Серьезность отношения к письмам проявлялась и в том, что во многих случаях они не писались сразу, набело, а создавалось несколько черновиков (по крайней мере так было в пушкинскую эпоху, и сам поэт именно таким образом писал свои письма (не все, конечно) к задушевных друзьям, соратникам по литературе – кн. П. А. Вяземскому, П. В. Нащокину, В. А. Жуковскому, П. Я. Чаадаеву, А. А. Дельвигу и многим другим. Тем более, когда речь шла о письме к важному лицу по серьезному поводу. Часто письма писались специально для дальнейшей передачи их содержания публике, если изложение событий и их оценка касались крайне важных и существенных сторон жизни всего общества, и авторы писем настаивали на цитировании своих посланий в кругу друзей или просто в «свете»[2].
Два подобных письма, особого, сверх-важного содержания мы приводим в этой книге. Это письмо В. А. Жуковского, направленное отцу поэта С. Л. Пушкину с подробнейшим описанием событий, предшествовавших дуэли, самой дуэли и смерти Пушкина. А также письмо другого друга поэта кн. П. А. Вяземского, которое тот направил великому князю Михаилу Павловичу с воссозданием обстоятельств дуэли и кончины Пушкина, но с важным объяснением члену императорской фамилии реакции общества на смерть поэта, выразив в письме негодование (хотя и в «скромной» форме) жандармским участием в организации похорон, отпевания и прощания с поэтом. Без этих писем наше представление о таком трагическом событии русской культуры, как смерть Пушкина, было бы неполным и не таким глубоким, как это воспринимается всяким читателем после их прочтения.
Письма того времени становились серьезным документом и позволяли их автору защищать себя от клевеветы, сплетен, ложных обвинений, уточнять что-то существенное, что имело отношению к нему лично или к его деятельности, то есть выступало для него, как своеобразный и важный аргумент по защите своих интересов и честного имени. Они выступали и как политический или философский трактат (письма Пушкина к Чаадаеву), служили впоследствии важнейшим свидетельством для фиксации крайне важных исторических событий. Без подобных писем многое было бы нам неизвестно, и наше представление сегодня о людях, событиях, истории пушкинской эпохи, которая включила в себя всего-навсего чуть больше 20 лет его творческой жизни – оказалось бы неполным или неверным.
Наконец, письма являлись (наряду с дневниками) неповторимыми «отпечатками» эпохи, из которых можно было почерпнуть сведения о таких частностях обыденной психологической жизни людей, о которых нельзя найти упоминаний в учебниках истории или других сочинениях.
И, конечно, говоря о к величайших именах русской культуры – Толстом, Гоголе, Достоевском, Тургеневе, Герцене, Гончарове и множестве других, без их сохранившихся, по счастью, писем, нельзя получить полное представление о многогранности их духовной жизни, об отношении к другим людям, писателям в том числе. Поэтому классический вид издаваемых собраний сочинений в прежние времена непременно включал в себя подборку писем писателя.
В случае с Пушкиным все вышеотмеченное также имеет существенное значение. Но не только. Применительно к эпистолярному наследию Пушкина необходимо говорить о формировании именно в письмах подходов и основных принципов его художественной прозы. Это одна из наиважнейших внутренних задач, которая определялась им при написании своих писем.
Один из известных исследователей прозы Пушкина А. Лежнев замечал по этому поводу: «Это еще вопрос, чему отдать первенство: художественной ли… прозе Пушкина или его письмам?» Он имел в виду характерные и для прозы Пушкина и для его писем афористичность, энергию выражения, особую ритмику, насыщенность фразы движением. Это справедливо, так как собственно прозаические в строгом смысле слова вещи Пушкина стали появляться в конце 1820-х годов, так что «площадка» написания писем была естественным пространством формирования и становления пушкинского прозаического дискурса.
