- Сёдня я к нему пойду, - сообщил он мне доверительным шепотом. - А если че - меня прикроют.

   Я нахмурился. Как всегда, если меня трогали, когда я этого не хотел, на меня накатывало раздражение. Я спросил, что он там бормочет и нельзя ли погромче.

   - К Марцеллу, к Марцеллу я иду! - пояснил Павел взволнованно. - Сёдня, понимаешь?

   Ага, подумал я. К Марцеллу... Ходила у нас такая легенда. Будто лежит в травматологическом некий Марцелл, знахарь, целитель и костоправ в одном лице. Никто его, естественно, не видел, но это не является доказательством его несуществования. Парни, лежащие в "травме", на вопрос, знают ли они Марцелла, многозначительно молчат или же многозначительно жмут плечами. У отдельных персонажей романтического склада ума это вызывает ненужные ассоциации, а иногда и совершенно неприличные надежды с безумным блеском в глазах и невнятным щебетанием об избавлении. Я не сужу этих бедняг, кому-то, наверное, и в самом деле хуже, чем мне, однако видится мне во всем этом нечто позорное и недостойное мужчины. Вроде гонореи накануне свадьбы.

   - Сдался мне твой Марцелл, - буркнул я и добавил: - Как триппер пионерке.

   - Да лечит он, лечит! - воскликнул Павел и отчаянно затеребил мой рукав. - Мне Веселый рассказал! Он со мной в одной части куковал. Три дня назад привезли с выбитой коленной чашечкой. А теперь - ходит, да так, что врачи не верят. Спрашиваю: кто? Марцелл, грит. Покаж, грю. И показал! Теперь я знаю его в лицо!

   Павел был не на шутку взволнован. Его, как наркомана, била мелкая дрожь, глаза влажно блестели, а болезненная худоба добавляла в этот образ долю сумасшедшинки.

   - Слушай, - сказал я, осторожно отстраняясь. - Не принимай все так близко к сердцу. Я психов того... опасаюсь.

   - Гос-споди! - воскликнул Павел. - Ну, почему в друзьях у меня одни болваны!

   - Ты это... полегче, - сказал я строго. - На себя позырь.

   Павел кисло сморщился и стал похож на битую дворнягу.

   - Да не могу я, понимаешь? - сказал он жалобно. - Спать не могу, учиться не могу, думать не могу. Уже пять лет как проклятый. А тут еще армия, мать ее так. Башка по швам трещит, будто ее тисками сдавливают.

   - Будем надеяться, не сдавят, - отозвался я и попытался отойти в сторонку, но Павел не отставал.

   - Марцелл и тебя вылечит, если попросишь, - сказал он деловито. - А можешь меня попросить - я за тебя слово скажу.

   - Лучше вон за Быкова попроси, - посоветовал я. - Или за Юма.

   - За Юма я и так попрошу, - отмахнулся Павел. - Но ты...

   - Что - я?

   - Почему не хочешь?

   Я посмотрел на свою кисть, похожую на надутую резиновую перчатку, и заявил:

   - А мне и так нравится.

   Павел в сердцах сплюнул.

   - Слушай, - сказал я. - Что ты прилип ко мне с этим Марцеллом? Мало мне головняка? Или своего языка нет? - И вдруг меня осенило. - А-а, понял! Тебе одному идти страшно.

   Павел сейчас же сморщился, отвернулся и буркнул:

   - Вот еще!

   Значит, угадал. Я был очень доволен собой, а в особенности - своей сообразительностью. Криво улыбаясь, я спросил:

   - Зачем вообще все это затеваешь, если страшно?

   Павел слабо отмахнулся.

   - Мне не это страшно.

   - А что?

   - Его телохранители.

   - Телохранители?

   - Да. У него телохранители. Никого к нему не подпускают.

   Я почесал в затылке. Умгу. Еще одна глава в легенду о целителе Марцелле. Телохранители. Большие, хмурые и тупые. Два драбанта и один кавалергард. Наверняка целитель Марцелл вылечил их от смертельных ран, и они на крови поклялись охранять его покой.

   - И что ты от меня хочешь? - спросил я.

   - Сходишь со мной.

   - И пока я буду отбиваться от телохранителей, Марцелл вылечит тебя от твоего давления?

   Павел поспешно закивал, потом, подумав, отрицательно помотал головой. Он был взвинчен до предела. Я молчал, и поэтому он решил, что я почти согласился.

   - Я и за тебя попрошу, - заверил он лихорадочно. - И за Юма. За вас обоих.

   - А что не за всех? - иронически поинтересовался я.

   Павел раскрыл было рот, чтобы ответить, но я его перебил:

   - Нет, не пойду. Я и без того на заметке. Да и тебе не советую. Посадят в подвальчик, что за баней - и баста. А за Марцелла забудь. Чушь все это.

   Павел упрашивал меня минут пять, потом обиделся, отстал и больше не подходил, и даже не взял сигарету, когда ему по дружбе предложили разок затянуться.

   На крыльцо вышла сестра Зоя и спросила, уходили ли на завтрак с венерологического. Солдатики, на ходу кидая окурки в урны, в один голос заорали: "Уходили, уходили!" Тогда сестра Зоя посмотрела на меня и сказала, чтобы я вел людей в столовую. Мне это не понравилось: ответственности за свою службу я хлебнул достаточно. Я поинтересовался, где старшина. Сестра Зоя ответила в том смысле, что старшине нездоровится, а солдатики пояснили: "Понос у него!" Это ничего не объясняло, так как на завтраке, помимо старшины, должна была присутствовать одна из сестер. Я поинтересовался и на этот счет. Сестра Зоя заявила, что ей надо отлучиться и ни на кого, кроме меня, она положиться не может. Солдатики стали меня упрашивать (поутру они всегда были зверски голодны), но я намеренно упрямился, стараясь приучить всех и сестру Зою в частности к мысли, что ответственности совершенно не терплю, несмотря на сержантские лычки и прочие аксессуары военной пригодности.