Мне хотелось попросить у нее зеркальце, но почему-то я постеснялась это сделать. Она ушла, закрыв за собой дверь. А я, оставшись одна, задумалась: ее настойчивость меня пугала. Кому я вообще могу доверять в этом доме? Кто эти люди? Зачем я здесь? Как я сюда попала? А самое главное – кто я?

Я заснула, но спала беспокойно. Проснулась от шума за дверью. Приглушенные крики, звуки борьбы, потом раздались щелчки. Все это привело меня в сильнейшее волнение. Я попыталась встать, но не смогла… Раздался женский крик. Вновь грянули выстрелы. Я закричала и все-таки встала с постели. Сделала несколько шагов и упала на пол. Поднялась и с трудом, держась за стены, добралась до двери. Я стояла, тяжело дыша, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге возник тот самый светловолосый мужчина.

– Вы в порядке? – спросил он, увидев меня у двери. – Вам еще рано ходить.

– А что происходит? – Мой голос дрожал. – Кажется, я слышала… – Я прищелкнула пальцами. – Я слышала выстрелы.

– Совершенно правильно, мадемуазель, – кивнул мужчина. – Это были выстрелы. Меня радует, что вы уже ходите и говорите. Очевидно, сильный стресс способствовал тому, что резервные силы вашего организма вступили в бой с недугом. И судя по всему, побеждают его.

В его манере говорить было что-то от взрослого, который разговаривает с маленькой девочкой. И вдруг меня осенило: я же даже не знаю, сколько мне лет! Девятнадцать? Семнадцать? Двадцать пять?

Я хотела спросить его. Но поняла, что сейчас не время задавать вопросы.

– Давайте я помогу вам вернуться в постель. Все-таки вы не настолько окрепли, чтобы самостоятельно путешествовать по комнате.

– А что там… было?

– Расскажу как-нибудь после. Сейчас все, что от вас требуется, это крепкий сон для восстановления организма.

Он помог мне лечь и подоткнул одеяло.

– А вы… – Я хотела спросить: «придете ко мне завтра?» Но слова застряли в горле. Я поняла, что если скажу их, то расплачусь.

Он как будто бы угадал или, точнее, услышал мои мысли.

– Спите, завтра я к вам приду. – И погладил меня по руке.

Его рука была теплой, а моя – холодной.

Проснувшись утром, я обнаружила около себя другую сиделку. Это была высокая сухощавая женщина лет пятидесяти, из-под белой шапочки выбивались густые жесткие волосы. Она смотрела на меня, поджав тонкие губы.

– Смотрите, смотрите, мадемуазель Берд пришла к нам! – вспомнился мне вдруг чей-то смех. – Какая она важная…

Смеялись девочки в белых платьях – мои сестры. К ним подходила женщина, чем-то похожая на птицу – высокая, худая, с острым носом.

– Вы только поглядите! – не унимались они.

– Мадемуазель Берд, – проговорила я вслух.

Сиделка посмотрела на меня с недоумением, а потом сказала длинную фразу по-немецки. Смысл фразы сводился к тому, что мне нужно себя беречь и не перенапрягаться, никакой мадемуазель Берд она не знает, а если мне нужно есть или пить – она тотчас принесет.

Кормили меня здесь протертой пищей: пресной и безвкусной. Впрочем, я все равно практически не ощущала вкуса еды. Но вдруг мне захотелось сочных ягод – больших, ярко-красных. Как же они называются? Ах да, клубника!

– Я хочу клубники.

– Но у нас нет клубники, – сказала женщина, как мне показалось, с осуждением.

Я закрыла глаза и вновь уснула. И проснулась от того, что изумительный запах щекотал мне ноздри. Открыв глаза, я увидела рядом с собой вчерашнего светловолосого мужчину. Он сидел на стуле с тарелкой в руках, на тарелке лежала клубника, именно такая, какой я ее себе и представляла – яркая, налитая, сочная.

– Мадемуазель, вы просили клубнику.

– Да, – прошептала я.

