Затем последовало еще больше странностей. Он не хотел, чтобы вечером я садилась за руль. Он волновался, когда я вообще водила машину. Новая прислуга могла забрать все, что мне было нужно.

Однако подобные мелочи начали наслаиваться друг на друга, и в итоге я поняла, что теряю и передаю ему весь контроль. С каждым днем ​​я все больше и больше боялась того, какую свободу он отберет в следующий раз.

Поначалу в сексуальном плане он не торопил события. Я не была абсолютно неопытна, но по-прежнему оставалась девственницей, и, поскольку я ждала, когда мне исполниться двадцать один год, и я встречу подходящего мужчину, я нервничала и боялась секса. Он сразу же развеял мои страхи, пообещав подождать, пока мы не поженимся.

Затем по непонятным мне причинам он стал раздражительным и злым. Он часто хватал меня за руки, проявляя излишнюю грубость. Его поцелуи стали изголодавшимися, его руки шарили по всему моему телу, а от былой нежности не осталось и следа. Очаровательный и щедрый человек, которого я встретила, куда-то исчез.

Однажды вечером его обещание подождать до свадьбы растаяло как дым.

Никакой романтики. Никакой нежности. Он забрал мою девственность, когда я лежала лицом вниз на кухонном полу, где оказалась после того, как он меня ударил. Плитка была белой, и контраст пролитой крови, как от рассеченной губы, так и от разорванной девственной плевы, наконец, вырвал меня из оцепенения. Я продолжала убеждать себя, что все наладиться. Но смывая с пола кровь, я поняла, что это ложь. Дальше будет только хуже.

На следующий день он пришёл домой с цветами и извинился за то, что был не в себе.

Но на протяжении следующих двух недель он часто был вне себя. К тому же он стал параноиком. Его спальня стала моей тюрьмой, а набор наручников отнял последнюю частичку свободы, которой я обладала.

Мне кажется, отчасти все дело было в сексе, но, в основном, он хотел, чтобы я боялась. Он наслаждался моей болью и тем, что я бессильна против него.

Когда мне, наконец, удалось избавиться от наручников, я попыталась все выставить так, будто я погибла в том пожаре. Я должна была что-то сделать, чтобы выиграть время. Время на то, чтобы убежать как можно дальше от него. А ещё я хотела, чтобы этот проклятый дом и все воспоминания о том, что я пережила в его стенах, сгорели дотла.

Прежде чем запрыгнуть в автобус, я позвонила из таксофона Сандаун и обо всем ей рассказала. Она заверила меня, что они в порядке, и деньги, которые я им дала, плюс деньги, которые она получала от государства, позволят ей продержаться несколько месяцев. Это избавило меня от некоторых моих страхов. Санни также поклялась мне, что позаботился об Уилл, а затем попросила меня позвонить, как только я обоснуюсь в безопасном месте.

Опустив взгляд на мобильник в своей руке, любезно предоставленный Мавом, только что привезшим меня к милой и гостеприимный Бетани, я медлю, чтобы сделать телефонный звонок, о котором мечтала не один месяц.

По моему лицу текут нескончаемые потоки слез, капая с моего подбородка вниз. На этот раз я не сдерживаю их. Я позволяю им литься. Мне нужно их выплакать. Потому что я не потрачу впустую ни одной секунды своего времени, плача в телефонную трубку во время разговора с Уилл. Ни. Одной. Секунды. Когда мне представится возможность поговорить с ней, я не хочу плакать и стенать. Я хочу поговорить с моей девочкой, услышать все о её новой школе и новых друзьях, и каким-то образом заставить её понять, что меня нет рядом не потому, что я не хочу, а потому, что в данный момент… не могу.

Глава 22

Иногда надежда на светлое будущее — это единственное, к чему мы должны стремиться.

ЭМБЕР

Мои глаза прикованы к дороге и желтой линии по центру, пока она не исчезает из поля моего зрения.

— Она никуда не денется, — голос Бетани вырывает меня из моих мыслей.

— А?

