– Эт-то что такое?!

Дашка вздрагивает, смотрит на Марью Тарасовну. А та всерьез недовольна, замораживает и глазами, и голосом… И опять не по себе Дашке, хотя волноваться больше нет сил.

– Почему. У тебя. В дневнике. Записано. Что меня. Зовут. Ма-р-р-рья?!

Раскатистое «р» замирает в напряженно притихшем классе, и Дашка не понимает, в чем на этот раз виновата. Дневник передают ей обратно, и она видит: Марью угораздило заглянуть на первую страницу, в раздел «Преподаватели», где положено в начале года перечислить все предметы, всех учителей… Напротив «Химия» у Дашки записано «Ермакова Марья Тарасовна». И у одноклассников ее так записано…

– Что. За. Просторечие?! Мария Тарасовна! Меня. Зовут. Мария! – гремит в тишине над головами удивленных учеников: вся школа, вплоть до директора, много лет называет химичку именно Марьей Тарасовной – как-то лучше, складнее звучит.

Мягкий знак в дневнике у Дашки дважды зачеркнут красным, и на месте его пламенеет огромное и, на полстраницы почти – Мария Тарасовна. Маразм! Ну и двойку за сегодняшний урок она Дашке нарисовала «от всей души» – гигантский красный лебедь, неимоверно жирный, вылезает из отведенной ему типографской клетки и вверх, и в стороны…

– А Марья-искусница – это в сказках, – тише добавляет химичка, иронично скривив напомаженный бордовый рот.

Урок продолжается…

Дашка вздыхает, грустит. И улетает мыслями далеко-далеко. Белое пластмассовое перо само по себе выводит условие задачи – вслед за мелом, царапающим по доске, в руках очередного страдальца. Дано. Молярная масса. Если взвесить маляра… Та-ра-ра… Ох нет, масса же молярная, значит, моль… Сколько весит сытая моль… Число Авогадро… А смешная фамилия! Почти авокадо… Как там у Северянина? У него про ананасы, но какая разница… Авокадо в шампанском, авокадо в шампанском, удивительно вкусно, искристо и остро! Дурацкие слова «искристо» и «остро», о чем думал поэт… Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!.. По-испански, кстати, «авокадо» – это адвокат.

– Федорова! Почему не пишешь – ты уже все решила?!

…Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы без своего авокадо…

Прозвенел звонок с урока. Дашка подошла к Марье Тарасовне забрать журнал. Носить его из кабинета в кабинет было Дашкиной подневольной обязанностью. «Ты девочка честная, я тебе доверяю», – сказала однажды классная, одарив Дашку этим поручением.

Химичка пролистнула в журнале пару страниц, нахмурила нарисованные черные брови.

– Ты иди, а журнал я принесу. Тут заполнять надо. Какой у вас урок?

– Классный час, в кабинете географии, – прошелестела Дашка. И скользнула скорей на свободу из ненавистного кабинета, и даже нечаянно хлопнула дверью. Не сильно.

Классный руководитель, энергичная молодая красотка Инна Евгеньевна, изо всех сил торопилась и торопила своих подопечных.

– Поживей рассаживаемся, дорогие, поживей! И начинаем скорее – много надо успеть сегодня!

Камышов глянул лениво на свои дорогие наручные часы (не родители богатенькие подарили – сам заработал, выиграл в какой-то международной математической игре), шепнул Дашке: «Перемена еще четыре минуты и семь секунд». Но Инну Евгеньевну было не остановить.

– Так! Пускаю по рядам листочки! – Стопки белых тетрадных четвертинок поплыли с первых парт на последние, постепенно тая. – В верхнем углу – фамилия! Имя не пишите, время экономьте! И укажите, какое поручение вы хотите выполнять!

Всяческие «поручения» были идеей фикс Инны Евгеньевны. Она виртуозно тасовала между учениками нагрузки – как общественные, так и свои собственные, полагавшиеся ей как классному руководителю. На этот раз Инна придумала новую фишку – чтобы каждый сам назначил себе задание на учебный год. Дашка написала на своем листочке: «Ухаживать за цветами». Цветов в кабинете географии развелось много, и кто-то должен был после уроков регулярно их поливать, протирать листья. Это казалось меньшим из всех зол, да и цветы Дашка любила. Но предчувствовала, что придется ей по-прежнему мотаться с журналом, изо всех сил стараясь не забывать его на подоконниках.

