Отослал Вам бандероль с книгами. Да. Очень надеюсь, что Вы откроете там что-нибудь новое для себя. Потому что, когда писал, сам постоянно делал открытия. Успехов, света и радости Вам и Вашим искренним.

С уважением, Алексей

Дорогой Алексей!

Жду Ваш гостинчик. Благодарю за хлопоты. Обнимаю. Сергей Греков,

член Союза российских писателей, Союза писателей Санкт-Петербурга, Международного ПЕН-клуба, Русского ПЕН-центра.

Благодарю за поздравление. Спаси, Господи. Звонили с почты, сказали: завтра в 15.00 принесут Вашу бандероль. Обнимаю. Сергей.

Дорогой Алексей!

Потихонечку все “изучаю”. Ваши издательские приключения весьма поучительны (новый мир, новые издательские повадки-поступки). Всего Вам самого доброго. Обнимаю. Сергей.

Олю на рок-фестивале убили.

Сергей Греков, сделав мне протекцию другу-издателю, умер после четвертого инфаркта.

Питерский издатель, выпустив мою книгу, умер от сокрушительного инсульта.

Пули свистели совсем близко, падали замертво однополчане, а я, готовый к смертельному ранению, продолжал сидеть в окопе, царапая карандашом последние строки своего письма к Богу, полного благодарности.

Триумф абсолютного поражения

“За мои 42 года меня никогда не фотографировали так много. Они фотографируют меня целый день. Не всегда удается увернуться, и, возможно, у них есть фотографии моего лица. Я не думаю, что это финал, просто они начали слежку”.

Сотый раз пересматриваю фильм “Мертвый сезон”, самое начало 1-й серии. Проезд по ночному, очень зарубежному городу под музыку клавесина князя Андрея Волконского, за кадром на резкие щелчки фотокамеры ложатся бесстрастные слова разведчика Ладейникова.

Наверное, даже к слежке можно привыкнуть, даже к тому, что смертельная опасность ходит рядом. Как там у Апостола Петра: “…дьявол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить” (1Пет. 5:8). Отца моего так же преследовали враги до самой пенсии, пока он созидал, пока делал добро людям, пока не свалился на одр весь в болезнях, как смертельно раненый солдат.

Если и забываю порой об опасности, мне всегда напоминают. Вот книжку прочел про Афон, там старец-отшельник радостно вздрагивает от ночного шума: неужели свершилось, неужели наконец враги пришли убить меня, неужели сейчас отойду от земли и предстану пред лице Господа моего! Нет… опять мимо прошли… Как жалко! Наверное, чем-то обидел Бога.

Перед сном читаю Апостол, и там задевают слова, от которых не могу заснуть до самого рассвета: “Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение. …Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше. (Флп. 1:21-23) или это: “Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище” (2Кор. 5:1-2). Не боимся…Желаем!

Пытаясь успокоиться, беру книгу любимого старца афонского, читаю: “Грешная душа, которая не знает Господа, боится смерти, думает, что Господь не простит ей грехов ее. Но это потому, что душа не знает Господа и как много Он нас любит. А если бы знали люди, то ни один человек не отчаялся бы, потому что Господь не только простит, но и радуется зело обращению грешника. Хотя пришла смерть, но ты крепко верь, что как только будешь просить, так и получишь прощение” (Силуан Афонский, “О любви”).

Поэтому наверное, третий раз за вечер приметив подозрительного мужчину с глазами голодной гиены, раздольно улыбаюсь и решительно направляюсь к нему познакомиться, чтобы максимально облегчить его работу. Только тот скрывается в толпе, а я тру виски, вспоминая где же я мог видеть его, и удивляюсь: он следит за мной явно не с целью облагодетельствовать, возможно просто убить, а из нас двоих боится почему-то он, потенциальный убивец.

Перед глазами мелькнула физиономия штатного врага из институтской юности. “Не удивлюсь, если это Сашка Питеров, почему бы и нет, вполне логично, только что же он, так ничему и не научился…”, - подумалось вдруг и улетело прочь.

И я вздыхаю как тот старчик-отшельник: опять мимо, чем же я Господу не угодил.

Наконец дело с изданием книги разрешилось. Меня провели сквозь ад редактуры, подчищенный текст засиял таинственным благодатным светом тихим. В случае чего, обойдутся без меня. Главное - книге быть! Я сделал всё что мог и смертельно устал. Как всегда после завершения рабочего цикла, болело всё моё тело, от стоп до макушки. Косвенное свидетельство удачного дня.

Вышел из помещения издательства, на миг ослеп от горизонтальных лучей заходящего солнца. Ноги сами понесли меня в храм, каяться, благодарить - дорога к нему вела через ближайший сквер. Легко ступал по нагретой солнцем земле, траве…

Почему Спасителю на кресте римские воины-палачи предложили уксус с желчью? Это средство в полевых условиях играло роль опьяняющего анальгетика, частично снимающего боль и страх. Иисус отказался от римского анальгина, предпочтя испить муки до дна. Я без всякого дурмана, без анальгина, лишь проходя сквозь поток светлой памяти, чувствовал легкое опьянение и словно плыл над душистой землей сквозь ароматные заросли сиреневого кустарника. Быстро темнело, на небе выступали звезды.

Как всегда в судьбоносных случаях, из мелеющих пучин памяти всплыли слова и воспарили передо мной, надо мной:

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою.

(Иосиф Бродский. Сретенье.1972)

Эти слова, полные великого смирения сошли с небес, где блаженствует Симеон, ожидавший триста лет минуты, когда можно, наконец, сказать “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка”. Слова сошли, как небесный поток света, начертав изометрическую проекцию на золотистом листе земли в виде настойчивого рефрена, столько времени вопящего в душе о необходимости “вынесения его из проекта в натуру”.

Тем вечером сирень пахла просто головокружительно! Казалось, пронзительно-сладким ароматом густые высокие кусты, увешанные гроздьями лиловых соцветий, изо всех сил вопили о наступлении долгожданного теплого лета.

У меня случился весьма удачный день. Наконец получил я то, к чему так долго стремился. Мою работу оценил весьма серьезный человек и обещал помощь и поддержку. На душе было легко и светло, хоть вокруг быстро темнело. Казалось, весь мир, вся земля, весь воздух от травы до синего неба - всё, всё, всё - раскрылось и ответило на моё счастье: радуйся и веселись, ты это заслужил! Ты много трудился, был честен и бескорыстен, тебе удалось то, чего никто еще не делал. Сам Бог тебе благоволит, что еще!

И надо же такому случиться, именно в тот миг, когда я - невесомый и пьяный от счастья - летел, плыл над землей, над тропинкой старинного сквера к звездам, этим блискучим, ярким глазам, зовущим в бездонное черно-фиолетово-синее небо - именно в тот миг меня убили…

Вздрогнула моя голова, сверкнула ярко-синяя вспышка, затянуло багряным туманом звезды, чуть позже от затылка вдоль позвоночника скатилась горячая струйка боли - и моя любимая вселенная, где мне было так хорошо… Моя вселенная - все эти круги света и радости - перевернулись, погасли и утонули в черном беззвездном небе под ногами.