Взгляд переходит на Лили, сидящую позади него рядом с Мерендсеном, выглядя, как идеальная дочь. Ухоженные волосы, безупречный макияж, платье стоящее больше, чем средняя годовая заработная плата. Оно не слишком замысловатое — такое платье сообщает: я возмутительно богата, но я выбрала что-то менее одиозное для сегодняшнего колониального пикника. Я пытаюсь связать то, что вижу, с аналитическим умом и теплотой, которую она несла через соединение гипинтернета, но нет ничего, чтобы выявить это. Ее внешний вид просто безупречен.

Ее отец все еще говорит.

— Как многие из вас уже знают, есть утверждения, что моя организация участвовала в бесчеловечных и незаконных экспериментах, которые привели к этой вспышке насилия. — Родерик Лару грустно качает головой, позволяя глазам опускаться со всей грацией и уравновешенностью святого. — Я не могу оправдать эти утверждения, кроме как сказать, что всегда будут те, кто стремится обвинить других в своих недостатках. Моя компания всегда была филантропической корпорацией, занимающейся только обеспечением галактики лучшими передовыми технологиями. Нет ничего такого, что… теоретики заговора могут сказать, чтобы изменить это.

Взгляд Лару снова поднимается и обводит зал заседаний. В крошечный момент его глаза встречаются с мной. Он знает, что мы нашли там, в недрах того учреждения. Так же, как он знает, что его слова истинны, и мы ничего не сможем доказать.

Пока нет.

Наблюдая за ним, я кое-что понимаю. Хоть он и использовал Эйвон как свою собственную частную лабораторию, практикуя искусство манипулирования умами людей, это не закончилось здесь. Тысячи солдат, пострадавших на Эйвоне, ничего не значат для него… но как насчет нескольких умов в нужных местах? Ближайшие советники Президента, генерал, отвечающий за развертывание войск, сорок два сенатора, входящие в состав Галактического Совета?

Я отрываю взгляд от Родерика Лару, когда он продолжает цветистую речь, чтобы объявить о ресурсах и новой инфраструктуре, предлагаемых «КЛ»— о взятке, маскирующейся под благотворительностью, чтобы отмахнуться от любого общественного подозрения о его участии в этих событиях. Я не единственная, кто смотрит на него с неприязнью или, по крайней мере, с подозрением. Хотя мы отправили несколько отрядов после прекращения огня в исследовательский центр, нигде не было ни единого намека на то, что «Компания Лару» была в это вовлечена… даже идентификационный чип, который я нашла и использовала, чтобы открыть тюрьму шепотов, исчез. Хотя персонал остался, и ни один из них не помнил, где они были или чем занимались в то время, когда были размещены там. И ни у одного из них не оказалось удостоверения личности.

Не было причин, чтобы кто-то поверил нам, что Родерик Лару стоит за безумием и секретной базой. Официальная история заключалась в том, что какая-то террористическая группа разбила лагерь на болотах и экспериментировала с психотропными препаратами, и именно это привело к открытым боевым действиям два месяца назад между фианной и солдатами.

Тем не менее, некоторые поверили. Командир Тауэрс, например. Несколько людей Флинна. Несколько моих солдат, которые больше верят мне, чем в здравый смысл. И сейчас ходят слухи, передаваемые тайно, набирающие силу. Сетевые сайты, претендующие на теории заговора, выпускают статьи, написанные анонимными авторами о секретных проектах последнего десятилетия в истории «Компании Лару». Достаточно того, что когда я осматриваю зал, я вижу более одного каменного лица среди кивающих масс.

Месье Лару ведет себя так, будто он неприкасаем, но я вижу его насквозь.