Изогнув свою идеальной формы бровь, она смотрит на меня. Ее медового оттенка волосы собраны в небрежный пучок. У нее безупречная кожа, но она выглядит довольно молодо для матери, у которой есть сын подросткового возраста. Она стройная, выше меня ростом, и у нее светло-зеленые глаза, которые поражают и умиротворяют. Первое, о чем я подумала при встрече с ней, так это о том, что Дозер — идиот. Зачем он тратит свое время на меня, когда у него есть история с кем-то вроде нее? Она не только милая, естественная и очень красивая. Судя по всему, в жизни она ценит более простые вещи, такие, как удобная одежда, холодный чай, который мы пьем из дешевых, неоновых пластиковых стаканчиков, и плетеные кресла, на которых мы сидим на ее веранде.

Ее дом — простое, но уютное одноэтажное строение с пологой крышей, каждая комната в котором наполнена любовью.

Она жестом указывает направо.

— Ты уже несколько минут смотришь на дорогу.

Верно. Я смотрю на дорогу и задаюсь вопросом, не должна ли я дойти до нее и запрыгнуть в первый подошедший автобус, или остаться там, где я сейчас. Решение, которое мне еще предстоит принять.

— Просто размышляю.

— О Маве? — спрашивает она.

— В том числе.

Мав не скрывал своего интереса ко мне, когда высаживал меня из машины. Фактически, он сделал все с точностью до наоборот.

Он стоит прямо передо мной на крыльце Бетани, видимо, не решаясь попрощаться. На нем темно-серая футболка с надписью «Каратель» под жилетом, выцветшие джинсы и всё его байкерское снаряжение — броская пряжка ремня, нож, прикрепленный сбоку, и цепь, обернутая вокруг его бумажника — тот самый образ, от которого матери во всем мире предостерегают своих дочерей.

Он принял душ прежде, чем мы покинули клуб, и аромат его мыла, смешанного с одеколоном, лишает меня возможности ясно мыслить. Во время поездки я чуть не перешла за грань аморального поведения. Если бы не мой ремень безопасности и обида, которые я испытывала к тому, как он искал ответы на свои вопросы в моем прошлом, которые, как он полагал, ему необходимы, я бы, наверное, сползла со своего сидения и забралась к нему на колени.

Черт, мне безумно хочется схватить его за жилет и притянуть к себе.

Засунув руку в свой карман, он вытаскивает наличные деньги, скрепленные зажимом для денег. Мой взгляд падает на инициалы JMG (ДМГ), выгравированные на серебряном зажиме, когда он отделяет несколько купюр. Стоящей за моей спиной Бетани он говорит:

— Возьми ее с собой на шоппинг. Ей нужно купить одежду. Только не позволяй Лили выбирать для нее шмотки.

Через секунду он сует мне в руку деньги, я быстро сканирую полученную сумму денег и вижу, что он положил мне в ладонь больше семи сотен баксов.

В моей голове начинают кружить мысли о том, как меня баловал Уорнер, как он соблазнил меня деньгами. Стиснув зубы, я говорю:

— Мав, мне не нужны твои деньги.

Я пытаюсь вернуть их ему, но он накрывает мою руку своей.

— Это не мои деньги. Ты заработала их, убираясь и готовя для клуба. Они твои.

Из другого кармана он достает телефон и тоже передает его мне.

— Мой номер уже вбит в него. Но ты можешь звонить по нему кому угодно.

Я смотрю на него с подозрением. Черт бы его побрал. Он прекрасно понимает, что, возвращая мне ту свободу, которую он отнял, я смягчаюсь по отношению к нему. Это правда. Когда он такой, как сейчас, мне трудно припомнить все то, что он делал, чтобы заставить меня его ненавидеть.

Костяшки его пальцев прижимаются к моей щеке, и мой взгляд снова сосредотачивается на его лице.

— Я вернусь через три дня. Если тебе нужно уйти, я пойму. Но молю Бога, дай мне еще немного времени, чтобы я снова мог тебя увидеть, — его глаза ищут мои. — Я обещаю, что всё сделаю правильно, Куколка.

Наклонившись вперед, он вскользь касается своими губами моего лба, а потом, спустившись ниже, накрывает ими мои губы. Только вот это его не удовлетворяет, потому что поцелуй углубляется. Он нежно ласкает мой рот, словно запоминает, каково это, когда наши губы движутся в унисон. Поцелуй становится горячим и страстным настолько, что от него мое сердце пускается в бешеный пляс. Его рука опускается на мой затылок, пальцы запутываются в моих волосах, и я задыхаюсь, когда другая его рука обхватывает мою талию и он дергает мое тело на себя.