– Ну да. – Он стукнул костяшками пальцев по столешнице. – Если бы он сдох, не было бы казни. Если бы не было казни, Юстас бы зря сюда приехал. А я... А я... – Он улыбнулся так широко, что я смог рассмотреть его почерневшие коренные зубы. – Всё стало бы как раньше!
«Разве не это я битый час пытаюсь тебе втолковать, осёл?!» – Хотел закричать я, но сдержался.
– О том и речь, Одиссей! – сказал я с чувством.
Ясное дело, он не понял моей шутки, но и я, честно говоря, даже не собирался ему её объяснять.
– Только где бы взять яд... – Он почесал висок. – А если госпожа маркграфиня... – Гримаса страха исказила его лицо.
– Я знаю отраву, которая не оставляет никаких следов. Тот, кому её подсыпали, начинает кашлять и умирает, а все думают, что он подавился. Достаточно насыпать щепотку в воду, она без вкуса и без запаха...
Шерскен, правда, лучше было смешивать с вином, потому что яд не растворялся в жидкостях до конца и оставлял небольшой осадок и придавал железистый цвет воде. Но, во-первых, в этом случае жертва получит отравленный напиток не в хрустальном фужере, а в какой-нибудь грязной глиняной кружке, где мелкий осадок шерскена будет наименьшей проблемой, а во-вторых, никто не будет исследовать ни посуду, ни остатки воды. А если бы я сказал Курту, что это должно быть вино, он тут же начал бы задаваться вопросом, каким образом доставить напиток в камеру, чтобы не возбудить ничьих подозрений.
– Вы что, хотите мне продать такую отраву? – Он бросил на меня взгляд, который, наверное, по его мнению, должен был быть хитрым.
– Нет, Курт, я не хочу продавать тебе этот яд. Я хочу тебе его подарить.
Он уставился на меня. По-видимому, он ожидал, что я назову цену, и мы сразу начнём торговаться. А тут такой сюрприз.
– Почему это?
– Потому что я искренне тебя полюбил, и не могу вынести, что такой хороший человек и выдающийся мастер палаческого цеха терпит смертельную обиду. И несправедливость. Если ты иногда вспомнишь меня в молитве, Курт, мне будет этого довольно.
– Я не часто молюсь, – признался он с видимым с первого взгляда замешательством.
– Не беда, не беда, – быстро сказал я, боясь, что разговор перейдёт на обсуждение духовной жизни палача, а на такой ход дела у меня не было ни времени, ни желания.
Я вытащил из-за пазухи мешочек, в котором находилась идеально отмеренная доза шерскена. Как раз такая, чтобы практически мгновенно лишить жизни одного человека. Я вложил этот мешочек в широкую ладонь палача.
– Убери и никому не показывай, – приказал я. – Найди способ насыпать порошок Нейману в воду, и Юстасу нечего будет делать в твоём городе.
– В моём городе, – повторил он через некоторое время медленно, чётко и с большим удовольствием. – Да! Так я и сделаю, как Бог свят!
Признаюсь, что я немного опасался, вручая столь деликатное дело в руки человека столь невеликой смекалки, но я надеялся, что он взамен на это обладает чем-то вроде врождённой хитрости. В конце концов, он был городским палачом в таком большом городе, как Лахштейн, так что он, наверное, не мог быть полным идиотом.
***
Мы возвратились в Кобленц, и в течение нескольких следующих недель я не встречал мастера Кнотте. Я только знал, что он оставил обо мне хвалебный отзыв, что означало, что я не буду иметь никаких проблем с получением повышения, и, тем самым, с началом жизни настоящего инквизитора.
Жизни, которая, как я мечтал и как ожидал, будет полна горячей борьбы за светлое будущее народа божьего. Но мастера Альберта я встретил ещё до официальных торжеств, впрочем, не случайно, ибо он нашёл меня в библиотеке Академии, где я продирался через исключительно сложный трактат, касающийся защиты от демонов. Кнотте был официально одет, в чёрный плащ со сломанным серебряным крестом, но это не мешало ему сжимать в руке толстую жареную колбаску, жир с которой уже успел испачкать ему вышитые манжеты рубашки.
– Мастер Кнотте! – Вскочил я из-за стола.
