— Люцифер был святым, прежде чем пал, после чего стал дьяволом. Когда я поднял руку на тебя, то понял, насколько низко я пал. Насколько сильно позволил произошедшему с Даной изменить меня. Каким темным и безжалостным я стал, по сравнению с тем, каким был раньше… По сравнению с тем человеком, которого воспитали мои родители.

Какое-то время она молча наблюдает за мной.

— Кроме того, с латинского Люцифер переводится как «утренняя звезда». А я как раз-таки жаворонок.

Я встаю после семи, только если накануне заснул в стельку пьяным.

Она на мгновение задумывается над моим ответом.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — я киваю. — Как ты после колледжа оказался здесь?

— Я влюбился в быструю езду. Я познакомился с Эджем и Кэпом на мотогонках, и мы нашли общий язык. Как парень, который рос единственным ребенком в семье, я позавидовал, насколько они все были близки и как прикрывали спины друг друга. Они пригласили меня как-нибудь заглянуть в их клуб, и я наведался к ним на пару недель. Мне там понравилось, я хотел остаться. Когда я уехал, то заскучал по их образу жизни и друзьям, которыми я там обзавелся, поэтому вернулся. Кэп поддержал меня как кандидата в члены клуба. Но я не знал, смогу ли сделать то, что они попросят меня сделать.

— По-видимому, ты смог.

Снова выпустив ее руку, я глажу рукой по тыльной стороне ее ладони.

— Да. Но Кэп был более лоялен ко мне, чем к другим кандидатам, которые у нас были.

— Как давно ты здесь?

Уголок моего рта ползет вверх, когда в памяти всплывают воспоминания о ранних годах, проведенных мною в клубе, которые стали одними из лучших.

— Девять лет.

— Девять. Ничего себе. Сколько же тебе лет? — она кусает губу.

— Тридцать три, — ее глаза расширяются, и я смеюсь. — Что, слишком стар? — она качает головой. Через некоторое время я говорю: — Хорошо. Мой черед.

Она испытующе смотрит на меня.

— Твой черед для чего?

— Для того, чтобы выяснить то, что мне безумно хочется узнать о тебе, — ее мышцы сжимаются, и ее тело у меня под боком цепенеет. — Как тебя зовут?

Она отводит взгляд и пытается убрать руку с моей груди. Я не позволяю ей. Я знаю, что ее первый порыв — отступить и спрятаться, когда ей что-то угрожает, но, когда нужно, она может быть сильной. Особенно, если ее немного подтолкнуть.

— Куколка, я хочу, чтобы у нас все получилось. Ужасно хочу, черт возьми. Но я не могу начать выстраивать наши отношения, когда совсем тебя не знаю.

Она пристально изучает меня какое-то время, но, в конце концов, повержено выдыхает. С трудом, но мне все же удается расслышать, как она произносит:

— Меня зовут Эмбер (прим. Ember (англ.) — уголек).

У меня перехватывает дыхание. Я заглядываю ей в лицо. Это правда ее имя?

Потому что… Черт возьми. Мне оно нравится.

По моей физиономии медленно расплывается улыбка.

— Эмбер?

— Да.

— Эмбер. Как ты получила такое имя?

Она выдыхает, тем самым обдувая мои соски и вынуждая их встать по стойке «смирно». Она закатывает глаза.

— Гм, моя мать была хиппи. Но я считаю, мне еще повезло. Моей сестре досталось имя Сандаун (прим. Sundown (англ.) — закат).

— Ну, мне нравятся оба имени. Они оригинальны. И твое имя тебе подходит.

Она качает головой.

— Да уж, хулиганам в начальной школе оно тоже нравилось. Наряду с моей странной одеждой, рыжими волосами и веснушками.

— Странной одеждой?

— У моей мамы было необычное чувство стиля. Скажем так, я носила «капри» до того, как они вошли в моду, и я бы с радостью прожила сотню лет, лишь бы больше никогда не видеть окрашенную во все цвета радуги футболку в стиле «хиппи», и то это был бы слишком маленький срок.

— Твоя мама. Ты сказала, что она бросила тебя и твою сестру.

Она вскидывает голову вверх.

— Ты помнишь, как я тебе об этом рассказывала?

— Я помню все, что ты говорила.

