Около шести вечера тот же мужчина постучал в дверь номера на четвертом этаже, но ему снова не открыли. Спустился – за отельной стойкой никого не было. Легонько ударил костяшками пальцев. Виновато улыбаясь, вышла девушка-администратор – оттенок волос, выбранный для нее парикмахером, идеально соответствовал униформе.
– Чем я могу вам помочь? – спросила вежливо.
– Номер четыреста пять… там никого нет, вы не подскажете – может, его уже освободили?
Он сомневался, что девушка имеет право отвечать ему – защита личной информации и прочее, а он даже не знал фамилии Су, чтобы сделать вид, будто она его близкая родственница или коллега. Но девушка проверила в компьютере и сказала:
– Да, уже освободили.
– Спасибо.
Ее зовут Су, думает он, выходя из отеля. Вот и все, что известно. И легкий акцент. Получается, уехала не попрощавшись. Не то чтобы обидно. Между ними не было ничего сверхъестественного – два очень приятных вечера, пара бокалов вина. Даже не то чтобы слишком невежливо с ее стороны – ну, пора человеку уезжать и некогда разыскивать случайных знакомых. Она много рассказывала о себе. Есть люди, которые охотно рассказывают о себе. Теперь он знает много забавных и серьезных историй из ее жизни, но не знает, ни куда она уехала, ни откуда приехала, ни чем занимается. Интереснее другое: аккуратность и дисциплинированность, с которой Су, рассказывая много и охотно, не сказала ни слова о себе. В каком городе она живет, например? Та же дисциплинированность, с которой она брала презерватив: не навязчиво, но не в последний момент, как обычно случается, а в самом начале.
Все-таки странно. Акцент? Нет, не только акцент. Еще разрез глаз. Сначала думал, что азиатка, но для азиатки слишком высокая, и волосы совсем другие – русые, слегка вьющиеся. Вспоминает, как по ее голому телу пробегали лучи синего света – под окнами стояла машина скорой помощи. Нет, какая азиатка – глаза не азиатские, просто поставлены под странным углом. Сразу не заметишь. Но что-то странное в лице. Даже неестественное. Однако не отталкивающее. Не так, как после неудачной подтяжки, – скорее, как из неизвестного народа. Позже выглянул в окно и не увидел ни машины скорой помощи, ни полиции, а синие лучи продолжали скользить по ее животу. Курьезная история.
Равномерный гул поезда навевал сонливость, буквы в книге становились все прозрачнее. Внезапно к ней обратились:
– Простите…
Преодолев мгновенное неудовольствие, Сузанне повернулась к соседу. Это был мужчина лет сорока, обычный, светловолосый, несколько растрепанный и обеспокоенный поездкой.
– Вы не знаете, будут ли разносить кофе? Или нужно идти в вагон-ресторан?
– Будут, – сказала она. – Я думаю, что будут, по крайней мере разносили уже один раз.
– Сейчас мне необходимо выпить кофе. Теперь. Наконец-то. Вообще, это не мой поезд, мой поезд опаздывает на четыре часа, и они предложили мне ехать этим. Все планы коту под хвост… Я опоздаю на автобус. Жаль, что решил ехать поездом, машиной был бы уже на месте. Поленился. И пробки, пробок испугался.
– Понимаю, – сказала она, удивляясь, что разговор не раздражает. – Поезда часто опаздывают, вообще это, конечно, свинство. Они должны компенсировать хотя бы часть стоимости билета.
– Да, нужно будет этим заняться позже, – согласился попутчик. – Никуда не годится – теперь всю дорогу заново приходится планировать. На приветствие и коктейль я уже не попадаю…
Сузанне снова отпустила глаза к книге, буквы которой снова почернели. Маленький разговор не выбил ее из колеи, не доставил неудобств, но в то же время не развлек. «Странно», – подумала она, хотя здесь не было ничего странного. В последнее время все чаще ловила себя на безразличии. Она могла беседовать или не беседовать. Выпить бокал вина или не выпить бокал вина. Встретиться с кем-нибудь или провести вечер с книгой. Не радовало и не огорчало, не баловало, но не мешало. «Может, это признак возраста, я становлюсь старше». Мысль не обрадовала и не огорчила. «Все основное уже попробовала. Важно иметь определенную свободу, а остальное – как сложится». Но некие предпочтения остаются. Например, она любит уезжать в дождь, хотя это доставляет массу неудобств.
