Такая возможность появилась после того, как «Обязательный» был застигнут внезапным шквалом в Южной Атлантике и паруса при этом были обстенены. Грот-мачта старого китобойца была повреждена так сильно, что капитан Смит был вынужден зайти для ремонта в Рио-де-Жанейро. Во время стоянки, затянувшейся на три недели, семеро матросов пустились в бега. Один из них был рулевой, по чьей вине обстенились паруса, и который за свою невнимательность был бит плетью. На свою беду, он напился и разболтался в таверне, хозяин которой выдал его. Этот владелец получил от Смита денежное вознаграждение. Беглец также был вознагражден — еще одной дюжиной плетей.

Трое других также были пойманы разными путями, так что из семи дезертиров только троим удалось уйти удачно. Эта тройка — второй помощник и два гарпунера — была нанята на Азорах всего два месяца назад. Так как они были португальцами, их было трудно отличить от местных жителей, и они без труда исчезли. В связи с нехваткой рук и был завербован этот Альфонсо, вместе со своим старшим братом Мигелем. Никто из этих двух бразильцев не выходил прежде в море на настоящем судне, и они, конечно, не могли занять места офицера и гарпунеров. Однако наличие даже зеленых салаг, не понимающих ни слова по-английски, было предпочтительней, чем ничего.

Вик считал, что ему легко удалось бы дезертировать в Рио. Большинство здешнего населения было черноволосым и смуглым, как и он сам. Кроме того, он научился португальскому от своего приятеля с Азор, так что ему было раз плюнуть затеряться в суетливой толпе рынка на Руа-Увидор. Однако он решил дождаться прибытия «Обязательного» на просторы Тихого океана. После того, как отец — капитан дальнего плавания — оставил его в Новой Англии, Вика не покидала мысль вернуться к своей матери и своим сородичам в Новую Зеландию, и лучшим способом для этого было завербоваться на китобоец.

Однако этим утром, после обнаружения тела Альфонсо, Вик засомневался, правильное ли решение он принял в Рио. Это чувство все более усиливалось при виде выражения на волевом капитанском лице. Очень осторожно он произнес:

— Сэр?

— У меня нет другого выбора, — проворчал капитан Смит, — как только заковать тебя в цепи, вернуться в Рио и передать в руки американского консула, который посадит тебя на борт первого судна, следующего в Штаты, где тебя осудят и вздернут, мальчик.

— Вздернут?

— Тебя повесят за убийство, понимаешь? Может, в диких местах, откуда ты родом, и нормально убивать друг друга дубинками, но в Соединенных Штатах убийство — это уголовное преступление.

— Убийство? — воскликнул Вик.

— Подлое убийство Альфонсо Гомеса! Какого черта тебя вызвали в эту каюту, как ты думаешь?

Вик моргнул и затем пробормотал:

— Я полагал, что из-за похищения зеркала.

*

Когда после своего первого схода на берег в Рио-де-Жанейро шкипер вернулся с модным, в золоченой оправе зеркалом под мышкой, все сочли это некоей эксцентричностью. Затем он повесил зеркало в кормовой рубке, которая прикрывала от непогоды трап, ведущий вниз в его каюту, и каждый раз, поднимаясь на палубу, он изучал свою наружность, глядя в это зеркало. Тут уж баковые пересуды сочли, что у капитана поехала крыша. Но, как обычно бывает в таких тесных коллективах, как экипаж китобойного судна, тайное вскоре стало явным. Третий помощник, который сопровождал шкипера во время его третьего схода на берег в Рио, проболтался команде своего вельбота, что капитан влюбился.

Объектом этого внезапно вспыхнувшего влечения стала дочь местного судового агента, который организовал ремонт судна и поставку припасов. Агент получил приличную сумму за свои услуги, а также комиссионные от найденных им поставщиков и ремонтников, поэтому не было ничего удивительного в том, что капитан Смит был тепло принят семейством агента. Однако капитан оказался достаточно глуп, чтобы зажечься ответным чувством. Вся команда, не занятая поисками способов безболезненно слинять с судна, наслаждалась комическим зрелищем своего капитана, прихорашивавшегося перед зеркалом перед сходом на берег. Еще большее удовольствие доставляло им видеть, как при посещении судна агентом с женою и дочерью капитан, одетый в свой лучший выходной костюм, кланяется и расшаркивается перед ними.

