в свою одежду, которую почти два года пролежала на полках. Вера стоит рядом и вдруг спрашивает. - Это с твоей подсказки Борек расправился со Стариком. - Я ему об этом не говорил. - Это я догадываюсь, ты говорил о другом, а цена, Галя? - Все верно. Присмотрите за ней. - В канцелярию уже пришли документы, ее завтра выпишут. Только одно не пойму, зачем она тебе, тебя же все равно... расстреляют. - Хочу напоследок оставить что то хорошее. - Каешься, значит? - Наверно так. Вера передает меня конвою. - Прощай, Вера. - Прощай, Смертник. Прокурор выглядит весьма уныло. под конец своей речи он лепит стандартную фразу. - Я прошу, уважаемый суд, приговорить обвиняемого к высшей мере наказания. И тут поднимается мой адвокат. Григорий Иванович, дотошно, по каждому пункту обвинения подводит свои аргументы и из его речи выходит, что все дело высосано из пальцев. Он говорил четыре часа, но это были часы его лебединой песни. И вот приговор. - ... Суд считает, что Александр Селиванов не виновен... Из под стражи освободить в зале суда... Я чуть не реву. Мы с Григорий Ивановичем выходим в коридор. - Рад? - Еще бы. - Деньги то у тебя с собой есть? - Ни копейки. В тюрьме утащили все, часы, кольцо, кошелек. - Возьми у меня в долг, на первое время хватит, потом вернешь. Он вытаскивает из кармана деньги и передает мне. Все таки есть в нашей жизни настоящие люди. - Григорий Иванович, я знаю, кто меня сюда запихнул. Не могли бы вы мне помочь, засудить этого человека. - Навряд ли. Суду нужны доказательства, а месть... навряд ли. - И все же... - Саша, не настаивай. Если будут доказательства, приходи. Телефоны я тебе свои дам. И еще совет, в том городе, где ты живешь, есть у меня друг Терещенко Анатолий Георгиевич, он является руководителем городской коллегии адвокатов, честнейший мужик. Если будет трудно, приходи к нему, скажи, что от меня, уверен,

поможет. По справке меня не захотели пустить в гостиницу, пришлось переночевать на вокзале. Утром я был у ворот тюрьмы. Узнал, что Красильникову Галину Александровну выпустят в час дня. К тюрьме подъехал Мерседес из него вышла красивая женщина, в шикарном платье. Я стоял недалеко от машины и ждал. Вот открылись ворота и с чемоданом появилась Галя. - Мамочка, - она бросилась на грудь женщины. - Все деточка, все кончилось, - теперь мы начнем новую жизнь. - Мамочка, - только и говорит Галя. - Пошли, дорогая. На улице холодно. И тут взгляд Гали упал на меня. - Смертник... - Ты про что это? - встревожилась мать. Галя оторвалась от нее и подошла ко мне. Она лбом уперлась в мой лоб. - Мне Вера все рассказала, как ты добивался, чтобы меня освободили. От нее я узнала, что тебя вчера оправдали. Она сама в шоке от этой новости. Значит ты действительно ни в чем не виноват? - Ни в чем. - Сколько же ты страдал? - Много. - Галочка, поехали, - слышен голос матери. - Я тебя прошу, приезжай ко мне. - Приеду. Улажу свои дела и приеду. Она поцеловала меня, потом оторвалась и побежала к машине. И вдруг я понял, к ней никогда не приеду. Какая то тонкая ниточка притяжения в тюрьме, вдруг порвалась, когда вышли на волю. В моем городе, все от меня шарахаются как от чумного. Квартиры давно нет, вещей нет, работы нет. В милиции, сказали сразу, выдадим паспорт, если будет местожительство. Заколдованный круг да и только. Вот тогда, то по совету Григория Ивановича, я поехал к его другу Терещенко. Толстый, лысый адвокат принял меня в своей конторе. - Вы ко мне? - Да. Я обращаюсь к вам по совету Григорий Ивановича, моего бывшего адвоката. - Григорий Ивановича? А... Гришки... Понятно. Так что у вас? Так я рассказал ему все о себе. Он внимательно выслушал, чиркнул два раза в блокноте. - Мне все ясно. Вам, на первое время, нужна хоть какая жилплощадь. Город ее у вас отнял, город вам и предоставит. Это я позабочусь. Приходите ко мне послезавтра. Легко сказать, а где мне приткнуться С трудом удалось пристроится в мастерскую по ремонту обуви. Там же в коморке, я первое время и спал. Адвокат Терещенко действительно помог, мне выделили комнату