– Так, дорогие, заканчиваем! Листочки передаем! – лихо командовала Инна Евгеньевна. – Важное сообщение: в пятницу к нам в школу приедут финны!

– Зачем? – устало спросил Коля Камышов.

– Перенимать педагогический опыт! И совместный проект у нас будет по экологии. Но это потом… Открыли дневники, записали: в четверг после уроков – генеральная уборка!

Дружное страдальчески-недовольное «у-у-у» прокатилось по классу.

– И не «у-у-у», – передразнила Инна Евгеньевна, – а чтобы в четверг все были как штык! Кровь из носа! Вы же дома убираетесь, когда гостей ждете, верно? – Инна выдержала эффектную паузу (возражать никто не посмел) и переключилась: – Так, что у нас с успеваемостью в начале года… Дарья, где журнал?

– У Марьи Тарасовны, – объяснила Дашка. – Она его заполняет, сама принесет.

– Нет, нам сию секунду надо! Иди поторопи ее! – Дашка в ужасе воззрилась на Инну Евгеньевну. – Кстати, сегодня общие фотографии пришли – заодно ей отдашь. – Инна протянула Дашке традиционное сентябрьское фото их класса, на котором в этом году запечатлелись с учениками и директор, и несколько предметников на память – все-таки девятый класс, в конце года выпускной.

Дашка поплелась к жуткому белому кабинету. По дороге вспоминала, как Инна уговаривала Марью Тарасовну сфотографироваться с их девятым «А». Весь класс, фотограф, директор и другие учителя терпеливо ждали, а Марья отнекивалась: «Не хочу я, и не просите! Не в том возрасте, чтобы фотогеничной быть». Но уговаривать – ничего не скажешь – Инна умеет.

Дашка постучалась, заглянула в кабинет. Марья сидела за учительским столом перед раскрытым журналом, кивнула на него Дашке:

– Можешь забирать, Федорова, я как раз закончила.

Дашка подошла к столу, неуверенно протянула фотографию:

– Это вам…

Марья проворно взяла снимок. Разглядывала его придирчиво, поджимая острые уголки педантично подведенных бордовых губ. А Дашка в это время стояла рядом, не знала, что говорить и куда смотреть. Взгляд упал на идеально ровную нитку пробора в Марьиных волосах. Иссиня-черные по всей длине, у самых корней – буквально на два миллиметра – они были неожиданно белые. «Так она седая… Она седая, просто красится…» – прилетела сама собой внезапная мысль.

Бордовый Марьин ноготь одобрительно постучал по глянцевой поверхности фотографии – в том месте, где смотрело с нее лицо самой Марьи, хронически надменное, без тени улыбки.

– Да я тут просто красотка Мери! – резюмировала она с иронией, но видно было, что Марье и вправду нравится. – Что ты стоишь, Федорова?! Я же сказала тебе – журнал можешь забрать.

К очередному уроку химии Дашка готовилась прилежно и мандражировала особенно сильно: хочешь не хочешь, двойку надо исправить. Но случилось чудо, и даже не одно. Во-первых, в тот день с самого утра выпал снег, хотя был только октябрь. Во-вторых, Марья встретила их какая-то непривычно тихая. Весь урок никого не спрашивала – только рассказывала сама о Менделееве, о его научных путешествиях и творчестве (так и говорила – «творчество»!) и даже упоминала его дочь Любу, ставшую женой Александра Блока. Говорила она интересно, размеренно и даже певуче, иногда бросая взгляд на снежное кружевное мельтешение за окном. А Дашка слушала ее и думала о том, что снег – белый песок…

Мы внутри огромных песочных часов, кто-то перевернул их – и на землю падает белое время. Но заснеженный день не видит, не знает этого – и дремлет, и не торопится никуда… Печально дремлет… день заснеженный… Деревья зябнут от тоски… И льется стон прощальной нежности в седые тихие пески…

А в конце урока, когда все приготовились, по традиции, записать километровое домашнее задание, Марья спросила:

– Кто знает, какой сегодня праздник?