Из того, что я могу видеть, она умыла лицо, но пятна от сажи все еще находятся вдоль кромки волос, и она до сих пор не сняла грязный боевой костюм. Что означает, что база все еще обеспокоена тем, что диверсия была первой стадией нападения. Я стаскиваю кислородную маску, делая экспериментальный вдох. Я могу справиться, если не вдохну слишком глубоко. Находясь так близко, она пахнет потом, пеплом и горем, и я хочу поднять руку и потянуться к ней, игнорируя боль в руке. Я этого не делаю, и несколько минут спустя она чувствует, что я проснулся и приподнимает голову.

Она моргает, смотря на меня, а затем ее лицо становится тревожным, быстрее, чем кажется возможным. Она прочищает горло.

— Он мертв. Подрывник. Погиб во время взрыва.

Я заставляю себя дышать медленно. Воздух пахнет дезинфицирующим средством, резким на моем языке. Мозг придерживается этого факта, откладывая новости о том, чего я не хочу знать. Это может быть кто угодно из нашего лагеря. Я не хочу, чтобы это был кто-то, кого я знаю, даже худший из них.

— Это был… — голос все еще скрежещущий шепот.

— Макбрайд. — Джубили прерывает меня, спасая от дальнейших разговоров. — Нет. Отпечатков пальцев не осталось, но стоматологические записи говорят, что это человек по имени Дэвин Куинн. В его досье нет никаких арестов, не так много штрафов. Он жил в городе.

Она делает паузу, чтобы позволить мне осознать все. В городе. Не мятежник, не солдат с яростью. И я знал Дэвина Куинна, я знаю его дочь. Он даже не симпатизирует нам. Он не имеет к нам никакого отношения.

Она разочаровано продолжает, сбитая с толку.

— Он только и оказался в системе, потому что у него вырвали зуб пару лет назад. Как твои люди втянули в это такого человека, как он?

Хоть это и нелепая реакция, но мне хочется смеяться, мне до сих пор не верится.

— Мы этого не делали. Куинн, скорее всего, так же хотел взорвать это место, как и ты. Должно быть, у него были другие дела на базе. Это был не он.

— Он. — Она склоняется ближе, понижая голос, чтобы другие в палате не услышали нас. — На нем был детонатор. У нас есть запись с камер наблюдения, на которой он разговаривает с девушкой, как ни в чем небывало, а затем поворачивается и идет в казармы за минуту или за две до взрыва.

— Потому кто-то заставил его сделать это, — говорю я ей. — У него есть дочь моего возраста. — Детское лицо Софии Куинн всплывает в сознании, улыбающееся в моей памяти. Интересно, она и есть та девушка, с которой он разговаривал на записи с камер наблюдения. — Джубили, он не сделал бы этого с ней. У него не было причин.

— У Мори не было причин стрелять по гражданскому в городе, — тихо говорит она.

— Но это была ярость, — настаиваю я. — Здесь совсем другое дело. Твой солдат нездешний, Дэвин же здесь родился. Ни один местный никогда не поддавался ярости. — Но что-то ледяное шевелится внутри меня при этой мысли. Я никогда не сомневался в том, что ярость была предлогом для trodairí, до тех пор, пока Джубили не посмотрела мне в глаза и не поклялась, что она реальна. Но Дэвин Куинн был мирным, человеком без борьбы в сердце и с дочерью, ради которой нужно жить.

— Ты прав насчет одной вещи. Это была не ярость. Кормак, когда наши люди ей подвергаются, они хватают ближайший нож и ударяют своих друзей и кого-то еще рядом с ними. Они не создают бомбы. — Ее голос становится быстрым и резким, и только после того, как она оглядывается через плечо на бессознательных соседей по палате, она делает вдох и снова успокаивается. — Создание бомбы требует времени, планирования, обдумывания. Ярость — это… дикость. Жестокость. Чем быстрее ударишь, тем быстрее пройдет.

Я качаю головой, стиснув зубы.

— Это был не он. Я клянусь своей жизнью. Что-то, или кто-то, должно быть, заставил его сделать это.

