Марджи-шире-баржи, Натали и Женева трудились целый день, да и Лени с родителями не отставали. Аляскинки работали молча, только иногда покряхтывали, общались знаками да кивками. Натали вставила бензопилу в какую-то штуку, похожую на клетку, и в одиночку распилила срубленные отцом бревна. С каждым упавшим деревом становилось чуточку виднее солнце.

Женева научила Лени пилить бревна, забивать гвозди, устраивать приподнятые грядки под овощи. Вместе они начали строить из досок и виниловых труб каркас будущего парника. Лени помогла Женеве принести длинный тяжелый рулон полимерной пленки, которую они нашли в сломанном курятнике.

– Уф-ф-ф… – выдохнула запыхавшаяся Лени, бросив рулон на землю. Лоб блестел от пота, влажные кудри облепили раскрасневшееся лицо. Но огород – пусть пока лишь его костяк – внушал ей гордость. Лени чувствовала себя нужной, и ей не терпелось посадить овощи, которыми будет питаться семья.

А пока они работали, Женева рассказывала Лени о том, какие овощи лучше выращивать, как их собирать и как важно иметь запас на зиму.

Зима не сходила у старожилов с языка. На дворе середина мая, впереди лето, а они уже думали о зиме.

– Ладно, отдохни пока, – наконец сказала Женева и выпрямилась. – Мне нужно в уборную.

Пошатываясь, Лени выбралась из будущего парника и увидела маму – с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой.

– У меня такое ощущение, будто мы провалились в кроличью нору, – призналась мама. Рядом с ней на складном столике из гостиной виднелись следы обеда: мама испекла стопку оладий и нажарила на всех вареной колбасы.

Пахло дымом, табаком и свежераспиленной древесиной. Ревела бензопила, доски с глухим стуком ложились в штабеля, гвозди впивались в дерево.

К ним двинулась Марджи-шире-баржи. Усталая, потная, она все равно улыбалась.

– Кофейку дадите глотнуть?

Мама протянула ей чашку.

Лени, мама и Мардж стояли и смотрели на двор, который преображался на глазах.

– А ваш Эрнт ничего, рукастый, – наконец заметила Марджи-шире-баржи. – Знает свое дело. Он сказал, его отец был фермером.

– Ага, – ответила мама. – Он из Монтаны.

– Вот и отлично. Как починете хлев, я вам продам пару коз. Недорого возьму. Будет у вас свое молоко и сыр. И принесу журналы по сельскому хозяйству, там куча всего полезного.

– Спасибо, – поблагодарила мама.

– Женева очень хвалила Лени, сказала, с ней приятно работать. Это хорошо. – Марджи-шире-баржи так хлопнула Лени по плечу, что та покачнулась. – Кстати, Кора, я посмотрела ваши запасы. Надеюсь, вы не против. Так вот, на зиму их не хватит. Как у вас с деньгами?

– Вообще-то туговато.

Марджи-шире-баржи кивнула и нахмурилась. На ее лице проступили морщины.

– Вы стрелять умеете?

Мама рассмеялась.

Марджи-шире-баржи даже не улыбнулась.

– Кора, я серьезно. Так умеете или нет?

– В смысле, из ружья? – уточнила мама.

– Ну да, из ружья, – ответила Мардж.

Мама затушила сигарету о камень.

– Нет.

– Ну, вы не первые чичако, которые рванули сюда за мечтой и практически без подготовки.

– Чичако? – не поняла Лени.

– Приезжие. Ну да на Аляске неважно, кем вы были до того, как сюда приехали. Главное – кем вы станете здесь. Природа тут дикая, девочки. Это вам не сказки. Здесь все по-настоящему. Сурово. Оглянуться не успеете, как наступит зима, и поверьте, она здесь совсем не такая, как вы привыкли. Зимой мы отрезаны от большой земли. Так что вам придется научиться выживать. Научиться стрелять и убивать, чтобы прокормить и защитить себя. Вы здесь не вершина пищевой цепочки.

Подошли Натали с папой. Натали несла бензопилу и на ходу вытирала потный лоб скомканной банданой. До чего же она тоненькая, да и ростом почти с Лени. Даже не верилось, что у нее хватало сил таскать такую тяжесть.

Натали остановилась рядом с мамой и уперла скругленный конец пилы в носок сапога.

– Ну что, мне пора кормить скотину. Эрнту я оставила подробный чертеж запасника.

