Максим Аркадьевич смотрел на листы А4, разложенные в каком-то порядке на столе, и что-то помечал в них карандашом, нагнувшись над столом, одной рукой взлохмачивая волосы. Пиджак он накинул на спинку стула, галстук снял, рубашка была расстёгнута почти до середины. Маша стояла рядом, со стопкой листов, и подавала один за другим Максиму, что-то при этом говоря. Оба замерли, когда на пороге появилась Мира, и проводили взглядом, пока Мира шла к Максиму и протягивала банку.

– Открой, пожалуйста, – она потрясла банкой прямо перед носом обладателя взъерошенной шевелюры.

– Пожалуйста, – спокойно ответил тот и окинул Миру взглядом от высокого хвоста до пальцев ног.

Мира развернулась вокруг своей оси и вышла. Отчего-то улыбаясь от уха до уха.

Через полчаса из дверей кабинета вышли двое, Мира как раз выключила плиту и накрыла салатницу пищевой плёнкой. Маша часто моргала, глядя на Миру в растерянности, а Максим двинулся к входной двери, чтобы открыть её гостье.

– Маша, может, останетесь? – решила проявить вежливость Мира.

– Спасибо большое, – ответила Маша. – Я спешу домой, а вы, должно быть, устали. Дорога, разница во времени и приготовление ужина.

– Да, – мурлыкнула Мира. – Немного устала, но решила побаловать своего любимого ужином. Он очень любит, когда я готовлю ему, правда, малыш? – она перевела взгляд на Максима и лучезарно улыбнулась.

– Правда, – согласно кивнул Максим и вернул улыбку. – Я провожу, – он повернулся к Маше, открыл дверь, вышел вместе с ней и сразу же вернулся, бросил быстрый взгляд на Миру и отправился в ванную комнату.

Непродолжительное время шумела вода, потом появился будущий муж, уже в домашней одежде. Когда он занёс её туда или она и была там, Мира не поняла, да и не хотела задумываться.

Какой чистоплотный ей достался муж, после любовницы и перед едой моет не только руки, но и всё тело. Любо-дорого!

Максим, переодевшись в широкую футболку и спортивные штаны, натянув на ноги самые обычные тапочки для дома, растерял половину своей важности, да и вальяжность, с которой он оглядывал Миру, исчезла, на смену ей пришёл спокойный, немного усталый взгляд, зато ушёл возраст. Несколько лет точно. Мира не приняла бы его за ровесника никогда в жизни, но в таком виде Максим Аркадьевич тянул максимум на Максима, а то и на Макса, и выглядел лет на двадцать пять – двадцать шесть, не старше.

– Ты умеешь готовить? – спросил Максим, когда сел за стол. Ему не удалось скрыть удивления.

– Ты сказал «займись этим», я занялась, – новоявленная хозяйка дома пожала плечами.

– Вообще-то, я имел в виду заказать на дом, – он устало выдохнул.

– Лично ты можешь заказать, а я собираюсь ужинать и спать, – снова пожала плечами Мира.

– Я, пожалуй, съем твой ужин. Что там? Пахнет вкусно, – произнёс Макс, принюхиваясь.

– Ничего особенного. Греческий салат, запечённый картофель, дорадо и солянка, – довольно огласила меню Мультяшка.

– Солянка? Вечером? – Максим поморщился.

– У меня ночь, – ткнула пальцем себе в грудь Мира. – Солянка на завтра, мне захотелось солянки, я её приготовила.

– Ты всегда делаешь то, что тебе хочется? – свернул с кулинарной темы её собеседник.

– Не всегда. Например, мне совсем не хочется выходить за тебя замуж, но я выхожу, – выдохнула она, открывая поочерёдно ящики в поисках столовых приборов.

– О, тут наши нежелания совпадают, кстати, как и любовь к солянке, – кивнул, прищурившись Макс.

– Хоть что-то, – Мира накрывала на стол, ловя на себе взгляды, от удивлённого до оценивающего, такого же цепкого, как в кабинете дедушки.

– Так всё-таки, – Максим оглядел стол, покачал головой, – где ты научилась готовить?

– Я живу одна уже очень давно, иногда лень выходить из дома, а хочется чего-нибудь… домашнего, наверное, – она протянула корзинку с нарезанным и обжаренным багетом и предупредила: – С чесноком! Мало ли, ночью уедешь к Маше.

