Руку в кармане буквально жгло, так хотелось еще раз убедиться, что все на самом деле. Сверчок зашел в туалет, заперся в кабинке и достал заветный документ. Металлическая пластина в ладонь величиной была вся покрыта защитным узором. Он волнами огибал каждое слово. По рельефу хотелось водить и водить пальцем. Все прошлое и будущее было в этой прихотливой кайме. Губы Сверчка беззвучно шевелились, когда он в сотый раз перечитывал буквы.

– Светослав Матвеевич Чудской.

И ниже

– "Судовой механик"!

По краю пластины шли махонькие отверстия, где указана та же информация. Перфорация предназначалась для считывания машинами, установленными на судах, в портах и всюду-всюду, где бывают скитальцы морей.

Не всем так же повезло. Или по здоровью, или по учебе, но заветный пропуск в мир романтики мог содержать и другую запись. Как у Ромки, например: "Токарь". Ничего плохого, но без приставки "судовой" специальность означала работу на суше. Парень стойко перенес удар, только в момент выдачи его губы предательски дрожали.

Сверчку подумалось, что сейчас немногочисленные избранные для моря выпускники так же как и он рассматривают свои пластинки. Это друг с другом каждый вел себя независимо: мол, я и так знал. А с сокурсниками – подчеркнуто доброжелательно. Как с проигравшими. Нет, не то: скорее даже как с больными.

Парень убрал пластину в карман, для конспирации нажал рычаг и толкнул дверь. С подоконника едва не сверзился какой-то малек. По виду- второкурсник. Он судорожно прятал что-то дымящееся в карман. Видать, сбежал с практики. На лбу – очки с поднятыми темными стеклами, на шее болтается респиратор.

Сверчок хмыкнул.

– Зря куришь, дружок! Останешься на суше, если застукают. И трубку затуши, а то сгоришь.

– Да я ничего, так… – паренек начал было оправдываться, но потом смущенно кивнул. -Угу, хорошо…

Покрасневший до кончиков ушей, нарушитель шмыгнул в кабинку. Видимо, избавляться от горящего компромата.

Сборы пожитков не заняли много времени. Воспитанный в приюте, Сверчок научился обходиться минимумом необходимого. Потому-то вещмешок пришлось затягивать гораздо пониже горловины: нечем было набить оливковое матерчатое нутро. Собственно, и дел оставалось – попрощаться с ребятами.

Вчерашний курсант уселся на койку, поставил мешок на пол, развязал и достал гравюру, сделанную по фотокарточке. На тонком металлическом листе тонюсенькие линии изображали обнявшихся мать и отца. Задняя стенка гравюры была двойной. Там, под крышкой лежало уведомление, что родители пропали без вести во время изучения заброшенных Тоннелей.

Сверчок вздохнул и убрал гравюру. Уже двенадцать лет прошло с той поры, когда вместо теплых рук родных, ему достался приют, холодный металл и смутные воспоминания. Так хотелось снова увидеть родителей, да только вряд ли они живы. За столько лет все бы прояснилось. И все же… Хотелось верить, что однажды он их найдет.

Жаль, конечно, что на вечеринку не сходить, но денег совсем впритык и транжирить их не стоило. Мало ли, как и чего сложиться? Отложенные со стипендий копеечки могли и выручить. Впрочем, никто из "морских" выпускников в друзьях не числился, а "сухопутные" друзья не очень жаждали общения со счастливчиками.

Сверчок поднялся, закинул на плечо мешок и расправил ладонью кровать.

– Вот и все…

Пусть тут казарма, но уходить все равно грустно. Четыре года здесь был дом, убежище, место грез. Тут он научился смеяться, дружить, ненавидеть, понимать; мечты и слезы тоже родом отсюда…

Сверчок попытался улыбнуться, но губы чуть дрогнули – не вышло . Он вздохнул и вышел из спального помещения, аккуратно прикрыв за собой дверь. Язычок замка оглушительно щелкнул, словно отсек прошлое.

В коридоре на тумбочке стоял кто-то из молодых. Мальчишка в не обмятой еще форме подобрался, заметив четыре нашивки на рукаве.