Захлопнула книгу, какое-то время смотрела на синюю обложку. Решила поработать, пока есть возможность, в пути ей всегда работалось лучше, чем в неподвижной комнате. Включила ноутбук.
Через полчаса, отметив, что попутчик, успокоившийся в не своем поезде, в ее сторону больше не смотрит и попыток завязать разговор не повторяет, Сузанне сначала осторожно, короткими взглядами исподтишка, потом смелее, потому что взгляды не пересекались, стала разглядывать его.
Обычные черты лица, прическа, одежда – впрочем, не джинсы с курткой, но костюм и плащ, однако и эта униформа в скоростном экспрессе смотрелась вполне органично – наверняка впереди у него важная деловая встреча, отель (разумеется, не трехзвездочный) и далее по списку. Под сидением небольшой, но отличный (в этом Сузанне разбиралась) чемодан. Крайне обычный пассажир, по ошибке попавший в вагон второго класса вместо первого.
Единственное, что не соответствовало стандарту, – его левая рука. На безымянном пальце белел ободок – не кольцо, а оставшийся незагоревшим след от обручального кольца. Хотя попутчик не выглядел только вернувшимся с моря – слишком бледный. След довольно широкий – на кольцо в свое время ушло много (скорее всего, белого) золота. Пальцы ей нравились – длинные, худоватые, так что слегка выпирали суставы. Одинаковой формы, ухоженные, матово блестящие ногти, удлиненные от природы (не выходящие за пределы пальцев, как у женщин с маникюром, но низко начинающие расти). Сузанне непроизвольно сжала пальцы, пряча свои ногти, подстриженные не совсем ровно и не подпиленные до правильной формы. Она подстригла их позавчера, за работой, когда заметила, что отросшие ногти мешают. Собиралась позже привести в порядок, но забыла. Когда попутчик задремал и расслабленная кисть руки раскрылась, Сузанне увидела шрам, проходящий через всю ладонь, от основания безымянного пальца к запястью. Он прорезал линию жизни и не давал рассмотреть, как все продлится и чем закончится.
«Почему он не сделал пластику?» – подумала Сузанне и удивилась своей мысли – зачем, на ладони-то? Просто шрам совсем не подходил к аккуратному пассажиру. Где он его приобрел? Занимаясь экстремальными видами спорта? Альпинизм отмела сразу, скорее дайвинг. Или работа в саду – такие любят все делать сами, с помощью дорогой техники, купленной в специализированных магазинах, – вместо того чтобы нанять пару мигрантов. Женщина с желтыми волосами шла по проходу, Сузанне стало неловко, что она откровенно разглядывает спящего, поэтому отвернулась к окну и тоже задремала, сразу попав в конфетные полусны.
Конфеты рассыпаны на земле. Конфеты и рис. Были еще монетки, но монетки дети быстро собрали (Сусанке как самой маленькой не досталось, отчего теперь печет в горле обида), а к конфетам только присматривались, отыскивая те, что получше. Здесь была свадьба. Но свадьба уехала, молодые лишь ненадолго зашли в невестин дом после росписи, а сейчас все отправились в ресторан, оставив во дворе эхо криков, рис и печальную пустоту. Дети втаптывают рис в пыль, на корточках сортируя конфеты на сосательные и редкие шоколадные.
«А платье какое!» – шепчет Сусанка, тоже в платье – в застиранных вишнях. У нее в глазах стоит пара: стройный молодой жених и невеста с фатой – еще моложе, черноволосая, с круглым личиком куколки. И платье: белое, все блестящее, оно сбегает с плеч, туго обтягивая талию, а дальше течет пышным воланом до самых белоснежных каблучков.
Янка только хмыкает, засовывая за щеку шоколадку. У Яны тоже платье – слишком короткое, в красный горох, задерганное. «Дуреха, и все», – говорит Янка про невесту – потому что так говорила тете Люде мама. И добавляет для убедительности: «С размалеванной рожей». Этого мама не говорила, или, по крайней мере, не по поводу свадьбы. Лицо невесты, так понравившееся Сусанке, и на самом деле плыло немножко отдельно от самой невесты, как рисунок. Сусанка даже предположить не может, что за этим нарисованным лицом скрывается соседка, которую она видела довольно часто, но на которую до сих пор не обращала внимания. «И платье у нее б/у, на новое у них денег нет», – не унимается Янка.