Хотя можно сказать, что у Пушкина и не было какого-то периода ученичества в этом отношении. Он сразу реализует себя и именно что в письмах в виде «твердого» стилиста, его стиль уже как бы и сформирован – это прямое отношение к предмету описания и таким образом, что сразу берется основное, главное. Развитие действия идет очень быстро, без лишних комментариев, внешне этот дискурс почти а-психологичен, несмотря на то, что в письмах Пушкин уделяет много внимания эмоциональной стороне своей жизни. Это поиск такой фразы, которая конденсированно, почти афористично, а часто и парадоксально выражает самое главное, основное в том предмете, характере человека, о которых пишет Пушкин.
В письмах, как и в художественной прозе, Пушкин приступает сразу к делу, к сути. Он лишает себя удовольствия окружить главное действие каким-то дополнительными обстоятельствами или условиями. Как восхищался Л. Н. Толстой наброском Пушкина «Гости съезжались на дачу», из которого, как он сам признавался, вырос роман «Анна Каренина»! Потом, правда, и именно что в с в о и х письмах, он написал, что «повести Пушкина голы как-то», то есть без тех подробностей чувства и мысли героев, без «диалектики души», которая стала мировым открытием Толстого для прозы середины и конца XIX века.
Эта краткость, энергичность, устремленность пушкинской фразы к своему стилистическому завершению в виде созданного афоризма или лапидарной характеристики внешности или поступков героя – все это формируется безусловно в письмах и в других жанрах пушкинской прозы – дневниковых заметках, критических набросках или в целых статьях, в исторических анекдотах и во всем том, что он называл «table-talk». Все эти прозаические наброски сохраняют единство пушкинской интонации и пушкинского скрыто-художественного отношения к изображаемым событиям или людям.
Пушкинская линия была подхвачена не только Лермонтовым, что безусловно, не только Герценом, что менее очевидно, но на самом деле это так, не только Чеховым и Буниным уже на рубеже XIX и XX веков, но она осталась как существенная часть русского прозаического дискурса вообще, присутствуя так или иначе в мимесисе почти всех крупнейших русских прозаиков.
От подобных достижений пушкинской прозы, которые были отмечены выше и которые начинали определяться в его письмах, не могли «уберечься» ни Достоевский, ни Гоголь, несмотря на всю значительную стилевую разницу их прозы.
Надо понимать, что по сути Пушкину не на что было опереться в художественном смысле. Известное воздействие на формирование его стиля оказала историческая, и не только, проза Карамзина; да частично отголоски такого рода энергичной выразительности и афористичности мы обнаруживаем у протопопа Аввакума. И все, больше некого поставить перед Пушкиным в качестве предшественников применительно к прозаическим его сочинениям.
Однако для читателя, конечно, интереснее следить за личными переживаниями поэта, отраженными в письмах, чувствовать непросредственное дыхание жизни, проживаемой поэтом. Пушкин предельно искренен в своих письмах к друзьям, он удивительно прям в своих посланиях к правительству и царям, он обольстителен и обаятелен в письмах к женщинах, он предстает поразительным семьянином – мужем и отцом в письмах к жене.
Разные чувства, разные состояния души отражены в письмах поэта, но автору книги, представляющему с в о ю подборку выдержек из писем поэта, кажется, что читатель может в ней увидеть развитие души поэта, проследить этапы его гражданского и человеческого возмужания, познакомиться с особой задушевностью писем к друзьям и другим близким ему людям, с его эмоциональным миром.
Это г о л о с самого поэта, это его протянутая нам через два с лишним века рука понимающего и участливого друга. Ведь он всегда думал и мечтал «дотянуться» до нас, потомков, своими стихами, своим словом, всей своей личностью; он верил в то, что мы его поймем, мы его оценим так, как этого хотелось ему самому. Так будем же достойны этого поэтического доверия, не подведем надежды Пушкина на «суд потомков» – разглядим за его сомнениями и радостями, муками любви и страстью к жизни, открытостью к бытию и верой в свое отечество человеческую сущность Александра Сергеевича Пушкина, так много сделавшего для всех нас в нашей жизни, даже и не зная, какими мы будем на самом деле, но верившего в Россию, в русскую литературу, в русских людей.
