– Раз других мнений нет, то не будем зря тратить время. Честь имею… – Рокоссовский плавно развернулся через левое плечо и покинул комнату совещания вместе с командой своих помощников.

Но не только среди советских военачальников не было единства, не было его и в штабе фельдмаршала Кюхлера, от которого фюрер требовал скорейшего взятия Ленинграда.

После возвращения из ставки фюрера из Вольфшанце и получения директивы о наступлении Георг Кюхлер вызвал к себе командующего 18-й армией генерал-полковника Линдемана.

Конечно, фельдмаршалу было приятнее обсуждать предстоящее наступление с начальником штаба группы «Север», податливым и уступчивым к воле командования Куртом Вегером. Генерал-майор ловил каждое слово командующего, в отличие от взявшего привычку после недавнего разгрома русской армии драть нос Линдемана, но что было делать. Тот находился во временном фаворе у Гитлера, и с его мнением приходилось считаться.

Кюхлер пригласил Линдемана к себе на беседу, чтобы в уютной обстановке обсудить, как и когда будет исполнена воля фюрера германского народа. В кабинете командующего гостя ждали непринужденная обстановка, аккуратно расстеленная на массивном столе карта, два мягких кресла и чашки с кофейником, из которого хозяин сам любезно налил ему кофе. При этом Кюхлер не пытался скрыть своей неприязненной настороженности к гостю, потенциальному претенденту на его место командующего группы армий «Север». Равно как и бывший до него на посту командующего фельдмаршал фон Лееб был сдержанно холоден к самому Кюхлеру до самой своей отставки.

В глубине души оба военных презирали Гитлера, считая его младшим чином, выкравшим генеральские сапоги, однако высокие звания, награды и прочие материальные блага, пожалованные им фюрером, заставляли генералов служить ему не за страх, а за совесть.

Для обоих взятие города на Неве было сходно с трамплином в большую жизнь. В случае падения большевистской твердыни на Балтике Кюхлер мог вписать свое имя золотыми буквами в историю немецкой армии как покоритель второй русской столицы, а Линдеман получал заветный маршальский жезл. Поэтому они приступили к обсуждению штурма города на Неве если не со сдержанной радостью, то с циничным прагматизмом.

Ничего нового они не изобрели, да и этого не требовалось. В штабе группы армий «Север» имелся старый план фельдмаршала Лееба, который тот не смог выполнить осенью сорок первого года.

Тогда, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением советских войск в районе Пулковских высот, немецкие войска остановились для перегруппировки сил. Многим тогда казалось, что эта заминка всего на несколько дней, а оказалось, что почти на год. Гитлер забрал танковые соединения для битвы за Москву, и фронт под Петербургом остановился. Теперь Кюхлер намеревался довести до конца намерения фон Лееба и захватить эти проклятые Пулковские высоты.

Нет, для этого Кюхлер не получал для группы «Север» ранее забранную Гитлером бронетехнику. Танки были необходимы на юге, где под напором группы армий «Юг» русские были отброшены за Дон и теперь, согласно уверению доктора Геббельса, в панике отходили к Сталинграду и Кавказу.

В помощь своим генералам фюрер был готов предоставить осадные орудия крупного калибра, хорошо себя показавшие, по его мнению, при штурме Севастополя.

– В том, что Севастополь не пал в конце июня, это полностью вина Манштейна, несмотря на его ранение, – говорил Кюхлеру Гитлер во время их встречи в походной ставке. – Ещё немного, и город пал бы к ногам немецких солдат, но сейчас это уже не так важно. Танки Клейста уверенно рвутся на юг и к началу августа займут Тамань. Это будет концом русских войск, засевших в Керчи и Севастополе. Полное кольцо блокады замкнется вокруг них, и они будут вынуждены капитулировать!

Забыв, что он не на трибуне, а в кабинете, фюрер взмахнул рукой, пытаясь придать мощный энергетический импульс сказанным им словам.

