Хлоп! Где-то далеко самолет преодолел звуковой барьер.
- Да, наверное. Я не должен был сюда приходить.
- Ты раскаиваешься?
- Нет, просто я не тот, не стал тем, кем должен был сюда прийти. Но мне было страшно признаться в этом самому себе, и поэтому я все же взял билет на поезд и приехал.
- Я ждала тебя!
- Я не взял всех барьеров, понимаешь? Я не странствовал, не пил росу по утрам, не спал на охапке сена... И даже не смог по-настоящему помочь человеку... той женщине на автобусной остановке.
Никита замолчал.
- Неправда, - мягко сказала она, - ты пришел именно таким, каким и должен был прийти. Ты строил дома - в этих домах теперь живут люди. Ты прокладывал дороги - теперь они приближают каждого, кто по ним идет, к цели. Ты сажал деревья - значит, когда-то из них вырастут леса. И все это неизмеримо больше, чем просто бродить по земле, пить росу по утрам, смеяться и петь. Когда-то и я, мы все видели в этой бесконечности впечатлений и странствий главную цель. А теперь... Мы избавились от того, что считали недостатками: нам стала не нужна пища, и никому больше не приходилось, глотая соленый пот, возделывать землю. Мы перестали нуждаться в крове - а значит, и незачем стало кому-то работать на ветру, в зной и трескучие морозы, чтобы потом другим было хорошо и уютно. Мы отказались от всех неудобств материального бытия: от глотка ароматной воды, душистого воздуха. Мы отказались от того, чтобы быть нужными кому-то...
И снова, в который раз увидел Никита автобусную остановку, девушку, ночь. Если бы он был тогда всесильным, он зажег бы в московском небе северное сияние, уронил на ладони золотую звезду и жемчужными каплями летнего ливня смыл бы пыль с мостовых, с крыш домов и машин. И она б забыла свои беды и горести.
- Нет, ты многое можешь, - голос у Никиты стал глухим и хриплым, словно горло перехватила ангина, - ты можешь остановить занесенный кулак, утешить ребенка и... сделать кого-то счастливым. Как меня... Как меня... И то, что ты можешь сделать, будет по-настоящему бескорыстно. Ведь никто же и не подумает поблагодарить ветер, воздух, свет. - И ей показалось, что эта горькая усмешка - ответ на вечный ее вопрос.
Вокруг клубилась ночь, воздух был чист и неподвижен.
Только разговаривала вода в реке и где-то далеко лаяли собаки.
Но и эти звуки постепенно гасли в хлопьях темноты.
- Почему ты молчишь? - спросил Никита.
- Подожди, - попросила она.
- Что произошло?
- Стать бесплотным гораздо легче, чем вернуться обратно. Но не в этом дело. Недалеко от тебя может случиться беда, и ты бы никогда не простил мне, если бы я промолчала.
- Беда?
- Я боюсь за тебя...
- Не надо. Все будет хорошо. Мне должно начать везти.
- Ты веришь в чудо?
- Верю...
- Тогда слушай... Недалеко отсюда, возле того самого таинственного сарая, где ты любил играть в детстве, двое мальчишек сейчас хотели раскопать клад. Но клада они не нашли. Их лопата наткнулась на что-то металлическое, они достали гранату, ту, что называли лимонкой. Но если один из них дернет за кольцо... Спасти их может только чудо...
...Никогда Никита не бегал так быстро. Казалось, еще немного - и легкие разорвут грудную клетку, а воздух вливался в горло раскаленным свинцом. Когда до сарая оставалось уже метров сто, он подвернул ногу. Боль была адская, каждый шаг казался длиною в жизнь. Наконец Никита навалился всем телом на замшелую дверь сарая, она заскрипела, отворилась, и дрожащий свет карманного фонарика ударил в глаза. Кровь тягуче пульсировала в висках, и Никита чувствовал - не успевает...
Светловолосый, доверчиво-большеглазый мальчуган держал на худенькой вытянутой руке комок смерти, боли и крови, дождавшийся своего часа с прошедшей войны... У гранаты уже был сорван предохранитель.
Раз, два, три шага... Холодный ребристый .паук зажат в кулаке. Вернуться к двери и швырнуть его в темноту, потом упасть на землю и ждать гулкого взрыва? Вряд ли у него столько времени в запасе. Где мальчишки? Рядом. Замерли. С ужасом смотрят на него. Или с надеждой? А она? Его Луна? Будет так же прекрасно светить по ночам, серебря ветки деревьев и играя водой в реке? Или нет, не Луна. То бесплотное и прекрасное, что заключено в оболочку спутника Земли. Когда тишина будет разорвана на клочки, унесется ли она дальше и прочь, в вихрь созвездий и планет? Может, все это было для нее экспериментом, игрой?
Нет, наверное, она просто не знала, что он никогда не умел быстро бегать. Она надеялась, что десяти минут хватит...
Холодный ребристый паук зажат в кулаке. Осталось слишком короткое мгновение. Пока еще время подчиняется ему. Бросок. Никита опускается на колени, потом, прижимая руку с гранатой к животу, ложится плашмя на землю. Он помнит, так поступали в подобных случаях в книгах и кинофильмах.
Ночью Никита пришел в сознание. Веки дрогнули, и он долго и пристально смотрел на сиделку. Потом приоткрылась щель потрескавшихся губ, и среди хрипа и бульканья прозвучало одно слово:
- Здравствуй...
А она сидела напротив, побледневшая и осунувшаяся от слез и бессонницы, с тонкими руками, пушистыми ресницами И синечерными, словно сапфировыми, глазами. В этих глазах еще отражались звездные метели и всполохи далеких солнц, жгучие капли усталости, боль, надежда и что-то еще, непередаваемое, светлое, как луч солнца в капле росы. Для него она была похожа и на звонкий ливень в жаркий зной, на розы на снегу, а может, на небо ранним утром или кленовый лист, который кружится в золотистом осеннем воздухе. Или на глоток холодного молока и бархатную воду первого купания в реке.
А может, на коротко остриженную девушку с неумело намазанными губами и размытой тушью возле глаз... Ее раздумья - позади. Она сделала выбор, большего она сделать не могла.
Наверное, кто-то там, далеко-далеко отсюда, почти в другой Вселенной, был готов к этому.
