- Вот стервец! - с удивлением проговорил Володя.
- Что вы сказали! - взвился Стулов. - Товарищ капитан, прошу занести его слова в протокол. Меня публично оскорбили!
- Занесем, занесем, - процедил сквозь зубы Соселия. - А сейчас не мешайте, дайте людям разобраться.
- А я и не мешаю! - повысил голос Стулов. - Что вы меня обрываете? Наоборот, хочу внести ясность, объяснить Роману Николаевичу и его коллегам, каково истинное положение вещей.
- Мы вас внимательно слушаем, - пригласил Иконников. - У вас есть что-нибудь сказать?
- Да, у меня есть, что сказать. Я работал с Владимиром Сергеевичем и хорошо его знаю. Он человек исключительной скромности и выдержки, чем часто вредит себе, как в данном случае. Но тогда я скажу за него. Вы позволите, Владимир Сергеевич?
Тот молча кивнул, сохраняя на лице выражение холодного достоинства.
- Товарищи, - заговорил Стулов, обращаясь к ученым, - лично для меня было большой неожиданностью узнать, что глубоко мною уважаемый Владимир Сергеевич Колесников существует в двух, так сказать, экземплярах. И в отделении милиции, и сегодня я внимательно, следил за полемикой. Как бывший сослуживец Владимира Сергеевича, я, поверьте, очень хотел бы узнать, кто из них настоящий, а кто искусственный, и мне это в принципе все равно. Однако, как показал ход дискуссии, объективно установить истину невозможно.
- Нет ничего проще, - перебил его Володя. - Нужно произвести микроскопический анализ тканей.
- Отрезать ногу? - насмешливо бросил через плечо Стулов. - Мы кажется, уже поднимали этот вопрос.
- А что это даст? - спросил Семен Миронович Володю.
- Как что? Я же говорил. Искусственные белки состоят поровну из правых и левых молекул, а природные только из правых.
Семен Миронович сделал скептическую гримасу.
- Если рассуждать строго, это тоже не доказательство. Вполне возможна аномалия.
- Совершенно верно, - поддакнул Стулов. - Необходима осторожность в выводах. Да и зачем нужны анализы, если существует сколько угодно косвенных свидетельств, убедительно показывающих, кто из двойников настоящий, а кто искусственный. Разрешите, я приведу их.
...Нет, не зря Лидочку мучили дурные предчувствия, не случайно ей сегодня под утро приснился дурной сон (был такой сон, будто они с Володей купаются в мутной воде). За минувшие дни Стулов основательно подготовился к консилиуму. Он вдруг сразу изменил поведение - стал спокоен, собран, говорил точно, убедительно. Он высоко отозвался о человеческих и деловых качествах своего бывшего подчиненного, кратко рассказал историю с проектом, поведал о злобных свойствах двойника, о том, как Владимир Сергеевич вынужден был покинуть институт и переехать в Григорьевск - обо всем, что уже говорил в милиции, только гораздо обстоятельнее, убедительнее, с привлечением новых фактов, не известных даже Володе.
...Стулов набирал круги, поднимаясь все выше и выше. Назвал Володю типичным примером разрегулированной системы, указал на откровенное невежество в понимании им сущности жизни, на антинаучность его суждений и так далее и так далее.
С волнением и гневом наблюдала Лидочка, как Стулов, ловко оперируя притянутыми за уши аргументами, выпячивая выгодные для Владимира Сергеевича мелочи и пряча важное, но невыгодное, рисует перед участниками консилиума образ честного, скромного изобретателя Владимира Сергеевича Колесникова, выпустившего из-под контроля собственное творение.
- Ну и прохвост! - шептал Володя, мрачно глядя на разошедшегося врага.
И образ, надо сказать, вылепливался довольно убедительный. Лидочка могла видеть это по лицам ученых - заинтересованным и серьезным. Никто не прерывал Стулова, как прерывали Володю, напротив, слушали внимательно, и даже скептически настроенный Виктор Иванович время от времени кивал в знак согласия.
"Да что такое? - с отчаянием думала Лидочка. - Заворожил он их, что ли, своей болтовней?" Положение со всей очевидностью складывалось не в пользу Володи. Лидочка никак не могла ожидать, что даже лучшие, благородные черты его характера, вывернутые наизнанку и лживо истолкованные, могут быть использованы ему во вред.
Володя сидел злой и растерянный, иногда не выдерживая и вставляя реплики, еще больше ухудшая этим дело.
- Фарисейские штучки! - сказал он один раз в раздражении, на что Стулов тут же ответил, поводя рукой в его сторону: - Вот, пожалуйста! В этом оп весь.
Лидочка пыталась удерживать его, но без успеха. Володя с головой ушел в полемику и ничего не замечал. Из участников консилиума, кроме Лидочки и Володи, только Соселия, кажется, знал подлинную цену стуловскому врапыо, о чем можно было судить по его внешнему виду.
Он стоял в стороне, сложив на груди руки, и с мрачным видом слушал обнаглевшего вру па. Надо было что-то делать, спасать положение...
В этот критический момент дверь приотворилась, негромкий голос позвал Соселию по имени-отчеству. Лидочка увидела шофера, который привез их на консилиум. Наконец-то! Все время, пока шла дискуссия, она сидела как на иголках, поглядывая на дверь, веря и не веря, что удастся привезти на консилиум Гончарова.
Соселия переговорил с шофером и сделал Лидочке знак рукой.
- Я за Гончаровым поехала, - радостно шепнула она Володе, поднимаясь. Получила и ответ короткий кивок и быстро вышла из кабинета.
- Мигом туда н обратно, - нрпка.чал Соселия шоферу.
Лидочка поспешно одевалась...
В аэропорт они приехали вовремя. Выходя из машины, Лидочка услышала объявление о прибытии московского самолета. Постояла, нервничая, минут десять у выходных ворот и увидела Гончарова, который шел в толпе пассажиров. Он тоже увидел Лидочку и помахал ей издали рукой. Его бородатое лицо под фетровой не по сезону шляпе улыбалось...
- Ну, рассказывайте, что у вас тут стряслось, -сказал Гончаров, когда машина тронулась. - Только коротко и главное, потому что времени у нас немного.
И Лидочка стала рассказывать...
А вот и снова институтский городок. За час, пока Лидочка ездила, основательно стемнело, и в погруженном во тьму вестибюле светилось только окошко швейцарской конторки.
Дверь им открыла пожилая женщина-швейцар, впустив без всяких разговоров (видно, ее предупредили).
