Или же никому ничего говорить не надо. Дэвис не упускает ни одного шанса напомнить, что едва Нью-Йорк станет мне не по зубам, я могу вернуться домой и решить наконец, как же мне быть с моим дипломом. И со своей жизнью. Родители всегда делали ему замечание, чтобы он отстал от меня, поскольку я единственный ребенок в семье, еще не нашедший свое место в мире.

Сомневаюсь, что брак с незнакомцем — это именно тот поворот судьбы, который они мне желали.

А еще согласие Келвина будет означать, что мы… поженимся. Станем мужем и женой. Нам придется жить вместе… На ум приходят такие слова как «близость» и «нагота», и фантазии о нем становятся практически неуправляемыми.

Келвин почесывает челюсть, потом задумчиво водит пальцем вверх и вниз за ухом. Вверх и вниз, вверх и вниз. Я кожей чувствую его прикосновение, как будто между нами на клеточном уровне существует какая-то связь. У меня были разные парни, но моим типажом всегда оставались ботаники — в очках и не заботящиеся о том, как выглядят. И я никогда не встречалась с кем-то, похожим на Келвина. Как выгляжу я: предпочитаю водолазки и туфли на устойчивом каблуке. Как выглядит он: небрежно подобранные друг к другу футболки с рубашками и джинсы, которые сидят, как влитые. Его непоказная сексуальность будоражит мои и без того взвинченные нервы.

Эх, если бы у меня сегодня получилось быть более рассудительной… Поерзав, я поправляю юбку. Дешевая ткань раздражающе скользит по виниловой поверхности сиденья дивана и от каждого моего движения обнажает бедра и задницу. Я надела эту юбку, потому что хотела выглядеть мило и эксцентрично — особенно в сочетании с колготками горчичного цвета и высокими сапогами, — но все же Келвин уделяет гораздо больше внимания меню. Мои усилия потрачены впустую.

— Спанакопита или салат?.. — вслух размышляет он.

Усмехнувшись тому, как синхронно мы думаем, я возвращаюсь к задаче: что бы такого заказать и при этом не обляпаться. Парни, видимо, этим не заморачиваются.

— Я возьму ньокки, — говорю я.

Келвин поднимает голову и улыбается.

— Хороший выбор.

Сделав заказ, мы немного говорим о погоде и туристах, о том, какие сцены в «Его одержимости» нам нравятся, до тех пор пока не повисает многозначительная тишина… и мне не остается ничего иного, кроме как перейти к сути.

Я поправляю салфетку на коленях.

— Наверное, ты думаешь, что это странно с моей стороны — вот так взять и пригласить тебя пообедать.

— Не странно, — пожимает плечами Келвин. — Мило. И неожиданно.

— В тот день ты играл просто восхитительно. В театре.

Келвин выглядит так, словно согрет изнутри моими словами.

— Спасибо. Наверное, это прозвучит банально, но быть приглашенным на прослушивание для меня большая честь. Как и получить предложение присоединиться к оркестру, — он делает паузу и задумчиво крутит соломинку в стакане с водой. — Предполагаю, ты слышала, почему я был вынужден от него отказаться.

Я киваю, и в течение нескольких секунд Келвин выглядит опустошенным. Но затем расслабляется и улыбается снова.

— Я… отчасти именно поэтому хотела увидеться с тобой, — говорю я. Кусочек хлеба, который только что проглотила, по ощущениям похож на камень. — В общем. Келвин.

Его глаза сверкают.

— В общем. Холлэнд.

Приход официантки снимает напряжение. Келвин наклоняется, насаживает на вилку лист салата и аккуратно отправляет его в рот. Не пролив ни капли соуса. После чего выжидательно смотрит на меня.

— Так ты скажешь?

Я покашливаю.

— Роберт был тобой очень впечатлен.

Жуя, Келвин краснеет.

— Правда?

— Ага. Как и все остальные.

Он прячет улыбку.

— Приятно слышать.

— Я тут подумала… У меня есть решение.

Келвин замирает.

— Решение? То есть у тебя есть связи с пограничным патрулем?

— Рамон Мартин через две недели приступает к репетициям… — начинаю я, и Келвин кивает, — и продлятся они десять недель. Вот я и подумала… что, если я… если мы…

Не двигаясь, он смотрит на меня. Поскольку я не закончила фразу, Келвин выжидающе приподнимает брови.