И опять молнией пронзили воспоминания, как давным-давно, Сверчок, еще совсем сопляк – вчерашней детдомовец, получивший новенькую форму курсанта и свой первый нож в пахучих кожаных ножнах, вот так же, во все глаза смотрел на выходящего из спальни "старика". Сверчок тогда замешкался, засуетился и зачем-то хрипло крикнул в пустой коридор:

– Смирно!

А этот счастливчик… Он козырнул и прошел мимо, вызывая восхищение новобранца: четыре нашивки, застиранная форма, потертые ножны, из которых видна отполированная ладонью рукоять ножа, на плече на одной лямке болтается линялый вещмешок. А глаза почему-то странно грустные…

Сверчок тогда отчаянно завидовал выпускнику и недоумевал, отчего тот не радуется? Ведь уже не надо вскакивать на зарядку в шесть, не надо драить "палубу" казармы или чистить картошку…

Но вот пришел и его час: теперь грусть была куда ближе восторгов. И ножны стали царапанными, потертыми от частых тренировок, и рукоятка полированная, а клинок уже третий.

Тот выпускник ничего не сказал Сверчку. Может, так и надо теперь поступить?

Но Сверчок решил по-другому.

Подошел к дневальному, похлопал мальчишку по плечу и сказал.

– Все, парень. Я ушел. Удачи тебе и моря!

– С-с-спасибо, господин выпускник!

– Ладно, расслабься. И пока никого нет – облокотись на стену. Не ты первый тут торчишь. Только глаза не закрывай, а то заснешь и беда будет.

Дневальный кивнул и улыбнулся. Сверчок улыбнулся в ответ.

– И не забывай почаще улыбаться. Все и так слишком серьезно, стоит разбавлять.

На улице было тихо. Занятия. Понятно, что Наставники заняты, но все же. Сверчку очень хотелось напоследок увидеть преподавателя вихреоники. Валентин Игнатьевич здорово помог когда-то детдомовцу, стащившему из кухни колбасу и сгущенку. Столько, сколько получилось унести.

Нет, Сверчок не сожрал все в одиночку – разделил на всех, да только за такой проступок грозило отчисление и сельхозпоселение на три года. В общем, после такого проступка о море и мечтать не стоило. Вихреоник же ограничился карцером и дополнительной физподготовкой в течение двух месяцев для всего подразделения. Конечно, за это потом еще и свои же ребята дали по шее. Причем, те, кого Сверчок накормил колбасой и сгущенкой.

Тогда все произошедшее казалось жутко несправедливым. Но много позже, через два года только курсант узнал, что Наставник купил тогда за свой счет все продукты и сдал их на кухню. Вроде как укравший раскаялся и вернул съестное. Валентин Игнатьевич никому не назвал имя вора, за что сам схлопотал выговор. Вот теперь хотелось поблагодарить, но… Последний раз выпускник видел своих преподавателей только на вручении документов об окончании училища. Учеников не поздравляли; не было речей и салютов. Взрослые люди на прощание пожали руки взрослым людям и все. Вечеринка выпускников – частное дело бывших курсантов. Наставники туда не приходят, училище мероприятие не финансирует.

Сверчок прошел через КПП, предъявив пластинку дежурному. Тот поверил по списку, кивнул и отдал честь. Дверь закрылась за спиной.

Сверчок снова остановился и обернулся. Бетонный серый забор, ворота с нарисованной шестеренкой, обшарпанная дверь. С этого места видны были только верхние этажи казармы. Парень вздохнул, поправил мешок на плече и зашагал в сторону вокзала, где его ждал бесплатный билет в один конец. К морю.

Станция, понятно, находилась в городе. От училища примерно пятнадцать километров. Автобус же совсем недавно ушел, а до следующего почти десять часов, если верить расписанию. Проще пешком. Да и экономичней, к тому же. А что опасно гулять в одиночку по дороге, так бандитам брать с бывшего курсанта нечего. На копейки, что скопились за время учебы, можно разве что поесть пару раз. И то в кафе попроще, а вовсе не в ресторанах. Бандиты не станут тратить дорогие патроны на вчерашнего курсанта – не разбогатеешь. А потому, можно ни о чем плохом не думать, а просто мечтать. Идти и представлять город, железную дорогу....