Джубили разочарованно вздыхает, проводя рукой по лицу. Я вижу, что она обеспокоена, это дает мне надежду, что, возможно, она верит мне, возможно, есть что-то большее в том, что произошло сегодня на базе. Но потом я понимаю, что она смотрит на меня с напряжением во взгляде. Я приближаюсь, чтобы лучше рассмотреть ее, различить нюансы ее закрытого лица — и понимаю, что это не единственная новость, с которой она пришла сюда поделиться.

— Просто скажи мне. — Мой голос не похож на мой. Дым, который я вдохнул, превратил его в скрипучую пародию на самого себя.

Ее карие глаза фокусируются на мне в течение секунды, прежде чем отвернуться, чтобы сосредоточиться на стене за моей головой, на лице проявляется мимолетная, но интенсивная борьба. Я боюсь, что разговор заставит ее снова закрыться, поэтому я жду, и позволяю ей сражаться в одиночку.

— Кормак, ты должен понять. Ты мой враг. Я не делюсь информацией с мятежниками. — Она расстегивает боевой костюм достаточно, чтобы дотянуться рукой до кармана, и оттуда появляются ее пальцы плотно сомкнутые вокруг чего-то. — Я была сосредоточена на том, чтобы вернуться на базу… — ее голос резко обрывается, и вместо этого она просто протягивает мне руку.

Я на автомате протягиваю руку, и она что-то бросает в мою ладонь.

— Я нашла его, когда ты притащил меня на объект на востоке. — Она не смотрит на меня. — На тот, которого не было.

Я должен быть в ярости… я должен хотеть наказать ее как-то за то, что она обманула меня. Но у меня есть доказательство, что я не сумасшедший, и я нигде не могу найти гнев. Это чип, немного похожий на тот, который солдаты имеют в своем снаряжении. Доказательство того, что что-то было там в какой-то момент. Одна сторона покрыта фольгированной схемой, и я переворачиваю его, беря за штрих-код с другой стороны. Хотел бы я иметь сканер.

— Он — военных?

Она качает головой.

— Наши новее. Этот старый, может быть, двадцатилетней давности.

— Ты говоришь мне, что я каким-то образом наткнулся на объект двадцатилетней давности, который исчез через несколько часов?

— Я не знаю. — Она пожимает плечами, наблюдая за мной. — Но я скажу, что, хотя старые модели не несут много информации, их легче зашифровать. Для этого потребуется очень специфический сканер, который мы больше не носим. Нет никакого способа проверить его и выяснить, чей он.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

— Потому что это то, что ты искал. Доказательство. И я скрыла его от тебя.

Я пытаюсь прочитать ее лицо, но она смотрит на стену, и я не могу встретиться с ее глазами, чтобы расшифровать ее выражение.

— Джубили…

Она прерывает меня, качая головой.

— Я увидела там что-то, вспышку, видение, как память об объекте, который был там. Я не знаю как, если он исчез сейчас, но это было.

Я вряд ли в состоянии поверить в то, что слышу, и я бросаю глаза на чип, кручу его снова и снова в своих руках, будто могу выудить из него подсказку, некое объяснение того, что происходит, или где искать дальше.

— Стой, прекрати! — Джубили кренится на стуле, ее пальцы смыкаются вокруг моего запястья. Я замираю, но ее глаза на чипе. — Переверни его.

Я делаю, как она просит, и ее пальцы направляют меня, поворачивая мою руку. Я вижу вспышку, когда фольга улавливает свет. Она шокировано восклицает, а затем наклоняется вниз, чтобы взглянуть на него с моего угла зрения.

На мгновение я абсолютно отвлекаюсь на ее близость, несмотря на сажу и запах сожженных химикатов. Затем она поворачивает чип, чтобы я мог увидеть то, что увидела она, и все мысли о ее лице рядом со мной исчезают.

В схеме зашифрована буква, видимая только когда свет правильно ложится на отражаемую поверхность. Это буква «В», и мы оба смотрим на нее, пытаясь понять, что она значит.

— «ВериКорп», — шепчу я. — Но логотип «ВериКорп» — это как «В», так и «К», и она не настолько большая корпорация, чтобы иметь своих собственных производителей чипов.

У Джубили перехватывает дыхание, и она протягивает руку, чтобы забрать у меня чип. Прежде чем я успеваю запротестовать, она крутит его в своих пальцах и переворачивает вверх дном. Внезапно, она перестает быть буквой «В». В галактике нет ни единой души, кто бы не узнал этого символа. Лямбда.