– Ну что, понял он, что придется оставить меня в покое? – нетерпеливо осведомляется клиент.

Люси наклоняется к нему и шепчет, как будто стараясь, чтобы ее не услышал аристократический призрак:

– Ответ барона де Мериньяка сводится к тому, что факт уплаты денег агентству недвижимости не придает никакой законной силы вашему обладанию этим имением.

– Но оно мое! – восклицает живой.

– Нет, мое!

– Пусть привидение проваливает!

– Пусть даже не мечтает! Я никогда не уйду!

– Он говорит, что в данный момент не имеет такого намерения, – лаконично переводит Люси.

Кресло англичанина окружают кошки. Пугать его они не собираются, им достаточно продемонстрировать численность. Борзая снова зевает, показывая ширину и глубину глотки, а также отсутствие всякого интереса к смехотворным соперникам, которых она легко могла бы смахнуть своей длинной лапой.

Люси подыскивает слова, сплетая и расплетая пальцы.

– По-моему, вам следует вступить в переговоры, месье Кларк. Начните с того, что перестаньте называть его «привидением»: неприкаянные души этого не терпят. Лучше использовать слова «барон» и «господин барон». Почему бы вам не поделить замок? Оставьте ему часть, к которой он привык, а себе возьмите остальное. Я бы выступила посредницей по части работ в саду, конкретно – при решении вопроса рубки столетнего дерева, которая сильно его раздражает.

– И речи не может быть о каких-либо переговорах с этим облачком ядовитых паров! Хватит с меня переговоров с агентством недвижимости, загнавшим мне замок втридорога. Мне пришлось истратить все накопления, и я не хочу отказываться от части собственности ради прихоти этого паразита, которого даже пощупать нельзя!

Люси корчит неприязненную гримасу и еще ближе наклоняется к англичанину:

– Настоятельно вас прошу не оскорблять его, иначе ситуация усугубится.

– Кем меня обозвал этот ростбиф? Облаком испарений? Паразитом? На себя бы полюбовался, шмат гнилого мяса!

Габриель удивлен открытием: оказывается, существует расизм, направленный против мертвых, и расизм, направленный против живых. Но он предпочитает не вмешиваться.

– Понимаете, месье Кларк, требования барона Мериньяка, напоминающего, что это и его дом, тоже надо принимать во внимание.

– Юридически у него нет никаких прав. Он попросту сквоттер!

– Хотите привлечь его к суду? Добиться, чтобы его выселил судебный исполнитель или полиция? – насмешливо спрашивает Люси.

– Нет, вы! Вы – моя полиция по борьбе с привидениями. Потрудитесь вымести из моего замка этого надоедливого типа.

– Следите за своей речью, он нас слышит. Как бы вам объяснить… Испанские конкистадоры, высадившиеся в 1492 году в Америке, тоже располагали официальными бумагами, передававшими им в собственность берега, к которым они пристали… При этом индейцы жили там уже не одно столетие.

– Не вижу никакой связи!

– Конкистадоры тоже взялись искоренять докучавших им дикарей. Но с точки зрения индейцев они были чужестранцами, с воровскими целями посягнувшими на землю, где они родились и где испокон веку жили их предки. Вопрос точки зрения, не более того.

Уильям Кларк хмурится.

– Я никуда не уйду. Раз вы не в состоянии помочь мне выгнать привидение, я обращусь к более квалифицированному медиуму. У меня их целый список. Есть другие специалисты, не такие известные, но, наверное, более умелые.

– Поймите, месье Кларк, я не очень представляю, что еще вам порекомендовать, кроме дипломатии. Ожесточение ничего не даст. В любом случае, не уверена, что вы сможете возобладать. Так или иначе, привидение находится у себя дома. Это его территория, он знает ее как свои пять пальцев.

Раздосадованный англичанин привстает в кресле.

– Вы что же, на его стороне?

– Нет, просто пытаюсь найти наилучшее решение для всех.

– Это уже чересчур! Не стану терять здесь больше ни секунды.

Посетитель встает, его удивленная собака, повернув морду к двери, – тоже.

– Так или иначе, вы должны мне за прием сто пятьдесят евро, – напоминает Люси.