К ним подошла перепачканная Женева; волосы, лицо, перед рубашки – все в земле.

– Лени – девочка прилежная. Вам с ней повезло.

Папа обнял маму за плечи.

– Не знаю, как вас и благодарить, дамы.

– Да. Вы нам так помогли, – добавила мама.

Натали улыбнулась и стала еще больше похожа на эльфа.

– Мы всегда рады вам помочь, Кора. Помните об этом. И, кстати, на ночь запирайте дверь. До утра на улицу ни ногой. Если вам нужен ночной горшок, загляните к Мардж в лавку.

У Лени отвисла челюсть. Это что же, ей теперь писать в ведро?

– В это время года медведи очень опасны. Особенно черные. Нападают просто так, потому что могут, – пояснила Марджи-шире-баржи. – А еще волки, лоси и прочие. Не ходите без ружья, даже в уборную. – Мардж забрала у Натали пилу и забросила на плечо так легко, словно та была не больше ароматической палочки. – Полиции здесь нет, телефон только в городе, так что, Эрнт, научите ваших девочек стрелять, и побыстрее. Я дам вам список самых необходимых припасов, их нужно раздобыть к сентябрю. Осенью подстрелите лося. Лучше, конечно, охотиться в сезон, но… главное, чтобы в холодильнике было мясо.

– А у нас нет холодильника, – ответила Лени.

Мардж это почему-то рассмешило.

Папа серьезно кивнул:

– Понял.

– Тогда до скорого, – хором сказали женщины, помахали, расселись по мотоциклам, проехали по тропинке к главной дороге и в считаные мгновения скрылись из виду.

После их ухода повисло молчание. Холодный ветер трепал кроны деревьев. Над головой пролетел орел, в его когтях трепыхалась серебристая рыбина величиной со скейтборд. Лени заметила на верхушке сосны собачий ошейник. Наверно, орел поймал и унес собачку. Интересно, хватит ли у орла сил утащить тощую девчонку?

Здесь нужно быть осторожной. И научиться стрелять.

Они поселились на клочке земли, куда в отлив не добраться на лодке, на полуострове, где обитали лишь горстка людей и сотни диких зверей, в суровом климате, который убьет слабака. Ни полицейского участка, ни телефона. Кричи – никто не услышит.

Теперь-то Лени поняла, что значит «глушь».

Три дня спустя Лени разбудил запах жареного бекона. Она с трудом села.

Руки и ноги нестерпимо болели. Ныло все тело. Зудели комариные укусы. Три дня (а дни здесь тянулись бесконечно, солнце светило чуть не до полуночи) тяжелой работы в буквальном смысле преобразили Лени. Она чувствовала, как бугрятся мускулы там, где их прежде в помине не было.

Лени выползла из спального мешка и натянула джинсы клеш (спала она в фуфайке и носках). Во рту словно кошки нагадили: забыла вечером почистить зубы. Лени уже привыкала экономить воду – она ведь тут не льется из крана, ее приходится таскать в ведрах из ручья.

Лени спустилась по лестнице.

Мама стояла над примусом в кухонном закутке и высыпала овсянку в котелок с кипятком. На черной чугунной сковородке, которую они нашли и отчистили, пузырился и трещал бекон.

Вдали раздавался стук топора, ныне сопровождавший каждый их день. Папа трудился в буквальном смысле от рассвета до заката, то есть едва ли не круглые сутки. Он починил курятник и загоны для коз.

– Мне нужно в санузел, – сказала Лени.

– Смешно, – ответила мама.

Лени надела туристские ботинки и вышла во двор. День выдался ясный. Краски были такие яркие, что мир вокруг казался нереальным: и колыхавшаяся зеленая трава на поляне, и фиолетовые цветы, и серый зигзаг лестницы, что сбегала к лизавшему гальку синему прибою. Вдали простирался неправдоподобно величественный фьорд, высеченный ледниками миллионы лет назад. Лени хотела было вернуться в дом за «поляроидом», чтобы снова сфотографировать двор, но она уже усвоила, что бумагу надо экономить. Раздобыть ее здесь не так-то просто.

Уборная стояла на крутом обрыве, в зарослях тоненьких елочек. Отсюда был виден холодный каменистый берег. На крышке стульчака кто-то написал: «Я не обещал тебе розарий» – и налепил переводные картинки с цветами.