– Наши славные пушки не виноваты, что генералы их плохо использовали. С ними надо просто умело обращаться. Манштейн не смог взять целую крепость, я искренне надеюсь, что вы, Кюхлер, окажитесь удачливее его и с их помощью сможете привести к покорности Петербург. В ваше распоряжение будут переданы лучшие крупнокалиберные мортиры и гаубицы, находящиеся на вооружении вермахта. В том числе и главный бриллиант всей нашей артиллерии – самоходное орудие, знаменитый 628-миллиметровый «Карл», чей один только снаряд способен до основания разрушить большой бетонный бункер.

Список артиллерийских орудий, представляемых фюрером в распоряжение фельдмаршала, был действительно внушителен. В него кроме «Карла» входили 305- и 220-миллиметровые французские и немецкие мортиры, батарея 400-миллиметровых чешских гаубиц, двадцать две 155-миллиметровые полевые гаубицы и многое другое.

Когда Кюхлер знакомился со списком, он уже видел, как, собранные в единое соединение, они своим ураганным огнем сметают русскую оборону на Пулковских высотах и открывают солдатам вермахта дорогу к Неве и финнам, топтавшимся на берегу Онежского озера. После этого город со всеми защитниками будет обречен, и весь вопрос состоял в том, насколько у них хватит продовольствия и боеприпасов.

Показывая Линдеману список осадных орудий, выделяемых Гитлером, командующий подумал, что у того возникнут схожие с ним мысли, но тот оказался верен себе.

– Я рад за генерала Мортинека, что получит под свое командование столь мощную свору мортир и гаубиц, но присутствие в списке «Карла» меня, честно говоря, не радует. Он слишком громоздкий, медленно стреляет, и было бы лучше вместо его убойных «чемоданов» иметь батарею четырнадцатидюймовых орудий, – подал голос правды командующий 18-й армией, но она не пришлась ко двору.

– Не советую сильно распространять свое мнение относительно самоходного орудия «Карл», – менторским тоном произнес Кюхлер. – Фюрер души в нем не чает и любой недружественный выпад в адрес этого орудия воспринимает исключительно как личное оскорбление и никак иначе.

– Сколько нужных для армии орудий можно было создать вместо одного монстра, в чьей эффективности крушить вражескую оборону я сильно сомневаюсь!

– Я тоже испытываю определенные сомнения, но решение об отказе от «Карла» может принять только сам фюрер. Нам остается только ждать, когда он наиграется этой игрушкой… – фельдмаршал выразительно повел кофейной чашкой.

– Пушки пушками, но брать штурмом Пулково и идти навстречу этим ленивым финнам придется нашим солдатам. Было бы неплохо, если бы эти наши бравые союзники сделали хотя бы шаг навстречу нам и тем самым отвлекли бы на себя русских. – Линдеман подошел к карте и с негодованием постучал по ней пальцем.

– Увы. Фельдмаршал Маннергейм только и твердит, что его войска понесли серьезные потери, пытаясь прорвать русский укрепрайон на северных подступах к Петербургу. По словам генерала Гальдера, они так велики, что финны полностью отказались от наступательных действий. Они с головой ушли в оборону и даже не хотят поддержать наше наступление на Мурманск. Боюсь, что если они и сделают шаг нам навстречу, то только после того, как мы выйдем к Ладоге, – скептически усмехнулся Кюхлер.

– Хорошо, раз от финнов помощи не будет, тогда пусть дадут в помощь что-либо другое. Чем прикажете штурмовать укрепления русских? Имеющиеся у моей армии силы позволяют сидеть в обороне и удачно отбивать атаки врага, но вот идти с ними на штурм русских укреплений – невозможно.

– Изначально предполагалось, что нам будут переданы основные силы 11-й армии после падения Севастополя, но теперь, как вы понимаете, подобный вариант отпадает. Мне удалось убедить Гальдера отправить к нам часть сил корпуса генерала Фреттера-Пико, остальное придется изыскивать на месте.

– Вы хотите забрать часть войск из «бутылочного горлышка»? Но это серьезный риск, и вы знаете это не хуже меня. К тому же нельзя исключить, что русские готовят новый штурм наших позиций. Настырность и упрямство – неотъемлемая черта этих фанатиков и дикарей.