– Я очень разочарован! Зарубите себе на носу, вы обо мне еще услышите.

Уильям Кларк достает купюры и презрительно кидает их на пол.

Люси обращается к неприкаянной душе:

– Поверьте, я огорчена. Я сделала все, что могла.

– Отныне с сантиментами покончено. Больше я не стану заботиться об его выживании. Есть люди, которым так и тянет отвесить то, чего они недополучили в детстве.

– Не пойму, о чем вы.

– Например, об оплеухах.

– Давайте без жестокостей, – просит она. – Очередной тупица, только и всего.

– Впредь я буду тыкать его носом в его собственные противоречия.

Блуждающая душа барона готовится ретироваться, но тут замечает другую блуждающую душу – писателя.

– Турист? – осведомляется барон.

– В некотором роде. Я скончался сегодня утром.

– Неужели? Ну, так готовьтесь к куче сюрпризов.

– Признаться, я и сейчас не жалуюсь на скуку.

– Почему же вы здесь?

– Хочу выяснить, кто меня убил.

– Типичное занятие новопреставленного…

Барон делает реверанс и, указывая на женщину-медиума, дает понять, что Габриель в хороших руках.

Люси сбрасывает туфли и падает в кресло. Звонит ее мобильный телефон, но она не обращает внимания на звонки. Ее окружают кошки, соревнующиеся за право лизнуть ей руку. Габриель, вертясь вокруг своей оси, снижается и приближается к ней.

– Вы должны мне помочь, мадемуазель Филипини.

– Надеюсь, хоть вы не будете меня упрекать в недостаточном профессионализме.

– Повлияйте на материальный мир, эта способность есть только у вас.

– Каким образом?

– Разберитесь с моей смертью.

– Я не следователь.

– Без вас я как без рук. Все равно что рыба-прилипала без акулы.

Она косится на снова принявшийся звонить телефон, видит, кто звонит, и нажимает отбой.

– Знаете, для новопреставленного вы ведете себя вполне прилично. Большинство жалуются на судьбу и напрочь забывают о чувстве юмора. А у вас оно хоть как-то теплится.

Соображая, как к ней подольститься, он вспоминает фразу, которую от нее слышал: «Каждый находится в плену истории, которую рассказывает себе о себе самом». Выходит, он не проявляет к ней никакого сострадания. С самого начала он ее использует, не проявляя к ней самой ни малейшего интереса. Точно так же поступают все ее клиенты, эгоистично считающие самой главной на свете проблемой свою собственную.

– Расскажите мне свою историю, мадемуазель Филипини.

– Надо же, вы вдруг перестали созерцать собственный пуп?

– Простое любопытство духа, чей путь окончен, к тому, чей путь только начинается…

Люси выходит в свою комнату, возвращается с огромной матерчатой куклой-клоуном и сажает ее в кресло.

– Я воспользуюсь этой куклой, чтобы понять, куда мне смотреть. Смотрите ей в глаза, чтобы поймать мой взгляд. Так нам обоим будет удобнее беседовать.

Женщина-медиум смотрит на оскаленную клоунскую физиономию, и у Габриеля наконец создается впечатление, что она смотрит на него.

– Вы действительно хотите узнать мою историю?

Она закутывается в шаль, подпускает к себе кошек и начинает спокойно рассказывать о своей жизни.

«Я родилась в Савойе. У моего отца была бойня домашней птицы. Мать помогала ему с бухгалтерией, готовила еду, занималась хозяйством. Я была у них единственным ребенком.

С восьмилетнего возраста у меня начались мигрени. Я уходила в себя, застывала, сидела в темноте – случалось, по два дня кряду. При любом шуме, при любой вспышке света я вскакивала, и у меня начинала раскалываться голова, наступала стадия невыносимой гиперчувствительности.

Меня водили по всем окрестным врачам, я глотала все мыслимые и немыслимые лекарства, но ни одно существующее средство не помогало. Из-за постоянных пропусков занятий в школе я все больше отставала. Я была хуже всех в классе, соседи смотрели на меня как на инвалида, хотя никто не знал толком, в чем моя проблема. Со мной разговаривали как с умственно неполноценной.