– К Маше? – за актёрское мастерство при выражении изумления можно было ставить «Отлично».

– Она твоя любовница, – Мирослава широко улыбнулась и откусила хлеб с чесноком. – Я не против, можешь съездить, в кабинете неудобно.

– Нет, почему же, вполне удобно, Маша изобретательная, – произнёс собеседник с долей издёвки.

– Рада за вас. Дорадо, кстати, удалась. Почему не ешь? – Мира решила изобразить озабоченность.

– Подожду, когда ты начнёшь, – парировал Макс.

– Боишься, что отравила? – она ехидно продолжала диалог.

– Опасаюсь, – Максим отправил в рот кусочек морского карася и прожевал с явным удовольствием. Мире даже понравилось, как он смакует, а потом облизывает губы и накалывает следующую порцию. – Действительно, удалась на славу, – он кивнул в знак согласия и продолжил с аппетитом поглощать блюдо, видимо, всё-таки не опасаясь отравления.

Или посчитал, что отравление – это меньшее из зол.

Грязную посуду Максим убрал сам – определил её в посудомоечную машину, протёр стол и устроил остатки ужина в холодильник, упаковав в контейнеры.

Мира не понимала, как ей относиться к происходящему, и не стремилась понять. Она приехала сюда пережить конкретный день, пересидеть его вдали от всего, что напоминало о случившемся, убежать от острой боли, которая начинала скрестись злой кошкой на душе, забыться, не думать, а для этого хороши все средства и любые люди, кроме дедушки и его дома.

Она спросила, где ей ложиться спать, и получила ответ, что в спальне ей будет удобно, Максим даже постелили ей постель и показал, как работает подсветка на потолке и на стене в виде торчащих ассиметричных рейлингов, напротив стеклянной стены, такой же, как в большой комнате. Спальня была обставлена так же лаконично. В ней не было ничего, кроме тонкого шкафа-купе с зеркальными дверцами, в которых отражалось всё пространство, и кровати с огромной, до потолка, обитой серой тканью спинкой и двумя тумбами по краям – они являлись частью кровати, единым целым. Ещё Максим показал, где находятся запасные одеяла и подушки, взял себе постельное бельё и отправился спать на полукруглый диван.

Мира вздохнула, быстро переоделась, прошмыгнула в душ, внутренне содрогаясь от того, что за дверью всё прекрасно слышно. Как шумит душ, работает фен, шипит вода из-под крана. В итоге, не просушив толком голову, она предпочла заплести волосы в косу, скользнула в спальню и нырнула под одеяло. Когда она пробиралась мимо, Максим уже спал, свет из спальни осветил часть большой комнаты. Она обернулась – диван был разложен, Максим откинул руку вверх, ладонь расслабленно раскрылась, нога, согнутая в колене, торчала из-под одеяла, лица не было видно.

Долго ворочаясь и устраиваясь на новом, не самом удобном, несмотря на комфортный матрас и хорошее постельное бельё, месте, Мира, наконец, уснула.

Проснулась она от вскрика, кажется, чужого, от ощущения взгляда из темноты, по спине прошёл холод, кожа мгновенно покрылась мурашками, начало знобить, она не могла дышать, боялась повернуть голову и увидеть того, кто смотрит в упор, хотя и понимала, что это больное воображение и усталость.

Закрыть глаза Мира долго не могла, а когда всё же получалось, тут же проваливалась в забытьё, выныривая резко от того же крика. Как бы она ни куталась в одеяло, становилось холоднее и холоднее, будто липкий туман расползался по спальне и тянул к ней свои леденящие щупальца в попытке обхватить, обжать, как тисками, и задушить. Она дышала всё чаще, покрылась потом, несмотря на холод, и уже стучала зубами не только от сырости тумана и холода, но и от ужаса, от взгляда, который вворачивался в неё до боли, как гвоздь.

«Это просто кошмар, это не на самом деле», – твердила себе Мира, но сколько не говори «халва», слаще не станет. Сколько она не убеждала себя, что это кошмар, но холод и покрытая мурашками кожа, сердцебиение, затруднённые дыхание, были наяву, как и страх, сковывающий движения.

– Мира? – вдруг раздался голос.

Она завизжала так, что сама чуть не оглохла, подпрыгнула на кровати и начала открывать рот, как рыба на суше, испытывая такой же ужас, пятясь спиной к изголовью кровати, упираясь и скользя пятками по скользкому белью, путаясь в одеяле.