– С этим письмом срочно отправляйтесь во Франкфурт-на-Майне – чем раньше, тем лучше, – сказал связник. – В Берлине очень неспокойно.

Рихарду и самому не нравилась обстановка в Берлине – тут было не то чтобы беспокойно или опасно, тут было душно; он хорошо помнил этот город девятнадцатого года, свой собственный арест на перроне Берлинского вокзала – столичные шуцманы выследили его и препроводили в кутузку, из которой был только один выход – к стенке, где производили расстрелы. Но Берлин в девятнадцатом году был не тот, что, скажем, в году восемнадцатом, когда кайзер Вильгельм Второй бежал за границу – Рихарда освободили. Помогли берлинские друзья. Препроводил Рихарда на вокзал усиленный полицейский конвой.

Кстати, именно в девятнадцатом году Рихард стал членом Коммунистической партии Германии. Членский билет за номером 08678 он получал здесь, в Берлине. Сама компартия к этой поре уже полгода находилась в подполье.

Встреча со связником происходила в довольно шумном и многолюдном заведении под названием «Баварская пивная» – когда вокруг много людей, то и затеряться легче, и уйти от ищеек проще. Рихард оглядел огромный зал – здесь находилось не менее сотни человек. За отдельным столом, недалеко от них, сидели полицейские – пять шуцманов в черной форме, пили пиво и ели сосиски. Присутствие полицейских нисколько не встревожило связника.

Что обрадовало Рихарда, так это рекомендательное письмо, которое он только что получил, письмо было адресовано главному редактору «Франкфуртер цайтунг» – газеты, которую Зорге хорошо знал и в которую иногда посылал материалы из Шанхая, газета охотно печатала их, так что найти общий язык с изданием ему будет нетрудно.

– Газета тесно связана с концерном «Фарбениндустри», защищает его интересы; изредка бьет тяжелым молотом по коммунистам, отличается некой буржуазной чопорностью, но все-таки не впадает в такие крайности, как «Ангрифф», – проговорил связник и неожиданно произнес «постороннюю» фразу: – Вы обратили внимание, что ныне в Берлине очень поздно цветут каштаны?

Зорге понял, что со спины к ним приближается человек, связник его видит, а Рихард нет.

– Да, – сказал Зорге, – я даже хочу написать специальную статью о каштанах Берлина, это интересная тема.

– Чего изволите? – раздался просквоженный голос над головой Рихарда. Это был официант. – Простите, что не мог так долго подойти к вам – слишком много посетителей.

– Ничего страшного, – связник успокаивающе махнул рукой, – принесите нам по паре кружек холодного баварского пива и копченые сосиски с капустой. – Пояснил Рихарду: – Это фирменное здешнее блюдо. Нигде в Берлине так вкусно не готовят копченые сосиски с тушеной капустой. – Махнул рукой официанту: – Быстрее! Одна нога здесь, другая там.

Официант исчез, Рихард перестал ощущать его спиной.

– Говорят, на газету «Франкфуртер цайтунг» имеет особые виды сам Геббельс – он собирается превратить ее в издание, способное влиять на умы интеллигенции. Гитлеру очень важно приручить интеллигенцию, сделать ее карманной, и эту задачу он поручил Геббельсу.

– Скажите, а имела эта газета когда-нибудь собственных корреспондентов в Москве?

– Никогда не имела. Для этого нужны большие деньги, а «Фарбениндустри» не очень-то любит раскошеливаться – это раз, и два – для Москвы эта газета мелковата. Даже если она пошлет в Россию своего корреспондента, Наркоминдел может его не аккредитовать, и это хорошо понимают и в Берлине, и во Франкфурте… Так что, дорогой друг, неожиданная встреча, которой вы опасаетесь, исключена совершенно.

– Все, вопрос снят, – сказал Зорге.

Связник кивнул, потом щелкнул ногтем по золотой заколке, украшенной фашистским значком.

– Вам надо подумать о вступлении в национал-социалистическую партию… Хотя это непросто. – Связник вновь несколько раз стукнул ногтем по золотой заколке.

– Надо, – согласился с ним Зорге, – только я пока не знаю, с какого боку к этому можно подступиться.

