Случилось, что я не успела. Хлопец толкнул меня на другую дверь. И я стала перед товарищем Осиповым в своей обдергайке.

Осипов, хоть был в офицерской форме, а поздоровался со мной как человек:

– День добрый! Проходите, садитесь!

А у хлопца Осипов спросил:

– Дмитро, это кого ты такого красивого привел?

Разговаривал Осипов по-русски. То есть не так по-русски, как люди разговаривают у нас в Чернигове, а совсем-совсем по-другому. Наташа, которая моя подруга в классе, которая приехала в Чернигов с Саратова, говорила похожее. Допустим, Осипов и Наташа разговаривали по-русски как радио. Только радио разговаривало не так вольно, как Осипов и Наташа тоже.

Мне сильно нравится слушать радиопостановки. Я всегда слушаю киевские имени Леси Украинки и имени Ивана Франка тоже. Имени Ивана Франка – это получается постановки по-украински. Я Наталью Ужвий всегда не путаю. И других артистов не путаю тоже. Мне больше нравится слушать по-русски – это когда имени Леси Украинки.

Конечно, по-украински мне нравится тоже. Только по-русски слова получаются как новые, если равнять с теми, которые, допустим, есть в Чернигове. По правде, некоторые не равняют.

Да.

Еще когда в школе, учительница по русскому Клара Семеновна мне говорила, что у меня сильно хороший слух на звук. Клара Семеновна выхваливала меня, что я умею перенимать. Тем более что моя школа была русская, такая школа была новая, через две улицы, а дома я, конечно, говорила на украинском, и на улице тоже. А русская школа, потому что Клара Семеновна сама по себе была москвичка, а в Чернигов попала с своим мужем. Муж у нас в Чернигове служил в госпитале, который над Стрижнем, там давно была семинария для попов. Врач-хирург Абрам Иссидорович Пекарь. Клара Семеновна рассказывала перед классом, что у мужа ордена и медали, что муж награжденный советским правительством за спасение жизни бойцов и офицеров.

У Клары Семеновны фамилия была тоже Пекарь. А получилось, что в нашем классе училась Пекарь Валентина. Конечно, Пекарь Валентина была украинка. И фамилия у Пекарь Валентины была украинская. А пришла Клара Семеновна и тоже сказала, что сама по себе Пекарь. И в классе всем-всем понялось, что Клара Семеновна хоть и Пекарь, а еврейка. Первое. Она ж Клара. По правде, Клары есть и Лучко, и другие тоже. А про Клару Семеновну понялось. Второе. Это был уже четвертый класс, и все-все знали много. Хоть и не твердо, а знали. Я не про только евреев, а даже про жизнь между мужчиной и женщиной. Конечно, потом я узнала еще больше.

Да.

Я сейчас про то, что в четвертом классе и про евреев знали тоже.

Я про себя тогда не знала и вместе смеялась, когда в классе называли фамилию Пекарь с порченой буквой “р”. В моем классе были и Цивнер, и Ровнер, и другие фамилии учениц с “р”. Про них никто и не прятал, что они еврейские. А Пекарь – это ж должна быть украинская, а получилась Клара Пекарь и Абрам тоже. Потому и смеялись.

В нашем классе были и фамилии без “р” – например Си́ниц. Конечно, такое смешно тоже.

Да.

Клара Семеновна меня сильно любила.

Клара Семеновна мне говорила:

– Ты, Машенька, способная. И нечего тебе на тройках кататься! Тебе, Машенька, надо усидчивость подтянуть – и – раз! – возьмешь и выйдешь в отличницы. Такие, как ты, обязательно выходят.

По правде, у меня в школе успехи шли плохо. Первое. Мне больше нравится моя левая рука. И писать, и все-все. Мама Тамара заметила за мной такое с рукой давно. Мама мне сказала, что левая рука у человека – это баловство. Что человеку надо все-все делать правой. Что у меня не все как у человека. Мама, когда видела, что я выставляю левую руку в работе и возле стола вперед по сравнению с правой, всегда меня стусала. Я сильно старалась и дома, и в школе тоже. Считалось, что у меня получилось. Пускай.

Про что мама Тамара меня стусала.

