– Но, разумеется, я буду по тебе скучать, дружище, – проговорил Хью с напускной небрежностью, которая вдруг заставила Руперта растрогаться. Ведь Хью, как и их сестра Рейчел, всегда становился нарочито небрежным, если слишком уж волновался.

– Меня, конечно, могут и не взять, – отозвался Руперт. В свои слова он не верил – просто не знал, чем еще приободрить брата.

– Возьмут, конечно. Жаль, что от меня теперь маловато пользы. Черт, бедные поляки. Если бы русские не подписали тот пакт, вряд ли бы он осмелился так далеко зайти.

– Гитлер?

– Кто же еще! Хотя у нас был год отсрочки. Надеюсь, мы потратили его с умом.

Уже в Баттле Руперт произнес:

– Припаркуюсь около «Тиллса», да? Нам все равно там кучу покупок делать.

За следующий час они приобрели четыре дюжины банок для консервирования Kilner, дезинфицирующее средство, керосин, двадцать четыре фонарика с запасными батарейками, три оцинкованных ведра, жидкое и обычное мыло в огромных количествах, четыре примуса, кварту денатурата, шесть грелок, две дюжины лампочек, фунт полудюймовых гвоздей и два фунта – покрытых оловом, шесть катушек черной нитки и упаковку иголок для швейной машинки. А вот ткани для затемнения окон в магазине осталось всего три ярда. «Возьмем, все равно пригодится», – сказал Хью Руперту.

В аптечном отделе они добыли водичку от коликов, гидроксид магния, детское масло, мыло Vinolia, шампунь Amami, арроурут и солевое слабительное «Эндрюс ливер солтс». Еще Руперт купил черепаховую заколку для Клэри, которая решила отрастить челку и теперь напоминала ему собачку. Затем они забрали два ящика продуктов – один утром заказала Дюши, а второй – Вилли. Купили сигареты Passing Cloud и Goldflake – для Рейчел и опять же для Вилли. Руперт приобрел журнал о светской жизни Tatler для Зоуи, а Хью – экземпляр книги «Как зелена была моя долина» для Сибил, которая любила читать новинки, а на эту были хорошие отзывы. Потом Руперт с Хью вновь сверились со списком – и поняли, что в этом магазине не продается вода Malvern для Дюши.

– Что еще?

– Нечто похожее на «бар шей мор»?

– Мозг барашка, – со знанием дела расшифровал Хью. – Для Уиллса. Сибил считает, что без еженедельной порции он не выживет.

Поэтому они отправились к мяснику, и тот им сообщил, что буквально минуту назад позвонила миссис Казалет-старшая с просьбой отложить для нее говяжий язык, а один в лавке, к счастью, остался, и мясник как раз положил его в рассол, поэтому перед готовкой надолго замачивать его не надо, передайте кухарке. «Если вы не возражаете, сэр», – добавил мясник. Он привык, что если дамы не приходили за заказом лично – что случалось редко, – то заезжал мистер Тонбридж. Джентльмены совершают покупки – верный знак, что снова творится черт-те что, думал мясник, заворачивая бараний мозг в пергаментную, а затем и в обычную оберточную бумагу. Неподалеку подметал пол мальчишка – дело близилось к закрытию, и мяснику пришлось его одернуть, чтобы тот ненароком не изгваздал брюки джентльменов грязными опилками.

На улице прибавилось народу: туда-сюда бродили, то и дело с несчастным видом заглядывая в витрины, беременные женщины, за которыми по пятам следовали бледные детишки.

– Эвакуированные, – заметил Руперт. – Нам, думаю, еще повезло. Уж лучше детский приют. По крайней мере, вши малышам не грозят, да и они не жалуются, что слишком тихо и скучно или что не могут поесть.

– Не жалуются?

– Ну, Сибил говорит, что миссис Криппс говорит то, что мистер Йорк слышит, что говорит мисс Бут.

– О господи!

Когда они сели в загруженную покупками машину, Хью вдруг сказал:

– Как думаешь, детям стоит оставаться на месте?

– Ты про наших ребят? – удивленно переспросил Руперт.

– Да.

– Ну, а куда их еще? Точно не в Лондон.

– Отправить в глубь страны. Подальше от побережья. Что, если начнется вторжение?

– Ох, право слово, мы не можем заглядывать так далеко. Прикури мне сигаретку, а?

– Что думает Сибил? – продолжил Руперт, когда брат выполнил просьбу.

– Она колеблется. Хочет в Лондон, за мной приглядывать. Я на такое, разумеется, не согласен. И мы чуть не поссорились, – добавил Хью, вновь изумляясь тому, как это было непривычно и жутко. – В конце концов я заткнул ее словами, что поселюсь с тобой. Ложь, конечно, ведь я знаю, что тебя в Лондоне не будет. А Сибил не в курсе. Она просто слегка на взводе. Семье лучше держаться вместе. Я-то все равно буду приезжать по выходным.