Переведя дыхание, она говорит:

— Сначала я думала, что, возможно, она просто осталась на пару дней с одним из своих бойфрендов, но она так и не вернулась. Никто не знал, где она и куда пропала.

— Ты думаешь, с ней что-то произошло?

— Вначале я боялась, что с ней что-то случилось, но потом мы получили несколько открыток из непонятных мест. Без обратного адреса. Нам бы никто их не послал, кроме нее. Последняя открытка пришла оттуда, где неподалеку обитает группа нудистов. Тогда я поняла, что она в порядке и скучает по нам, но этого недостаточно, чтобы вернуться домой. Думаю, это был ее способ сообщить нам, что она жива.

Она качает головой и снова ложится мне на грудь. Ее пальчики пробегают по кубикам моего пресса.

— Знаешь, это глупо, и я пытаюсь избавиться от этой привычки, но я по-прежнему ищу ее. Когда иду по улице, хожу по супермаркету, а раньше, проходя мимо пляжа, проверяла наше любимое место. Ничего не могу с собой поделать, я присматриваюсь к каждой рыжей, которую вижу, на случай, если это она. Думаю, лишь только для того, чтобы отругать ее. Сказать, что у нас все хорошо и без нее, — она печально смеется. — Но это было бы ложью, так что, наверно, хорошо, что я ее не нашла.

— Ее главная потеря в том, что в ее жизни нет тебя, Куколка.

Я хочу ненавидеть ее мать из-за боли, которую сейчас слышу в голосе Эмбер, но в то же время ее мать хоть что-то в этой жизни сделал правильно, и ее дочь прямое тому доказательство. Она красивая и добрая. Она немного сломлена, но держится на плаву без чьей-либо помощи.

— Ты сходишь со мной кое-куда завтра? — спрашиваю я ее.

Я совершил немало дерьма, которое нужно исправить. Надеюсь, она ответит положительно, потому что мне действительно нужно показать ей, кто я на самом деле и почему я был таким кретином, когда она впервые приехала сюда.

— Куда?

— В особое место.

— Я могу поехать, но только если это будет не поздно. Я должна присмотреть за детьми Бетани в шесть.

— Значит, ты нашла с ней общий язык?

— Да. Она классная, и дети замечательные. Я буду присматривать за ними несколько раз в неделю. К тому же, Бетани сказала, что, если я захочу взять пару смен в баре, чтобы заработать дополнительные деньги, она мне разрешит.

Я чувствую, как искра счастья вспыхивает в моей груди от радостного волнения в ее голосе. Но, в то же время, я не хочу, чтобы она работала в баре. И уж точно не поздним вечером. Я держу свое недовольство при себе.

Она приподнимается, и на этот раз я позволяю ей отстраниться.

— Тебе не кажется, что мы ведем себя невоспитанно? Разве мы не должны вернуться на вечеринку?

Куколка прикрывает одной рукой свою грудь, внезапно смутившись, что она голая передо мной.

Сев, я обхватываю ладонями ее лицо и целую.

— Не прячься от меня. Я хочу все о тебе знать и видеть каждую часть твоего тела.

Она неуверенно опускает руку вниз.

— Боже, ты ослепительна, — стону я и хватаюсь через джинсы за свой стояк, чтобы удобнее его уложить, когда поднимаюсь с кровати. — Думаю, нам лучше пойти, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, — я поправляю джинсы в области ширинки, и, будь я проклят, ее рот дергается, когда она пытается побороть улыбку.

Подняв ее на ноги, я подбираю с пола ее топик и лифчик и, встав у нее за спиной, помогаю ей их надеть.

— Мне нужно продержаться несколько часов. Я должен сделать кое-что важное. После чего я заберу тебя с собой домой, — заявляю я, целуя ее плечо.

Она смотрит на меня поверх плеча, и я не упускаю вспышку желания у нее в глазах.

Хорошо. Ее возбуждает мысль оказаться в моей кровати. Меня это тоже чертовски возбуждает. Настолько, что мне нужно подумать обо всех тех причинах, почему я не могу прижать ее к этой кровати прямо сейчас и затрахать до бесчувственного состояния.

Во-первых, она не готова. Во-вторых, мои братья обязательно нас прервут. В-третьих, мне нужно быть терпеливым и не торопиться. Я еще ни черта ей не доказал, за исключением того, что могу доставить ее телу наслаждение, когда я ей необходим.