Смерть матери заставила его лишний раз убедиться в своих сомнениях в том, что он живет по совести и чести, доказав, что границы «дозволенного», «правильного», «нормального» пройдены. Смерть давно ставшего чужим отца выбила почву из-под ног, перевернула привычную жизнь с ног на голову. Смерть Лены, как бы дико это ни звучало, встряхнув, заставила взглянуть на свои поступки и поведение за последние время словно со стороны. Глядя на ее фотографию в траурной рамке, свежезасыпанную могилу в обрамлении цветов, он искренне просил прощения, обещал ей исправиться и найти выход из заколдованной пустоты к самому себе.

Лены не стало, но жизнь продолжалась. В квартире все осталось на своих местах, как и в тот трагический вечер, за окном жил все тот же безразличный мир. По-прежнему нескончаемый поток машин, пешеходов, спешащих по неотложным делам, «терпилы», чьи дела нужно было срочно раскрывать, не портя статистику отдела, преступники, которым нельзя было давать спуску, и много чего еще… например, Ксения. В его мире была Ксения, за которую он теперь нес ответственность.

– Ты бы помягче с ней, Влад, – увещевал его Воронов перед тем, как привезти девушку домой. – На ее глазах все случилось. Молодая совсем, напуганная… Думаю, она и себя винит в случившемся. Лена ведь за ней побежала?

Он лишь кивнул, занятый своими скорбными мыслями. Несчастный случай… Никто не виноват… Ни Ксения, ни водила, ни он… Это жизнь…

Он уже видел записи с камер видеонаблюдения, установленных у подъезда, и смог убедиться в том, что это был несчастный случай. Лена сама выбежала на дорогу, буквально бросившись под колеса въезжающему во двор автомобилю. Водитель не виноват…

И Ксения не виновата…

И он не виноват… Или виноват? Ослепленный подростковыми обидами и ненавистью к отцу и его «дочери», которую тот любил, о которой заботился, Влад не замечал ничего вокруг. Это он должен был пойти за Ксенией, а, вернее, он не должен был допускать того, чтобы она услышала те слова. Вообще не должен был так о ней говорить!

Рабочий день давно закончился, только Демидов продолжал сидеть в кресле и усиленно делать вид, что его интересуют записи по одному делу в производстве. Игнорируя вопросительные взгляды коллег, привыкших к тому, что обычно начальник оперов старался не задерживаться на работе дольше необходимого, он ждал, когда они наконец разойдутся. Ему же идти домой совсем не хотелось. Глупо и смешно! Он оттягивал время, чтобы попозже вернуться в собственный дом, и совершенно не мог объяснить самому себе, что конкретно его смущало в присутствии Ксении в доме. Само осознание того, что в комнате за закрытой дверью находилась она, приводило его в замешательство, пробуждая неловкость и злость на себя, и на нее. Брат, опекун, родственник… Черт!

Мужики уже давно разошлись, в интернете не было ничего интересного, припасенная бутылка пива подошла к концу. Он же не собирался здесь сидеть до завтрашнего утра? Выйдя на улицу, Демидов достал из полупустой пачки сигарету, закурил, как-то отдаленно думая, что в последнее время стал слишком много курить.

После кабинетной духоты лицо приятно обдувал теплый весенний ветерок. В машине на полную громкость он врубил любимую музыку, стараясь ни о чем не думать и просто жить настоящим моментом. Небольшая вечерняя пробка, оттягивающая приезд домой на лишние полчаса, не портила настроения, а, наоборот, предоставляла возможность немного поразмыслить. Он смотрел на людей в соседних машинах, на то, как они звонят кому-то по мобильникам, жестикулируя руками, скорее всего, объясняя, что застряли в дурацкой пробке и как мечтают скорее вырваться из нее, чтобы встретиться со своими близкими. Все куда-то спешили, к кому-то… Снова обожгла мысль, что ему спешить некуда и его никто не ждал.

Уже на подъезде к своей улице, услышав трель мобильника, опер взглянул на дисплей и съехал на обочину. Звонил Воронов. Как так получилось, что он стал единственным, по-настоящему близким ему человеком и тем, к кому он всегда мог обратиться? Когда-то у них был конфликт, а сейчас он знал, и это не пустые слова, – он всегда был готов прийти на помощь Воронову, если тому таковая понадобится, и был уверен на сто процентов, что и Саша никогда не откажет в помощи ему. Настоящие друзья… Неудивительно, что радостной новостью Саша спешил поделиться с ним.