– А ночевать будешь у вас дома?

– Посмотрим. Если найду прислугу. А если нет, то у меня всегда есть клуб. – И перед глазами Хью пронеслась череда бесконечных тоскливых вечеров в компании тех, с кем ему совершенно не хотелось эти вечера проводить.

Руперт, знающий, насколько брат любит семейный уют, тоже на краткий миг представил одинокого беднягу Хью в клубе и сказал:

– Ты ведь можешь ездить туда-сюда в поездах вместе со Стариком.

Хью покачал головой.

– Кто-то должен оставаться в Лондоне на ночь – это самое время для авианалета. Не могу же я заставлять парней одних справляться со всем на причале.

– Тебе будет не хватать Эдварда, верно?

– И тебя тоже. Все равно таким развалинам, как я, выбирать не приходится.

– Но кто-то ведь должен поддерживать огонь в домашнем очаге.

– Знаешь, старина, сейчас его лучше притушить. – Немного помолчав, Хью вдруг добавил: – Ты единственный из моих знакомых, кто пыхтит во время смеха.

– Ужас, правда? Меня в школе дразнили Заводом.

– Ни разу не слышал.

– Потому что тебя почти всегда не было.

– Ох, ну, скоро мы поменяемся местами.

Тон Хью, такой горький и при этом кроткий, тронул Руперта, и тот машинально бросил взгляд на обернутую в черный шелк культю, что лежала на колене брата. Господи! Ему представилось, каково это – на всю жизнь остаться без кисти, которую оторвало взрывом. Рука, конечно, все-таки левая… Но я-то левша, думал Руперт, и мне пришлось бы куда тяжелее. Эти мысли заставили его слегка устыдиться собственного эгоизма, и он, желая подбодрить брата, произнес:

– Твоя Полли – настоящее сокровище. И с каждым днем становится все краше.

И Хью, чье лицо просветлело, тут же отозвался:

– Разве она не прелесть? Только, бога ради, ей об этом не говори.

– Я и не собирался, но почему бы и нет? Всегда говорю такие вещи Клэри.

Хью открыл было рот, чтобы сказать, мол, это другое дело, но передумал. С его точки зрения, хвалить красоту тех, кто ею на самом деле не обладает, – вполне приемлемо. А вот действительно красивым людям говорить такое нельзя.

– Не хочу внушать ей разные мысли, – расплывчато пояснил он.

И Руперт, зная, что на языке Казалетов это означает «задирать нос» – ведь и он был взращен с синдромом единственного-и-неповторимого, – счел, что лучше – или проще – согласиться.

– Разумеется.

Реймонд Касл и его старшая дочь сидели в «Лайонз» на Тоттенхэм-Корт-роуд.

– Папочка, в сотый раз повторяю: у меня все в полном порядке. Честно.

– Пусть так, но мы с твоей матерью хотели бы забрать тебя за город, к нам и остальным членам семьи.

– А я очень хотела бы, чтобы вы перестали относиться ко мне как к ребенку. Мне уже двадцать!

Да знаю, подумал Реймонд. Если бы он действительно считал ее ребенком, то попросту приказал собрать чертовы сумки, сесть в машину и ехать вместе с ним, старой перечницей и гувернанткой. А теперь ограничивается каким-то «хотелось бы»…

– И в любом случае сегодня я не могу никуда поехать. У меня вечеринка.

Воцарилось молчание, во время которого Реймонд привычно и, как это часто бывало, неудачно пытался не вспылить, а потом устало понял, что сил на это у него все равно уже не осталось. Дочь победила – ведь она так обескураживающе напоминала Джессику в те времена, когда он на ней женился, правда, без той романтичной невинности и юной неискушенности, что так его пленили. Золотистые волосы Анджелы, которые она еще год назад очаровательно стригла «под пажа», теперь были зачесаны с ровным пробором по центру и заплетены в тугую косу, открывая лицо с идеально выщипанными бровями, аккуратным неброским макияжем и алыми губами. Сегодня Анджела была в приталенном льняном пальто светло-серого цвета с пятном янтарного шифонового шарфика на бледной шее. Выглядела она очень модно – изящно, как назвал это Реймонд, – однако держалась крайне отстраненно. Что тоже помогло ей одержать над ним победу – она совершенно равнодушно уходила от разговора, лишь бросала в ответ на любые вопросы пустые, избитые клише. «Я в порядке». «Ты их не знаешь». «Я уже не ребенок». «Ничего особенного». «А какая разница?»