Глотнув побольше воздуха, я выпаливаю:

— Я подумала, чтомыможемпожениться.

Келвин с удивлением откидывается на спинку дивана.

Я неуверенно смотрю по сторонам. Наверное, он счел идею не просто странной, но и абсолютно аморальной.

Он откладывает вилку в сторону.

— А почему бы и нет? Ведь это всего лишь священные узы брака, — запрокинув голову, он весело смеется. — Ты же шутишь, да?

Боже. Кто-нибудь, вытащите меня отсюда поскорее.

— Вообще-то, нет.

— Ты… — тихо говорит Келвин, — хочешь выйти за меня? Чтобы все это сработало?

— Не навсегда, а на год или около того. До тех пор пока у тебя не станет все в порядке с документами. А потом… мы можем делать что захотим.

Обдумывая мои слова, он хмурится.

— И Роберт не против?

— Ну… — замолчав, я кусаю губы.

Келвин смотрит на меня, вытаращив глаза.

— О твоем плане он ничего не знает, верно?

— Конечно нет, — глотком воды я пытаюсь утихомирить свое беспокойство. — Роберт обязательно решил бы меня остановить.

— Да, думаю, он сделал бы именно это. А может, что похуже, — Келвин трясет головой, не переставая ошарашенно улыбаться. — Моя игра еще никому не нравилась настолько сильно, чтобы появилось желание надеть на палец обручальное кольцо.

Я решаю спасти остатки самоуважения.

— Роберт никогда ни о чем подобном не попросил бы, но для меня очевидно, что ты ему нужен. Я видела его лицо во время твоего исполнения, — не зная, как сказать, что собиралась, и не выглядеть при этом жалкой, я решаю просто взять и покончить с этим. — Роберт всегда был мне скорее отец, чем дядя. И с раннего детства я наблюдала, как он дирижирует или сочиняет музыку. Он дышит музыкой. А всем, что у меня есть сейчас в жизни, я обязана ему. Поэтому и хочу сделать это для него.

Келвин наверняка считает мои слова либо героическими, либо все-таки жалкими. По выражению лица точно не определить.

— И… мне очень нравится, как ты играешь. Я понимаю, насколько много музыка значит и для тебя.

Наклонившись, он снова возвращается к салату и некоторое время не сводит с меня глаз.

— И ты сделаешь это для меня?

— Если только… — сгорая от стыда, начинаю я, — ты не преступник какой-нибудь.

Поморщившись, Келвин делает несколько глотков воды, а мне становится почти физически плохо.

— Однажды я украл пачку жвачки, — наконец говорит он. — Мне было лет десять. Впрочем, никому от этого вроде плохо не стало.

— На подобный эпизод вполне можно закрыть глаза, — усмехнувшись, отвечаю я.

Кивнув, Келвин облизывает губы и промокает их салфеткой.

— То есть ты серьезно.

Все вокруг замедляется, и мы словно оказываемся в параллельной реальности.

— Судя по всему.

Келвин улыбается мне в ответ, и я замечаю, что его взгляд путешествует по моему лицу.

— И как ты себе все это представляешь? Чисто теоретически.

Тяжесть в живот, возникшая от волнения, немного ослабевает.

— Насколько я понимаю, нас ждет заполнение нескольких анкет. И собеседование, — твердо говорю я, а вот остальные слова выходят с каким-то писком: — Ты будешь жить у меня. То есть на диване — это лучшее место для этого. Ой, не для «этого»… А чтобы спать, — я откашливаюсь.

Опустив взгляд и улыбаясь, Келвин несколько секунд молчит.

— У тебя есть кошки?

— Кошки? — несколько раз поморгав, переспрашиваю я.

— У меня аллергия.

— О, — хмурюсь я. Вот, значит, о чем он подумал в первую очередь? А у меня в воображении секс и стоны. — Кошек нет.

— Это хорошо, — погоняв листик салата по тарелке, Келвин подхватывает помидор, но затем откладывает. — На год?

Я киваю.

— Да. Если только мы не захотим продлить этот срок.

Шмыгнув носом, Келвин, несколько раз аккуратно перекладывает рядом с тарелкой нож, вилку и ложку.