— Верь, батюшка, — с улыбкой переглянувшись с Драганой, молвила Хвалислава. — Что, сестрица, быть может, прямо сейчас и начнём?
Драгана кивнула, и они усадили Бермяту на лавку. Каждая женщина-кошка возложила ладонь на слепые очи, и их пальцы соприкоснулись в целительном порыве. Веселинка, не чуя под собой ног, застыла в ожидании чуда, а её сердце скакало галопом и билось так, что воздуха не хватало. Матушка Владина глядела широко раскрытыми глазами и кусала пальцы, а младшие девочки сбились в кучку, и она обняла их, как цыплят.
— Ох, родненькие, неужто вы и впрямь отца исцелите?
— Быть может, потребуется влить ему свет Лалады несколько раз, — ответила Драгана. — Сегодня он, возможно, ещё ничего не увидит, но Лаладина сила обязательно пробьёт пелену на его глазах. Этот недуг — излечим, нужно только немного набраться терпения.
Их с Хвалиславой пальцы излучали тёплый золотистый свет, который струился в белёсые незрячие очи и наполнял глазницы. Когда женщины-кошки сняли руки, матушка Владина, не утерпев, спросила:
— Ну, отец, как?
Бермята, поморгав, проговорил:
— Правым глазом... как будто видеть что-то начинаю! — В его голосе дрогнула робкая надежда. — Тени какие-то шевелятся!
Веселинка, бросившись к отцу, помахала перед его лицом рукой из стороны в сторону.
— Батюшка, видишь?
— Тень двигается туда-сюда, — сказал тот, пошевелив бровями и улыбнувшись. — Помогает свет Лалады! Ведь прежде я и этого не видел!
Он радовался даже теням, а Веселинка со светлой дрожью в сердце заметила — или ей показалось? — что глаза отца двигались вслед за её рукой. Бросившись на шею Драгане, она обняла её что было сил.
— Благодарю тебя...
— Рано ещё благодарить, горлинка, — молвила та с мудрой белогорской улыбкой во взгляде. И, опустив руку Бермяте на плечо, добавила: — Завтра продолжим, батюшка. А сейчас пусть пока Лаладин свет, который мы в тебя впустили, делает свою целительную работу в тебе. Впитаться ему надобно как следует. Завтра мы тебе ещё и водицы из Тиши принесём, чтоб глаза ею промывать, да и испить будет не вредно. С нею лечение быстрее пойдёт.
На радостях матушка Владина позвала всех за стол. За обедом белогорские гостьи рассказали о себе. Драгана трудилась старателем; имела она особый дар видеть золотоносные жилы в земле и золотой песок по руслам ручьёв и рек. Подумалось Веселинке: уж не потому ли кудри женщины-кошки были такого же солнечного цвета? Хвалислава жила в горном селе, разводила овец и коз, а также её семья держала пчёл.
В саду, под набирающей цвет яблоней, Веселинка всё же поведала Драгане о своей тревоге. Пощекотав её щёку носом, женщина-кошка замурлыкала.
— Мурр, мурр, ладушка, не печалься об этом. Батюшку твоего мы вылечим, и он снова сможет работать. А семье твоей мы будем помогать. Как же иначе? И у сестрицы твоей белогорская родня появится — оттуда поддержка тоже будет. Не тужи, горлинка моя, не пропадут твои сестрицы и батюшка с матушкой.
Каждое её слово падало на сердце Веселинки целительным бальзамом, и тиски тревоги разжимались, отпускали душу. Потоком свежего воздуха лилась в неё вера, что скоро всё наконец будет хорошо, и становилось на душе светло, безоблачно и радостно.
Обеим сёстрам не хотелось отпускать своих избранниц, и женщины-кошки засиделись в гостях до вечера. Давно такого веселья не было в доме Бермяты! Хозяин снял со стены гусли и стряхнул с них пыль.
— Молчали вы, гусельки яровчаты, потому что не было радости, которую вы могли бы воспеть. А теперь пришла радость — так пойте же, струны звонкие, и наполняйте сердца наши весельем!
С этими словами заиграл он, матушка Владина взяла смычок и поддержала его игрой на гудке, а младшие дочери схватились за трещотки да дудочки. И пошло-поехало! Много песен было спето, а от плясок пол сотрясался; удалыми, лихими и неутомимыми плясуньями были женщины-кошки — любо-дорого глядеть.
И у соседей праздновали Лаладину седмицу: две старшие дочки Дерилы со Снегуркой тоже нашли белогорских суженых. Сказал Дерила жене:
— Чего это у Бермяты расшумелись? Поди-ка, глянь.
