========== Часть 2 ==========
Автомобиль чихнул мотором и остановился. Рычащий звук внутри него затих, и остался только стучащий в стёкла мокрый снег да тяжёлый выдох сестры, обронённый в салон.
— Да ладно, Джемма, — в очередной раз произнесла мама. — Всё наладится. Дай этому месту шанс.
Девушка натянуто улыбнулась.
— Это дыра, мама.
— Зато наша дыра.
Отчим тоже подарил ей улыбку, обнажая белые ровные зубы. Протянув руку, он коснулся подбородка мамы, — та прикрыла глаза, может, от удовольствия, — а потом перевёл взгляд на здание, у которого они остановили свою машину.
Двухэтажный дом длинной буквой «Г» тонул в подступающем сумраке вечера. Окна были маленькими, свет не горел ни в одном. Сугробов намело по самые оконные рамы, дверь пристыла.
Вокруг скрипели голыми ветками берёзы, бились и скреблись в грязные, давно немытые стёкла. На занятой вместо машин сугробами парковке стоял одинокий столб с давно неработающей неоновой вывеской.
Мотель «Зрелость».
Младший в семье ребёнок, мальчишка ещё, но уже с проскальзывающими в облике чертами зрелости, прошептал, глядя на старый, разваливающийся отель, что купили его родители: “Боже, как же он красив. Благодарю тебя за такой подарок!” Восторгом закрутилась внутри детской души жажда приключений.
Почти синхронно хлопнули дверцы автомобиля — семья покинула тёплый салон и, утопая в снегу, направилась к главному входу. Дверь действительно обледенела. Гарри тут же снял варежку и провёл тонким пальцем по корке сверкающего льда.
— Вот это класс!
— Гарри, живо надень обратно, — скомандовала мама. — Ты заболеешь!
За брата вступилась Джемма. Всегда вступалась.
— Не так уж холодно. Да и мы через мгновение окажемся внутри, правда ведь?
Она обернулась к отчиму: уголок губ дёрнулся вниз, правая бровь приподнялась. Гарри всегда наслаждался тем, как ловко его сестра могла построить это лицо. Взрослое лицо.
— Расступитесь, ребятня, — бросил мужчина и, к огромному сожалению Гарри, закрыл собственной широкой спиной весь обзор на дверь.
Он кряхтел и фыркал. Дверь скулила под мощными ударами и рывками, а Гарри оставалось только отвернуться и постараться разглядеть в темнеющем воздухе как можно больше всего. Снег продолжал идти, уже не такой колючий от подтаявшей влаги. Он больше не кусал щёки, а превратился в красивейший, почти невесомый шлейф ветра.
— Опять замечтался, — из созерцания зимы вокруг мотеля Гарри выдернул мамин голос. Она схватила его за воротник куртки и, точно нашкодившего котёнка, втолкнула внутрь.
Оказавшись в холле, Гарри замер. Отчим включил свет, и первым, что бросилось мальчику в глаза, не был шкафчик с дверкой из прозрачного стекла, за которым поблёскивали брелоки ключей с номерами, или уходящий вдаль коридор. Дверь оставалась открытой ещё несколько секунд, и снег заметало ветром внутрь. К перехватывающему дыхание восторгу Гарри, маленькие белые вихри закручивались вокруг его ног.
Мама отрезала их, захлопнув дверь.
○○○
Следующий вечер выдался ясным и холодным; серебряная луна вставала над освещающими когда-то тёмный и пустой мотель огнями, как забытая завистливая игрушка. Гарри распахнул глаза, когда уже вечерело, но успел поймать за хвост убегающий день: клонящееся к горизонту солнце золотило снег, и пустые белые поля сугробов вокруг здания превратились в россыпь сокровищ. Вдали, за тонкими стволами голых берёз, угадывалось озеро, скованное льдом.
А потом опустилась тьма, пытаясь проглотить огромное холодное здание, как она делала каждый вечер, но мама дёрнула рубильник, провода затрещали, — отчим провёл весь день, колдуя, — и мотель наполнил свет. Получив по зубам, темнота уползла прочь, и только луна осталась злорадно смеяться.
За окном завывал ветер, вздымая клубы белой снежной пыли, и звук этот делал сквозняки, гуляющие по зданию, ещё более холодными. Гарри натянул бежевый свитер, что подарила Джемма на Рождество, прямо поверх пижамы и отправился вниз.