– Тогда – прошу. На здоровье.

Я приподнялась. Он поставил тарелку с клубникой на прикроватный столик, помог мне приподняться и подложил подушки под спину, теперь я могла сидеть на кровати.

– Так будет лучше.

Он снова протянул мне тарелку. Я взяла ягоду, надкусила, брызнул сок…

– Боже, какая же ты смешная! Даже клубнику ешь как медвежонок! – раздавались, звенели голоса девочек – моих сестер. Они были как феи – в светлых платьицах, веселые, красивые.

Я посмотрела на свое платье: на груди расплывалось пятно от ягоды. Мы сидели за столом в саду и ели клубнику, посередине стола был кувшин молока, сверху которого виднелась бледно-желтая пенка.

– И почему ты такая неаккуратная!

Алое пятно расплывается на груди, я пытаюсь стереть его салфеткой. Но делаю только хуже. Я ужасно смущена. Сестры качают головами, на их груди я вижу такие же алые пятна, которые расплываются, становятся все больше и больше… Их лица бледнеют, они падают на траву как подкошенные. Я бегу от них прочь и вижу, как навстречу мне идет женщина. И я понимаю, что это – моя мать. У нее озабоченное лицо, я бегу к ней, вся дрожа.

– Мама! – шепчу я. – Мама! – повторяя, зарываюсь в складки ее платья.

Она наклоняется ко мне, обнимает и шепчет:

– Что тебя напугало?

Я, не в силах вымолвить ни слова, вырываюсь, бегу дальше. Я выбегаю на берег. Море! Какое огромное! На горизонте большой корабль, который уплывает от нас… Я бегу в воду, я уже по колено в воде. Мне страшно идти назад, а впереди… ничего нет.

– Вам плохо? – Мужчина дотронулся до моей руки.

– Н-нет. Просто вспомнилось кое-что.

– У вас такой вид, будто бы увидели что-то страшное. Что вы увидели? Или вспомнили?

Он задавал вопросы небрежным тоном, но при этом не сводил с меня внимательного взгляда.

– Так, глупости. – Я не хотела ему ни о чем говорить.

На лице мужчины мелькнула не то досада, не то раздражение. Но он мягко поинтересовался:

– Как клубника?

– Вкусная… Но я ела вкусней.

– Когда? – быстро спросил он.

– Не могу вспомнить, – солгала я.

– А что вы помните?

Я покачала головой:

– Ничего. Как будто бы в голове пустая дыра…

– Жаль! Но вы обязательно поправитесь, и к вам вернутся воспоминания.

Дальше он сказал что-то по-французски. Я уловила только общий смысл.

– Вы думаете, что воспоминания будут для меня… болезненны?

Он колебался. Я это видела.

– Говорите!

– Не знаю, – неохотно произнес мужчина. – Существует даже специальная молитва против воспоминаний. Не всегда хочется вспоминать: иногда лучше забыть. Но не всегда это получается. Память – страшная вещь! Есть прекрасные строки:

– Чьи это строки? – спросила я.

– Есть такой поэт Николай Гумилев. Это его стихи.

– Наверное, я его не читала.

– Почему?

Я задумалась:

– Мне кажется, у меня была строгая мама.

Мой собеседник улыбнулся.

– Да, у вас была очень строгая мама.

– Но кто? – воскликнула я. – Вы знаете мою маму? Кто я? Как меня зовут? Почему меня здесь держат?

Его лицо посуровело.

– Вы еще очень слабы. Вот когда окрепнете…

– То, что тогда? Вы меня отпустите? И что я буду делать?

– Не все сразу, мадемуазель. Не надо торопить события.

– Вы обращаетесь со мной как с ребенком… Сколько мне лет?

Он некоторое время молча смотрел на меня и наконец проговорил:

– Чуть позже вы все узнаете.

По моим щекам текли слезы. Я была непонятно где, я не знала, кем я была в прошлом и что меня ждет в настоящем. Я отложила тарелку с клубникой на столик.