Снегурка мигом сбегала и всё выяснила. Подогретый хмельной брагой, распахнул Дерила свои ворота:
— Пляши, праздник! Лейся, бражка хмельная, смейся, девица румяная! Разгуляйся, улица, расшатайся, плетень! — И зачастил, стуча каблуками: — Ай, люли-люли-люли, прилетели журавли! Бражечки испили, мёду попросили! Напилися допьяна — в огороде бузина! Уххх!!!
Всё его семейство высыпало плясать во двор, а пуще всех наяривал сам хозяин, выкидывая замысловатые коленца и охлопывая себя ладонями по всем местам, до которых мог дотянуться. Этак приплясывая, зашёл он во двор Бермяты, а за ним следовали, подыгрывая ему на дудках, его младшие сыновья.
— Эй, соседи! Айда вместе гулять-праздновать! — крикнул Дерила.
Матушка Владина вышла на крыльцо. С усмешкой глядела она, как сосед (и её бывший муж) с присвистом отчебучивает лихую пляску, а потом встряхнула головой и, взмахнув платочком, красиво и степенно поплыла вокруг него уточкой. А Снегурка уже спешила с тяжёлым подносом, на котором вокруг большого кувшина с брагой громоздилась дюжина чарок. Вышел с гуслями и Бермята:
— Что тут за шум?..
Снегурка и ему чарку поднесла:
— С праздником, соседушка! Испей-ка вот бражечки!
Угостила она и Драгану с Хвалиславой:
— Добро пожаловать, гостьи дорогие! Совет вам да любовь с сужеными вашими!
Два праздника объединились и выкатились на улицу. Посередине играл на гуслях Бермята, рядом с ним отплясывал Дерила, Владина и Снегурка разливали брагу и ходили с подносами, а молодёжь дудела в дудки и стрекотала трещотками. Из соседних домов выглядывал привлечённый весельем народ, и скоро плясала уже вся улица! Столы и лавки выносили под открытое небо, и всё было общим — и музыка, и угощения.
Люди расступились, и женщины-кошки исполнили в расчистившемся пространстве белогорскую пляску. Можно было только подивиться пружинистой силе ног, нёсших их вприсядку, а полы их нарядных кафтанов вскидывались и реяли крыльями, когда они взлетали в подскоках. Слаженно они плясали: как в песне слово цепляется за слово, строчка за строчку, так и их движения, быстрые и размашистые, складывались в огненный рисунок танца. То в круг он замыкался, раскидываясь в стороны лепестками цветка, то вытягивался в цепочку. К кошкам-плясуньям присоединились их невесты, не уступая им в слаженности движений. Выстроившись гуськом, поплыли они мимо кошек, а их платочки, взмахивая, опускались то на одну сторону, то на другую. Величаво и изящно переступали девичьи ножки, а руки гнулись лебедиными шеями. Тем же шагом шествовали суженые мимо них в противоположную сторону, а потом ряды их распались, чтобы соединиться в пары. Сильными, точными взмахами бросали женщины-кошки в землю белогорские кинжалы; те, вонзившись остриём, покачивались и блестели. Девушки, гибко склоняясь, выдёргивали их и возвращали владелицам.
Очень давно Веселинка не видела своего отца таким оживлённым: он вдохновенно щипал гусельные струны, улыбался и встряхивал седеющими кудрями. Наверно, Бермята и в пляс бы пустился, если бы не опасался на кого-нибудь наткнуться. Поэтому он и держался на одном месте, слегка притопывая. Угадав желание Веселинки, Драгана приблизилась к нему и сказала:
— Уступи-ка мне гусли ненадолго, батюшка, а сам со своей дочкой попляши!
Бермята несколько мгновений колебался, а потом отдал ей гусли. Люди расступились вокруг него и Веселинки, и отец с дочерью закружились в степенной, плавной пляске. Веселинка часто касалась его то рукой, то платком, чтобы он знал, где она.
— Вижу, вижу тень твою! — воскликнул Бермята.
— Скоро ты и меня саму разглядишь, батюшка, — с тёплыми слезинками радости ответила девушка.
Долго не могла Веселинка уснуть этой ночью. Далеко за полночь они с Выченей шептались и предавались мечтам о будущем. Радостное возбуждение гнало сон прочь, и чуть свет сёстры были уже на ногах. С раннего утра начали они ждать своих суженых, которые обещали снова прийти, чтобы продолжить лечение батюшки.