Я видела последствия его безжалостных экспериментов, его одержимость контролировать тех, кто находится рядом с ним, вплоть до их мыслей. В одиночку я не представляю угрозы. Один бывший солдат, противостоящий крупной межгалактической корпорации — это было бы смешно. Но Флинн тоже его видит, как и другие здесь. Как и Мерендсен и собственная дочь Лару, дочь, которая может почувствовать шепоты в своих мыслях, которая может чувствовать их боль. И хотя Мерендсен и его невеста притворяются, делая вид, что не хотят ничего, кроме как спокойно жить в своем доме на краю галактики, я представляю нас всех в центре паутины секретов и лжи в галактике, ища способ разоблачить Родерика Лару. Если он планирует использовать то, что он узнал от существ, которых порабощал, ему придется найти способ сделать это, пока все мы наблюдаем.

У нас с Флинном, может, и нет доказательств, но доказательства где-то есть, и кто-то их найдет. Я хочу, чтобы Родерик Лару услышал меня, почувствовал силу моей уверенности, но он продолжает говорить, будто непобедимый, окидывая взглядом зал.

Он думает, что я закончила здесь, что я сбегу в темный уголок галактики, когда все прожекторы нацелены на Эйвон. Он думает, что у меня все еще нет способов бороться за это место, которое стало моим домом.

Только один раз взгляд Лару становится неуверенным: когда он ложится на Тарвера и Лили, сидящих вместе с переплетенным пальцами. Они пустым и вежливым взглядом смотрят на него в ответ, как будто он незнакомец. Его глаза на ней, в поисках связи — и в этот момент я вижу еще одну причину, почему такой человек, как он может хотеть контролировать разум. Или сердца.

Лару заканчивает речь и садится, а планетарный Совет по обзору вызывает первого в длинной очереди ораторов «за» или «против» допуска Эйвона к Галактическому Совету. По мере того как проходит день дальше они вызывают специалиста за специалистом: научных работников «Терра Динамики» и из других корпораций, участвующих в процессе видоизменения, историков и социологов, специализирующихся на колониальных восстаниях и реконструкциях, политиков, спорящих о здравом смысле расширения Совета, включая в него представителей из еще большего количества планет. Аргументы завораживают меня, ритм взад-вперед, как танец… как битва.

Совет прерывается на обед, и когда мы снова собираемся, Родерик Лару не возвращается, и воздух в зале становится намного легче, чище.

Слово берет командир Тауэрс, предлагая систему помилования в обмен на работу, чтобы легально вернуть преступников с болот, не прибегая к казням, которые закончили восстание десять лет назад. Сам Флинн получил такое прощение на испытательный срок в обмен на его службу Эйвону в качестве местного представителя, выступающего за права местных жителей — и, менее официально, помогающего сохранить мир — он не арестован за свои преступления.

Мне не предоставляют слово. У меня нет ни официальной должности, ни понимания в глазах Совета. Но по настоянию Флинна во время переговоров о прекращении огня я была добавлена к тем, кто присутствовал на слушаниях Планетарного Наблюдательного Совета, включенная в официальный отчет. Это помешает Лару тихо избавиться от меня… Флинн обратил внимание на нас обоих, и пока мы в безопасности. Потому что у всех на глазах.

Наконец, глава правления обращается к Флинну. Мы не сидим вместе, он по ту сторону зала со своим кузеном. Они единственные двое присутствующих из фианны, и трое охранников сидят за ними с оружием на коленях. Никто не забывает о насилии. Но, по крайней мере, они здесь.

— Флинн Кормак, настоящим просим вас свидетельствовать «за» или «против» жизнеспособности Эйвона как независимого члена Галактического Совета.

Флинн медленно встает. Я не вижу никаких признаков колебаний или нервозности. Я бы предпочла смотреть на дуло пистолета, направленного на мое лицо, чем на этот Совет, но он без страха оглядывается на ряд мужчин и женщин, стоящих перед ним. Без нерешительности.

— Спасибо Вам, — начинает он. Хотя он делает паузу перед продолжением, это затяжная пауза, не столько колебание, сколько приглашение. Это заставляет меня наклониться вперед, услышать то, что он собирается сказать. — Меня и мой народ называют по-всякому. Мятежники и фианна, террористы и патриоты, преступники и мученики. И все это было правдой время от времени в течение последних десяти лет. Но если этот долгий путь и показал нам что-то, то точно доказал, что мы — бойцы.