Вик, которого также, как и других, забавляло это зрелище, в то же время восхищался этой девушкой с роскошными пышными темными локонами и хитрой искоркой в больших черных глазах. И еще он надеялся, что это романтическое ухаживание закончится ничем. Не потому, что женитьба Смита в Рио-де-Жанейро не понравится нантакетским судовладельцам, которые предпочли бы видеть своих капитанов женатыми на степенных нантакетских женщинах, чем можно еще крепче увязать благополучие капитанских семей с хорошими прибылями судовладельцев. А потому, что, если капитан увезет ее из праздничного Рио, девушка будет несчастной в унылом Нантакете, особенно в периоды трех-четырехлетних отсутствий мужа.

Но для беспокойства не было причины. Предложение капитана Смита было отвергнуто — из-за того, что дочь судового агента уже положила глаз на лучшую кандидатуру, как объяснил это третий помощник своей команде. Вик задался вопросом, не было ли разочарование капитана причиной дикого заключения, что он, Вик, был ответственен за жестокую смерть Альфонсо. Или, быть может, у шкипера реально поехала крыша?

— Зеркало? — изумился капитан Смит. — Что за чертовщину ты несешь?

— То зеркало, которое вы повесили у трапа в кормовой рубке. Оно исчезло. Вчера вечером оно было на месте, а сегодня утром его уже не было. Кто-то украл его. Если, конечно, вы не унесли его сами вниз, в каюту, — добавил Вик.

Очевидно, это было не так, потому что капитан с туповатым выражением лица произнес:

— Мое зеркало исчезло?

Затем, когда известие дошло до него, он разъярился, возможно потому, что это зеркало напомнило ему его неудавшееся сватовство. Он повернулся к своему брату и резко сказал:

— После того как посадишь убийцу под замок, обыщи весь полубак снизу доверху.

Убийца? Вик запаниковал. Он сделал шаг назад, протестуя:

— Вы не можете называть меня убийцей, сэр, ведь вы же даже не начали расследование этого дела.

— Кто другой, черт тебя побери, может им быть? Альфонсо за свои делишки был изолирован в носовом трюме, и никто перед тобой не открывал люка. Ясно, что именно ты и убил его.

— Альфонсо был мертв, когда я спустился в трюм!

— А кто же еще мог это сделать? — этим вопросом старпом вступил в перекрестный допрос. — Дух? Привидение? Кто кроме тебя? Кок клянется, что вчера вечером, когда он относил в трюм ужин, Альфонсо был еще жив. Затем, поднявшись, он закрыл люк и запер его, в чем я уверен, так как сам проверял наличие болта в задвижке. В это время я слышал, как Альфонсо кричал проклятия по-португальски и буянил как сумасшедший койот, так что мы знаем наверняка, что он был жив в это время. Этот люк не открывался до четырех-тридцати нынешнего утра — вся чертова команда присягнет в этом. Ты был первым человеком, открывшим люк и спустившимся вниз — и ты был последний, кто видел его живым.

— Почему вы так уверены в том, что ночью никто не спускался в трюм?

— Потому что ночной вахтенный поклялся в этом, малыш!

Вик с тревогой подумал, что дело приобретает плохой оборот. На борту судна несли только якорную вахту — офицер и три матроса, менявшиеся каждые четыре часа, — так как «Обязательный» находился не в открытом море, а стоял на швартовых в укромной бухточке к югу от мыса Кейп-Фрио, где капитан закупал у фермеров провизию, которая здесь стоила гораздо дешевле, чем в Рио. Однако, хотя вахта и была малочисленна, палуба не оставалась без наблюдения. Вик сам был одним из вахтенных, и он отчетливо помнил, что квадратный люк был весь на виду при лунном свете, и если кто-то, вытащив болт, поднял бы крышку люка, то вахтенный наверняка бы его увидел.

— Клянусь, он был уже мертв, когда я спустился в трюм, — настаивал Вик. — Должно быть, последним его в живых видел кок. — Конечно, кроме убийцы, тут же подумал он.