У мамы Тамары был день рождения, еще давно. Так мама меня тогда не стусанула, а тяжко-тяжко ударила.

Получилось, что у мамы в руке была сковородка, не с огня, а только чтоб на огонь поставить, деруны жарить с шкварками. А я шкварки всегда люблю, и тогда любила тоже.

Конечно, мне не надо было с мыски брать целую жменю шкварок. Шкварки ж не для того делались, чтоб я все-все в присест поела. А и сковородкой по голове человека тоже ж не надо было. Тем более матери.

Я еще от Фроси про себя не знала, потому обиделась на маму.

Да.

Это я потом, через сколько-то секундочек обиделась. А в ту самую секундочку я – раз! – взяла и упала без чувства сознания.

У меня голова от сковородки совсем-совсем не повредилась, хоть такое могло случиться. Я подумала, что моей голове даже хорошо сделалось, голова закалилась.

После сковородки у меня всегда в голове бывает птица. Конечно, понарошку, а не по-настоящему. Я ж не психическая.

У меня в голове птица бьется, как курица без своей головы. А у моей птицы голова всегда есть. Я ж моей птице голову не откручивала и не отреза́ла тоже. А кто б еще в мою голову залез? Птица потому.

Да.

Клара Семеновна спрашивала меня про мою маму, про моего папу, про что я помню с своих самых первых лет.

Я рассказывала честно, что ничего-ничего не помню, что помню только свою маму.

Про маму и рассказывала. Конечно, про стусаны́

не рассказывала, нет, а про материнскую любовь и заботу – да.

Клара Семеновна и домой до нас приходила – знакомиться с домашним положением для меня как ученицы.

А два раза Клара Семеновна приводила в гости в свой дом меня и мою хорошую подругу Наташу.

В первый раз был обед с трех блюд – рассольник, гречневая каша с котлетой и компот. У Клары Семеновны была посуда, называется “сервиз”. Красиво. Немецкая. И вилки-ложки с выдавленным на ручках, тяжеленные. Конечно, это не главное в жизни у каждого человека.

Кушала Клара Семеновна тоже красиво, маленькими-маленькими кусочками. Мне понравилось. Я наметила себе так кушать тоже.

Второй раз был тоже обед с трех блюд – щи, жареная картошка с колбасой и компот. Мама колбасу не покупала, потому что это баловство, а щи у нас в Чернигове не варят, для еды есть борщ.

Клара Семеновна мне и Наташе рассказывала про многое. И про Москву тоже рассказывала – даже про цирк. Мне понравилось.

Получилось, что муж Клары Семеновны пришел на обед тоже. Допустим, я и Наташа пришли в гости, а муж пришел в свою квартиру.

Мы уже покушали, так муж на кухне покушал один.

Потом муж разговаривал про профессию. Я сказала, что не знаю. А Наташа сказала, что не знает тоже.

Муж сказал, что в жизни есть много, что муж сейчас возьмет и научит завязывать шнурки. Сказал, что девушкам в жизни пригодится хорошо уметь завязывать.

Муж у Клары Семеновны хирург, и узел у него был такой же, называется “хирургский”. Сначала делаешь так, потом так, потом так, потом берешь два конца – раз! – и затуживаешь. Если не будешь развязывать, хоть шнурки, хоть что, – останется навсегда. Конечно, можно и развязывать. У меня получилось в ту же самую секундочку, я потом повторяла и повторяла. Наташа не повторяла, а сначала у нее тоже получилось.

Я когда завязывала, так Пекарь смеялся, что я завязываю с левой руки. Пекарь сказал, что я не как все, а наоборот.

Да.

Клара Семеновна мне обещала, что я буду говорить по-московски. Я сильно-сильно старалась. Я, где надо, так тянула букву “а”, а где надо, глотала все-все буквы в себя.

Клара Семеновна так и просила у меня:

– Глотай! Сейчас – глотай!

Конечно, я часто сбивалась. Оно ж если, допустим, другие не тянут букву или тем более не глотают, так бывает тяжело. Еще была буква “ч”. Клара Семеновна мне своим ротом с языком показывала, как надо хорошо говорить – “што”, а не “шо”. А еще ж была буква “г”, буква “щ” и “в” на самых концах слова. И другие буквы тоже.