– Вот только приехали, – голос на том конце провода усталый, но довольный. – УЗИ сделали, сказали, девочка. Дочь у меня, представляешь? Сын и дочь.

– Поздравляю, Сань, – он постарался, чтобы его голос не звучал совсем уж глухо, и не удержался: – А Юля как?

– До сих пор не верит, – помолчав, вздохнул Саша. – Все простить мне не может, что я на похороны ее не пустил.

***

Одна. Она была совсем одна. В пустой, темной и чужой квартире. В чужой жизни. Тишина давила, но при этом каждый звук казался оглушительно громким. Вдалеке раздался едва слышный гул лифта, хлопок чьей-то входной двери, а в квартире было по-прежнему тихо. Ксения не знала, во сколько он придет с работы, как, впрочем, и не знала толком, что у него за работа.

Она свалилась ему как снег на голову, и уже принесла кучу несчастий. У него была своя жизнь, о которой она совсем ничего не знала. Девушка чувствовала, что он никогда не позволит ей войти в свою жизнь, и она не имела никакого права о чем-то просить или чего-то требовать. Глупо было надеяться на то, что они смогут стать родными людьми.

В последние дни ей часто снилась мама, ее ласковые нежные руки. Только теперь она смотрела на дочь так, словно за что-то осуждала. Ксения задумалась. Может, она в чем-то ошиблась? Только вот в чем? Она ведь просто подчинялась судьбе, просто шла вперед, и особого выбора у нее не было. Ей нужно было лишь переждать два года, не обостряя отношений с опекуном, и она радовалась негласному перемирию, воцарившемуся в их «семье».

Как оказалось, перемирие было недолгим, и причиной нового витка войны был Ковылев. На все пары он пересел на последнюю парту позади Ксении и развлекался тем, что доводил девушку – то, приподнявшись над партой, нашептывал непристойности, то тянул за длинные волосы, то проводил линейкой по спине и плечам. Поначалу она пыталась хоть во время перемен скрываться от него в школьных коридорах, но скоро поняла, что это бесполезно и даже еще хуже. Костя знал здание школы лучше нее, и там было много пустынных закутков, поэтому даже перемены она предпочитала проводить в классе, там хоть всегда кто-то был рядом.

– Слушай, Ковылев, ты достал уже! – в сердцах повернулась к неугомонному воздыхателю ее соседка по парте, Алена. – Отстань уже от человека! Докопаться больше не до кого?!

– А ты, че, Клеменцова, самая смелая? – Ковылев уставился на нее наглым взглядом.

– Да, смелая! – огрызнулась девушка, устав от его хамства и похабщины.

– Сиськи покажи тогда!

Его дружки, стоящие вокруг парты, заржали в голос.

– Придурок! – возмущенно выдохнула Алена и, потянув Ксению за руку, вытащила ее из-за парты: – Пойдем отсюда.

Схватив учебные принадлежности и сумки, девушки покинули класс под гогот пацанов.

– Эй, вам математичка кол влепит за прогул!

– Куда вы, только общаться начали нормально?

Новые подруги направились в излюбленное место Ксении в парке напротив дома.

– Этот Ковылев дебил еще тот. Всегда ведет себя по-скотски. Ты бы поговорила с кем-нибудь из взрослых, – советовала ей Алена, пока они лакомились мороженым, сидя на лавочке, – чтобы ему мозги прочистили. У тебя брата нет старшего?

Ксения лишь отрицательно покачала головой.

– Они ко всем новеньким так пристают. За два года уже три девочки забрали документы и ушли из школы.

– Спасибо тебе за поддержку, – чуть коснувшись руки Алены, поблагодарила ее Ксения с чувством.

– Да не за что, – улыбнулась та. – Только тебе бы все равно какого-нибудь защитника найти. А то не отстанут ведь…

Легко сказать «найти защитника», только выполнить трудно. Влада она сама просить не будет, друзей из старого района приплетать тоже было ни к чему, а больше и некого. Если только…