– Коричневые рубашки имеют досье на всех членов компартии – им удалось захватить архивы полиции, которые составлял сам Зеверинг, в этом архиве есть и ваше дело, Рихард, это совершенно точно. При вступлении в партию они обязательно извлекут дело…

– Выкрасть его нельзя?

– Исключено.

– Тогда что посоветуете делать?

– Вступить в партию, находясь в Японии. Это будет проще. И куда менее опасно. Раз в шесть, Рихард.

На следующий день Зорге выехал во Франкфурт. Обстановка в этом городе была проще, сердечнее, чем в Берлине, дышалось тут легче, коричневые рубашки встречались реже.

В конце дня Зорге появился в кабинете главного редактора «Франкфуртер цайтунг» – грустного плотного господина в дорогих роговых очках.

– Я читал все ваши статьи, господин Зорге, – сказал главный редактор, – это очень интересные материалы… Готов печатать вас и впредь, готов предоставить свою аккредитацию в Токио, но… Вот тут есть одно «но».

– Какое же? – недоуменно поинтересовался Зорге.

– Все кадровые вопросы ныне решает партийный комиссар, приставленный к газете.

Зорге ощутил, как внутри у него что-то тревожно сжалось, он невольно насторожился – о комиссарах связник ничего не сказал. На лице же его ничего не отразилось, по-прежнему сияла доброжелательная улыбка, хотя через несколько мгновений появилось новое выражение – этакая легкая высокомерность.

– И давно введен этот новый порядок, господин главный редактор? – спросил он построжевшим голосом – Рихард продолжал вести свою игру, выхода у него не было.

– Три дня назад. Берлин потребовал это в обязательном порядке, и мы вынуждены были подчиниться, – проговорил главный редактор виноватым тоном. – Ну что, пойдем к партийному комиссару?

– Пошли. – Зорге сожалеюще кашлянул и поднялся из мягкого кресла, в которое его усадил главный редактор.

Кабинет комиссара находился на этом же этаже, в другом конце коридора, застеленного длинной бежевой дорожкой, и был больше, солиднее кабинета главного редактора и обставлен был богаче.

За огромным столом размером не менее футбольного поля сидел тщедушный большеухий человек с прыщавым лицом, щучьим прикусом узкого рта и бесцветными глазами.

Прежде чем войти в кабинет партийного комиссара, главный редактор робко стукнул костяшками пальцев в дверь один раз, другой, дождался, когда хозяин кабинета ответит и лишь потом удовлетворенно кивнул: начальство разрешило…

При виде Зорге комиссар приподнял одну бровь и презрительно оттопырил нижнюю губу.

Зорге невозмутимо осмотрелся, потом глянул в лицо партийного босса газеты и произнес громко:

– А ты, старый пердун, неплохо, однако, устроился…

Главный редактор, не ожидавший такой фамильярности от человека, который собирался представлять интересы газеты на международной арене, но еще не получил на это «добро», даже съежился невольно, под очками, в выемках глаз, у него замерцал испуганный пот. Комиссар подтянул нижнюю губу, водворил на место бровь и удивленно воззрился на Зорге: таких речей в этом кабинете еще никто себе не позволял…

– И, судя по размерам кабинета, ты трескаешь уже не овсяную кашу, сваренную на воде, которую мы с тобою жрали на фронте во Фландрии, а питаешься форелью, копченым французским сыром, провансальской ветчиной, марокканскими сардинами, египетскими авокадо и свежайшими свиными отбивными, привозимыми из самого «Чрева Парижа». А, старый доходяга Юрген?

Комиссар поспешно, обеими руками замахал на главного редактора, выгоняя его из кабинета: пшел отсюда, пшел! – и главный редактор, вспотев еще больше, поклонился шутовски, будто находился на костюмированном балу, и проворно выкатился за дверь.

– Э-э-э, – обеспокоенно заблеял комиссар, он не мог врубиться в ситуацию, не понимал, что за посетитель появился у него в кабинете, чего ему надо и вообще что происходит, – э-э-э.

– Не блей, не блей, Юрген, тебе это не идет.

– Вы кто? – наконец выдавил из себя комиссар. – Что-то я не пойму…