клерк сэра Хьюберта, скользнув в офис, сообщил, что поручение выполнено. Сэр Хьюберт сперва не обратил на него внимания, хмуро глядя на железнодорожную карту, изучая предстоящий маршрут; Дайер же пытливо исследовал белый сосновый ящик, который уже выбрали и прислали для образца. Но мистер Понд приметил клерка и невольно подумал, что тот и впрямь стоит внимания. То был молодой человек по фамилии Фрэнкс, светловолосый, приятный на вид и прилично одетый; но его широкое лицо было таким, что казалось, будто голова крупна для тела, а сам он – карлик или горбун. Среди других причин пристального внимания было то, что клерк явно смущался, когда безмолвно передавал бумаги начальнику; и, что немаловажно, вздрогнул, увидев сыщика.

Состоялось и второе совещание (если можно так назвать), в ходе которого все пришли к единому мнению: стратегическим центром операции будет железнодорожный узел в Средних графствах. Случилось так, что партию ящиков вместе с почтовыми тюками должны были переместить там с одного поезда на другой, который подъедет позже к той же платформе. Именно в этом месте и могли как-то вмешаться; боюсь, что в своем неохотном компромиссе с Британской конституцией Дайер кое-что нарушал, в частности, останавливал, задерживал и проверял всех, прибывающих и отбывающих.

– Я сказал нашим людям, чтобы они даже нас не выпускали без тщательной проверки, – сказал он, – а то еще кому-нибудь взбредет в голову одеться мистером Пондом.

– И то правда, ведь скоро Рождество, – меланхолично сказал мистер Понд. – Значит, мы должны оставаться на станции. Да, это не в духе праздника…

В самом деле, трудно представить что-нибудь более пустынное, чем одна из боковых платформ на безлюдной станции в унылый зимний день, разве что зал ожидания третьего класса, где можно укрыться от зимнего ветра. Зал ожидания еще безотрадней, чем платформа, от которой там отдыхают; увешан он объявлениями, которые никто не стал бы читать, расписаниями поездов, пыльными планами железных дорог, снабжен (в особом углу) поломанными ручками, которыми некому писать, и засохшими чернилами, а оживляет его одно цветное, но тусклое пятно – выцветшая реклама страховой компании. Случайный взгляд, наверно, счел бы, что в такой Богом забытой глуши нельзя справлять Рождество; но мистер Понд выказал стоическую бодрость, удивляя тех, кто знал его кошачью любовь к уютной домашней рутине.