– Сколько лет, сколько зим, Мордимер, – сказал он и дружелюбно улыбнулся. – Не помешаю?
– Вовсе нет!
– Я подумал, что ты, возможно, захочешь услышать последние новости из Лахштейна. – Он уселся с тяжёлым вздохом и немного поёрзал, чтобы на узком стуле найти подходящее место для огромной задницы.
Моё сердце забилось сильнее.
– С удовольствием, мастер, – ответил я спокойно.
– А любопытные там начались дела, когда мы уехали. Действительно любопытные.
– Я весь внимание, мастер.
– Через две недели после нашего отъезда в город приехал мастер малодобрый Юстас из Кёльна, и тогда произошла настоящая трагедия...
Я мысленно улыбнулся. Я был уверен, что Курт выполнил свою задачу, и мастер Юстас даром прокатился.
– Так вот, на второй день пребывания в городе знаменитый палач из Кёльна умер...
– Что?!
– Его поразил потрясающий по своей силе приступ удушья, и он умер быстрее, чем кто-либо успел хотя бы подумать о помощи.
– Иисус Наисуровейший! – Прошептал я.
Так вот чем закончилась моя интрига! Палачу пришла в голову идея использовать яд иным способом, чем тот, который я ему предлагал. Как я мог не предвидеть, что этот отчаянный человек не будет лишь покорным исполнителем приказов, а захочет испечь своё собственное жаркое на огне, который я развёл.
– Да, да, да. Насколько же хрупка человеческая жизнь... – Кнотте на миг задумался. – Однако, как ты можешь догадаться, казнь уже нельзя было отменить, – продолжал он, – потому что маркграфиня боялась не только опозориться перед приглашёнными гостями, но и вспышки беспорядков среди толпы.
– И проведение казни было поручено городскому палачу? – Догадался я.
– Именно. И поначалу всё шло довольно хорошо. Он возил Неймана по городу, жёг огнём и рвал его тело на куски, оглашая все преступления, какие он совершил.
Меня передёрнуло. Художник был невиновен, и как я, так и Кнотте были ответственны за его несправедливое наказание. Бог свидетель, что я хотел его предотвратить, оказав этому несчастному хотя бы милость быстрой смерти.
– Поначалу, мастер?
– Ну да. Потому что, когда дело дошло до ломания колесом, а как ты знаешь, этот вид пытки требует как силы, так и железной воли и опыта, городской палач допустил ошибку...
– Ошибку, – бездумно повторил я.
– Да-а, – проворчал Кнотте. Я не поднимал головы, однако, чувствовал, что он внимательно меня рассматривает. – Обычную человеческую ошибку. Или он неправильно рассчитал удар, или у него соскользнули пальцы, или не хватило силы, чтобы удержать колесо... Этого мы уже не узнаем. Главное, что колесо выпало у него из рук и рухнуло в толпу. Серьёзно покалечило солдата, стоящего у подножия эшафота, и раздробило череп одному из горожан и ноги его жене.
– Печально, – только и сказал я.
– Но и это ещё не всё. – Мастер Альберт доел колбасу, прожевал её и громко рыгнул.
– Как это: не всё?
– Люди бросились, чтобы схватить неловкого палача, а солдаты маркграфини пытались не пустить их на помост. В результате драки погибли ещё двое горожан. Потом в городе начались беспорядки, которые удалось подавить только на рассвете. Однако, как я слышал, было много жертв. Сгорело несколько магазинов, несколько горожанок лишилось добродетели, а нескольких самых отъявленных бунтовщиков схватили и повесили на следующий день.
– А Курт?
– Курт?
– Городской палач. Его звали Курт, – пояснил я тихо.
– Ну что ж, Курт. Да-а, Курт, ты смотри, а я и не знал, как его зовут... В любом случае, его смерть немного успокоила страсти. Ему переломали руки и ноги на колесе, потом выставили у городских ворот, где он и умер после двух дней мучений.
Я проглотил слюну, которая наполнила мой рот в каком-то неимоверном количестве.
– Да-а... – Мастер Кнотте тяжело поднялся со стула. – Я подумал, что ты захотел бы узнать. Ну, мне пора.
Я вскочил на ноги.
– Спасибо, мастер Альберт. Я благодарен, что вы не забыли обо мне.