Комнаты семьи находились прямо над кухней, в меньшей части здания. Из них вела внутренняя лестница, и при желании легко можно было избегать встреч с будущими постояльцами. Гарри было плевать: интерес и жажда жизни, какой-то подростковый задор играли в нём, переливались всеми красками. Он хотел увидеть всех этих людей, заглянуть за занавесы их жизней, понять, почувствовать. Джемма оказалась в восторге от задней двери и возможности избежать всех этих людей.
— Очень вкусно пахнет, — прокомментировал Гарри вместо приветствия. Залез на ледяной деревянный стул и поёжился.
Мама поставила перед ним тарелку, бросила в неё пару вафель. Гарри потянулся за мёдом, игнорируя её ворчание со всей своей ещё детской непосредственностью.
— Хоть бы причесался, — брюзжала мама. Плита шкварчала и шипела, стараясь перекричать её придирки. — Волосы торчком. Снова в парикмахерскую и стричь. Так быстро растут.
Её голос сливался с шумом готовки, и слова больше не несли смысл, превращались в фоновый шум позднего завтрака. Гарри знал, что она делает это не со зла: постоянное ворчание — лишь часть вечной материнской заботы. Он принимал это с удовольствием.
Джемма же как всегда не выдержала приёма пищи с семьёй. Она едва надкусила свою вафлю, когда отчим упал на стул рядом с ней, гремя сумкой с инструментами. Он произвёл ещё больше шума, чем мама и её плита, пытаясь засунуть его под сиденье.
Минуту сестра наблюдала за неуклюжими попытками, а потом, презрительно закатив глаза, поднялась. Ножки со скрипом проехали по полу.
— Спасибо, я ухожу.
— Куда ты, детка?
Мама обернулась: в руках застыла лопатка, на фартуке — капли кремового теста.
— С друзьями погуляю, — заявила девушка и, не дожидаясь ответа, покинула тёплую, пахнущую сладкими вафлями кухню. Несмотря на мороз и ветер, надевала куртку уже снаружи.
— Мы только приехали, а они уже нашли её, — с новой силой продолжила мама ворчать. — Ты должен что-то сделать, Алекс. Должен остановить это!
— Что я, по-твоему, могу? Она не слушает меня вовсе.
Гарри не слышал усталости в его голосе. Так же, как не слышал злости — в мамином. Он поглощал свои вафли с огромным количеством мёда и наслаждался этим. Сладость во рту наполняла и голову негой, стирала весь окружающий мир, низводя его до фона.
И в этом заключалась особенность неотпустившего пока детства: Гарри был удивительно наивен и совершенно слеп ко взрослым проблемам.
○○○
Память о том моменте, когда Гарри проникся к дневному времени суток ненавистью, давно стёрлась. Осталось только осознание причин — днём случается всё самое худшее: и пробки, и час пик, и очереди, и непрошенные телефонные звонки, и реклама в почтовом ящике, и самое грубое хамство, на какое только способны переутомлённые работой люди. Днём он должен ходить в школу.
В пустующем мотеле было так легко забыть о том, что существует день. Можно было спать до наступления темноты, прячась от яркого зимнего солнца за плотной льняной занавеской, и открывать глаза, лишь когда большая бледная монета луны медленно выплывала на чернеющий небосвод.
Мама ворчала и ругалась, но Гарри не был в силах отказать себе в этой малости. Ведь ночь — другое дело; это время нужно любить, в одиночестве читать при свете лампы, искать приключения, вдыхать прохладу и свежесть. И неважно, как велик твой возраст или как мал: ночь принадлежит тебе.
Шаги в пустом, погружённом в ночь холле раздавались громче. Старались напугать. Единственное, чего боялся Гарри, — это разбудить маму. Если бы она выползла из своего укрытия так поздно, то очередной длинной лекции не удалось бы избежать, а сегодняшняя ночь была слишком прекрасна для ворчания.
— Привет.
Незнакомый голос оказался страшнее собственных шагов, гораздо громче и отскакивал от стен пустого холла, словно каучуковый мячик. Гарри вздрогнул, поднял от пола глаза, чтобы встретиться со светлым, слегка мутным взглядом мужчины.
— Привет, — бесстрашно, но всё-таки довольно тихо ответил Гарри. Будить маму ну никак не хотелось.