в коммунальной квартире. С решением квартирного вопроса, милиция сразу же выдала

мне паспорт. Я привыкал к городу, а он привыкал ко мне. Главным редактором стал Колька Басманов, открыв рот, он с удивлением смотрел на меня. - Сашка? Ты... живой. - Да, это я. Не ожидал небось... - Но ведь... - Ты хочешь удивится, почему маньяк-насильник на свободе? - Нет, но... Я ничего не понимаю. - Рано похоронил меня Коленька. Я слышал даже статейку по поводу меня тиснул. Мол, редакция очень сожалеет, что проглядела в своих рядах такого человека... - Тебя оправдали? - Представь себе. Даже все обвинения сняли. - Ты пришел ругаться по поводу своего прошлого? - Нет. Я хочу, чтобы меня восстановили на прежней работе. - В этом я тебе не могу помочь... Все места заполнены согласно штатного расписания. - Коля, ты хочешь сохранить меня в памяти таким же оплеванным... - Я ничего не хочу. - Но тебе все равно придется потеснится. Меня восстановит суд. - Саша, давай решим все миром. Сейчас действительно взять не могу. При первой возможности, сразу же примем, а пока будешь нашим внештатным корреспондентом... - Что значит, при первой возможности? - У меня Лидочка, уходит в декрет месяца через четыре, вот тогда... - Ладно. Договорились. А сейчас я хочу, чтобы ты разрешил мне покопаться в архивах газеты... - Хочешь вернуться к старому? - Да. Я должен все рассказать людям. Тогда у меня не получилось, сейчас можно все поправить... - Думаешь еще не поздно? - Пока нет. - Давай дерзай... Я даю добро, - по барски хлопает меня по плечу Колька. Вечерами брожу по городу и вспоминаю, как мы с Таськой гуляли здесь. У большого букинистического ларька стоит знакомый мужик. - Здравствуйте. - Здравствуйте, - с удивлением смотрит тот. - Вы меня не узнаете? - Нет. - Однажды, лет семь тому назад, вы ко мне пришли и купили целую машину старинных

книг. - А... Да...да...да. С вами еще такая конопатая девушка была. - Была, ее убили. - Ну надо же. Тяжелый и скверный мир. Я ведь тогда большие деньги имел на вашей сделке. Мне ли это не забыть. Еще там у вас была корона, изумительная работа, кажется подарок Наполеона графине Вревской. Вы ее тоже продали? - Как вам сказать... - Можете не говорить. Мне кажется, один мой друг сказал, что видел точно такую же корону у одного любителя коллекционера. Кажется его фамилия Моисеев. - Полковник Моисеев. Букинист смутился. - Кто он там, полковник, сержант, я не знаю, знаю фамилию. Я понимаю, продали, так продали..., что же делать, такая тяжелая жизнь. Я хотел сказать, что меня обокрали, но потом подумал, что это ничего не изменит. - Я вижу вы торгуете на улице, а говорите, что заработали на мне. - Так это было давно молодой человек. Все движется, все меняется. Сначала взлетел, потом погорел, но у каждый живет надеждой, я тоже надеюсь, что завтра может опять взлечу... - Взлетайте. Я хочу пожелать вам удачи. - Пока, молодой человек. Может что-нибудь у меня купите? Долго звонил в дверь и уже хотел уходить, как стукнула задвижка и на пороге появилась пожилая женщина. - Вам кого? - Вы не Светлана Юрьевна? - Да это я. - Я был с вашим сыном в одной камере... Она схватилась за грудь и отшатнулась - Заходите, не стойте на лестнице.. Эта старая интеллигентская квартира, забитая книгами, картинами и старинными резными шкафами и буфетами. Женщина приглашает меня в гостиную с огромным желтым

абажуром и сажает на диван. - Значит вы вместе с Виктором были в тюрьме? - Да, мы с доктором сидели в одной камере. Он просил меня, если выпустят, зайти к вам и передать, что он даже перед смертью не изменился и верит в праведность своего дела.. Доктор не кается в том, что помогал людям облегчать их страдания... - Вы были с ним до последней минуты? - Можно сказать так. Это был очень мужественный и сильный человек. Женщина молчит, потом подходит к окну и смотрит на улицу. - Я верила в него, - вдруг сказала она, - и испытываю гордость за то, что Виктор

умер настоящим человеком, никого не предал и не изменил своим идеалам. Спасибо вам большое, что принесли последнюю весточку от него. Хотите чаю? - Хочу. Светлана Юрьевна вышла из комнаты, а я оглядываю стены с многочисленными картинами и фотографиями. Мы попили чайку и разговорились. Мать доктора, показала мне фотографии сына, его